Он отстранился от нее, отверг ее, и боль от этого отвержения не удалось скрыть.

На мгновение в этих темных глазах вспыхнул гнев, и я почувствовала ее силу. Ее силу, не его. Она была ведьма или сенс или еще что-то, что я не могла понять. Настолько же человек, как и я: частично.

Гнев исчез с ее темного, стоического лица, но я поняла, что увидела. Она не любила его, а он не любил ее. Но она была его человеком-слугой, связанной с ним на целую вечность, в болезни и здравии.

– Хочешь увидеть, что под пиджаком, – сказала я, – так подойди и помоги мне его снять. Джентльменам полагается это делать.

– Анита, – сказал Ричард.

Я погладила его руку.

– Все о’кей, Ричард. Остынь.

Взгляда на его лицо было достаточно. Он не верил, что я могу вести себя прилично. Забавно, каждый в собственной манере, но ни один из нас не доверял другому.

Я посмотрела на Ашера. Мы не разделяли никаких меток. Мы не могли читать мысли друг друга. Но мы в этом и не нуждались. Нам обоим дают по шее, так как вервольфы и пальцем не шевелят, чтобы нам помочь.

Я окинула взглядом восьмерых местных вервольфов. Верн сидел на скамье, окруженный своими волками. Двое были полностью в волчьей форме, если учесть, что они были размером с пони, больше, чем любой нормальный серый волк. Верн все еще был в футболке и джинсах. Никто не стал наряжаться, кроме нас. Даже другие вампиры были в повседневных костюмах и платьях.

Я никогда не видела так много вампиров, одетых так... обычно. У большинства из них было чувство стиля, или, по крайней мере, тяга к театральности. Они устраивали хорошие шоу. Конечно, в присутствии дерева, увешанного костями, кому было нужно лучшее зрелище? С другой стороны, лупанарий, как предполагалось, должен был стать нашей, а не Колина, театральной сценой. Я вновь подумала, стоит ли доверять Верну настолько, насколько Ричард считал возможным.

Я прошла к центру треугольника, образованного тремя скамьями, ожидая, что Колин ко мне присоединится.

Но он остался рядом с черноглазым вампиром и усмехнулся:

– И зачем же мне тратить впустую энергию, чтобы пройти даже несколько ярдов, когда я могу раздеть тебя отсюда?

Я улыбнулась, вложив в улыбку насмешку.

– Боишься подходить слишком близко?

– Я могу допустить, что ты – хрупкая малышка, но внешность часто обманчива. Я не раз использовал свое юное лицо, чтобы одурачить неосторожных. Сам я не настолько глуп, Анита Блейк.

Он протянул бледную руку, и я почувствовала, как сила затрепетала по моей коже, прежде чем хлестнуть сквозь бархатный топ. Крест вырвался из-под бархата, словно освободившаяся из клетки звезда, и вспыхнул белым ослепительным светом. Мне хватило осторожности смотреть в сторону. Он горел будто магний, так ярко, что почти причинял боль. Кресты горят вблизи от вампиров, но они не пылают как маленькая сверхновая, если только вы не в серьезной беде. Мой крест ни разу не пылал так ярко, когда я даже еще не испугалась. Я всегда полагала, что крест реагирует на мой уровень страха, своего рода святое “кольцо настроения” (кольцо с камнем, меняющим цвет в зависимости от температуры тела. Прим. Helen).Сегодня я впервые поняла, что, может быть, моя вера давала кресту возможность пылать, но если уж вера имелась, приходило еще что-то. Не моей волею, но Твоей.

Вампиры Колина реагировали так, как им и полагалось. Они прикрылись, заслонив глаза руками, или куртками, или, в одном случае, юбкой. Спрятались от света.

Только не Колин и черноглазый вампир. И почему я не удивилась, что эти двое были достаточно стары и достаточно сильны, чтобы стоять перед крестом? Им это не слишком нравилось. Они защищали глаза, щурясь на свет, но не закрыли их.

– Ударь меня снова, клыкастик, и посмотрим, что еще выпадет.

Он сделал то, что я попросила. Вообще-то, я не думала, что он решится попробовать снова. Он хлестнул по мне сквозь воздух, но сила распалась, как разбивается волна о скалу.

