Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сергей Юрьенен

Великий консерватор

Очерк

(c приложениями и постскриптумом)

От автора: Питер Вирек (1916-2006) скончался на 90-ом году жизни – лето не пережив… Во сне.

Я стоял за американское “Нет”

Усам и Чингиз-хану.

Питер Вирек, Автобио.

Питер Вирек (Peter Viereck) после первой нашей встречи попал в больницу. Поскольку 88 и для Америки солидный возраст, я поспешил с предлагаемым портретом замечательного человека; забегая вперед, однако, должен сказать, что Питер, который сейчас готовится праздновать свое 90-летие, с тех тревожных дней выпустил новую книгу стихов и, можно сказать, дождался признания современников: “Нью-Йоркер” (номер от 24 октября 2005) посвятил большую статью “крестному отцу консерватизма”.

Руку первым протянул он – через Атлантику, прочитавши ‘Freischutz’, немецкий перевод моего первого, четверть века назад вышедшего романа “Вольный стрелок”. Но, переместившись из Европы в Америку, я отправился к нему скорее по причинам надличным. Виреку мы обязаны. Все. И не только за пожизненное интеллектуальное сопротивление смертоносным “усам” всех фасонов, но и вполне конкретно – за участие в американской судьбе последнего российского Нобелевского лауреата по литературе. Бродский, кстати сказать, был первый, кто еще в Ленинграде перевёл и пытался напечатать в Советском Союзе Вирека-поэта.

***

По эту сторону Атлантики есть выражения понятные, но непривычные. Американский оригинал. Американская икона. По отношению к фигурам шоу-бизнеса, возможно, и уместные, но применительно к человеку, который полвека профессорствует в глубинке штата Массачусетс?

Выражение эти с задних обложек его книг.

Поэт. Историк. Необычное сочетание для нашей культуры – да и любой другой. Вирек добился успеха и там, и здесь, став единственным в истории Америки стипендиатом Гугенхейма в обеих областях. Его дебютный сборник “Террор и декорум” вышел в год моего рождения – 1948 – и получил премию Пулитцера. Молодого поэта приветствовал сам Уильям Карлос Уильямс: “Талант Вирека взлетает прекрасной птицей… в самом чистом смысле – лирический, трепетный, четкий в чувстве”. Года к суровой прозе не склонили (впрочем, все непоэтическое, что параллельно выходит из-под его руки он именует “прозой”). “Удар сквозь маску”, “Первое утро”, “Дерево хурмы”, “Новые и избранные стихи”, “Стрелы в суть вещей”, “Волна и непрерывность”, “Дверь” – сборники эти подвигли на суждение и нашего Бродского: “Возможно, величайший стихослагатель современного периода, работающий сердцем, блистательный, яростный. Искусство Вирека – абсолютно новая форма искусства… Лучшее в Америке сегодня”.

“Прозу”, которая издается с 1941 года, представляют такие книги, как “Метаполитика: От романтиков к Гитлеру”, “Метаполитика: Корни нацистского разума”, “Метаполитика: От Вагнера и немецких романтиков к Гитлеру”, “Консерватизм пересмотренный: Восстание против Восстания”, “Консерватизм пересмотренный и Новый консерватизм: Что пошло не туда?”, “Консерватизм пересмотренный: Восстание против идеологии”, “Сон и ответственность: Прецеденты напряжений между поэзией и обществом”, “Позор и слава интеллектуалов”, “Консерватизм от Джона Адамса к Черчиллю”, “Человек неприспособившийся: Размышления о различиях между консервацией и конформностью”, “Неприспособившийся человек в эпоху сверхприспособленчества: Где пересекаются история с литературой”, “Консерватизм”, “Строгая дикость: Открытия в поэзии и истории”. Все эти труды принесли Питеру Виреку репутацию одного из основных теоретиков консерватизма и “выдающейся фигуры в американских культурных войнах настоящего и прошлого”.

Не оригинал ли?

Что касается иконы, здесь не все бесспорно. Возможно – в узких кругах. Согласно Майклу Линдту: “Питер Вирек – один из самых совершенных и несправедливо обойденных вниманием мыслителей XX столетия”.