– Если хочешь меня ранить, Колин, тебе придется подойти лично и близко.

– Я мог бы заставить Никки сорвать это с твоей шеи.

– Я-то думала, что ты – крутое дерьмо, Колин. Или ты такой, только когда перед тобой связанный и беспомощный мальчик? Тебе это нужно, чтобы чувствовать себя Большим Злобным Вампиром? Кто-то связанный и беспомощный, или, может, именно мальчики?

Колин произнес единственное слово: "Барнаби".

Черноглазый вампир обошел Колина, приближаясь к кресту. Но остановился, не в силах подойти ближе. И вот, сквозь сияние креста, я увидела, что лицо Барнаби начинает разлагаться. Гладкая плоть сползала с его лица мокрыми кусками, пока сухожилия влажно не заблестели и, когда его нос развалился, обнажились кости, так что его лицо стало похоже на череп, покрытый гниющими остатками.

Он ковылял ко мне, вытянув одну руку, и это напомнило мне о руках Дамиана этим вечером. Плоть исчезала под воняющей волной черноты. За исключением того, что никакого запаха не было. Последний вампир, способный разлагаться по желанию, которого я видела, тоже мог управлять запахом, этакий магический дезодорант.

Если бы это было в драке, я бы вытащила пистолет и снесла бы его с пути прежде, чем он коснулся креста, но это было больше соревнование воли, чем что-нибудь еще. Если он был достаточно вампиром, чтобы коснуться моего креста, то я должна была быть достаточно храброй, чтобы позволить ему сделать это. Я надеялась, что он не прижмет его между нашими телами. Один вампир как-то сделал это, и ожог второй степени на моей груди не показался мне забавным развлечением.

Крест горел все ярче и ярче, по мере того, как он приближался. Мне пришлось отвернуться от света; он был настолько ярким, что больно было смотреть. Я знала, что вампиру приходилось хуже.

Я почувствовала, как разлагающаяся рука скользнула по моей груди, оставив что-то влажное и полужидкое стекать в ложбинку на груди. Он схватился за цепочку, не за крест, умница-вампир. Он дернул цепочку, и та порвалась. Крест отлетел к его предплечью, и серебро вспыхнуло пламенем белым и чистым, как дневной свет.

Вампир закричал и бросил крест, прочертивший сияющую дугу, словно крошечная комета, пока не канул во тьму.

Когда мои глаза опять перестроились на тусклый свет фонарей, я сказала:

– Не волнуйся, Барнаби, у меня есть еще.

Он упал на колени, укачивая свою руку. Он все еще был ходячим гниющим кошмаром, но плоть его руки почернела.

– Но не у каждого есть твоя вера, – сказал Колин. Снова, точно как в лесу, я не почувствовала прикосновения его силы, но внезапно испугалась. Теперь, когда я знала, в чем дело, было не настолько плохо, но это отличалось от любой другой способности, которую я когда-либо ощущала. Тише, каким-то образом, и из-за этого страшнее.

– Барнаби, юный блондин-вервольф очень тебя боится. Он уже встречал подобных тебе.

Барнаби поднялся на ноги и попытался обойти меня. Я встала у него на пути.

– Джейсон под моей защитой.

– Барнаби ничего ему не сделает, только поиграет с ним немного.

Я покачала головой.

– Я дала Джейсону мое слово, что не позволю вампиру, который издевался над Натаниелем, коснуться его.

– Твое слово? – ухмыльнулся Колин. – Ты – современная американка. Твое слово ничего не значит.

– Мое слово значит кое-что для меня, – возразила я. – Я не даю его легко.

– Я могу чувствовать правду в твоих словах, но могу тебя уверить, что Барнаби поиграет с твоим юным другом, и ты не можешь остановить его, не нарушая перемирия. Кто бы ни нарушил перемирие, он ответит перед Советом.

Я двигалась одновременно с Барнаби, так что он медленно оттеснял меня, но я по-прежнему преграждала ему путь.

– Колин, ты чувствуешь страх, так мне говорили. Ты чувствуешь, как сильно он боится твоего дружка.

– О, да, сегодня ночью у меня настоящий пир.

– Вы можете повредить его рассудок, – сказала я. Кто-то коснулся моей спины, и я подпрыгнула. Это был Ашер. Я пропятилась до самой скамьи.