Что, собственно, мы знали о консерватизме? В другие времена, на красной половине мира нас, приходивших в восторг от строчек вроде “Правый край спешит заслоном, он сипит, как сто сифонов, ста медалями увенчан, стольким ноги поувечил”, оттолкнуло бы само это слово. Но здесь, в Америке, когда Вирек начинал в конце 30-х, ситуация выглядела, как описывал один либерал, его антагонист: “Примерно из 140 миллионов людей в Соединенных Штатах, по меньшей мере 139 с половиной миллионов либералы, если их послушать… Редок гражданин, который может заставить себя сказать: “Естественно, я консерватор”… Американец скорее даст себя убить, чем провозгласит себя реакционером”.

Студент Гарварда, первыми же статьями в “Атлантик Мансли” бросивший вызов самодовольному либеральному большинству, был если не самоубийца, то, несомненно, диссидент. (Таким и остался; как сказал о нем Рандэлл Джаррелл (Jarrell): “Единственный человек из тех, кого я знаю, кто не мог бы написать анонимку – он подписывает даже свои бомбы”.)

Безрассудная дерзость юного бомбиста имела свой комплекс, к которому мы вернемся, описывая заокеанский вариант “бунта против отца”; не могу не заметить, однако, что Вирек чрезвычайно оживился, узнав, что моей “отцовской фигурой” был человек, с удовольствием повторявший: “Мы – твердолобые марксисты”. Стопроцентный сталинист.

Поскольку тут мелькнуло слово “реакционер”, то, чтобы не смущать читателя, скажем сразу, что наш герой всю жизнь вел борьбу на два фронта – не только против Гитлера, но и против Сталина, не только против местных “красных”, но и против впадающих в “черноту” Маккарти, Бэрча, Голдуоттера, защищая классический, точнее, аристократический консерватизм, который в Европе двух последних веков представляли такие фигуры, как (особенно любезный сердцу нашего героя) президент Венского конгресса князь Клеманс Меттерних, чья “политика мира” обеспечила “золотой” XIX век, а так же Дизраэли, Черчилль, Аденауэр, в Америке – Вашингтон, Гамильтон, Мэдисон, Адамс, Эдмунд Бэрк, Рузвельт, Эдлай Стивенсон, а среди писателей – Мельвиль, Готорн, Торо, Фолкнер.

Как мыслитель, согласно профессору Джозефу Эллису (Ellis), Вирек “никогда не становился жертвой иллюзий левых или бреда правых”. Он исповедует дендрофилию (любовь к деревьям) и консерватизм типа Эдмунда Бэрка (Burke), философа 18 века, который был озабочен корнями и традициями общества, закона и политики. Подчеркивает, что никоим образом не отождествляет себя с неоконсервативным крылом современной политики. Называет их тактику “низкой и мелкой”.

Выдающийся американский историк XX века Артур Шлезингер-младший создал интеллектуальный его портрет в капсюльной, как говорится, форме: Романтический классицист, в поэзии конституционалист, крайне умеренный, богема, которая ратует за пристойность и сдержанность.

В своей работе “Питер Вирек и консерватизм” профессор Католического университета Америки Клайес Райн (Claes G.Ryn) упоминает один из выпадов “слева”, когда нашего героя обвинили в том, что он “выдает за консерватизм свои не вызывающие возражений либеральные настроения”. Полемический перебор, конечно. Я не назвал бы Вирека либералом – во всяком случае, не в том, что относится к теоретической деятельности. Но, читая его работу о великом европейском консерваторе, просто не смог не подчеркнуть пассаж, имеющий, по-моему, непосредственное отношение к автору: “Своей конфидентке графине Дарье Ливен Меттерних писал: “Вы думаете, что в глубине моего сердца я либерал? Да, друг мой. Такой и есть, и даже далее того”.

Меттерних, впрочем, стишками не грешил.

***

Меня поразил громоздкий старый дом, где живет emeritus professor - заслуженный профессор в отставке колледжа Маунт Холиоки, – совсем, как в России, в Переделкино или на Финском заливе. Дом по соседству, где жил Бродский, приезжая сюда наставничать из Нью-Йорка, выглядит просто барским. Гараж на две машины был занят, сам Вирек давно не водит, но держит его для детей и внуков (среди которых есть 22-летний автор книги по французской медиевалистике).

1
{"b":"97032","o":1}