Опомнилась лишь за кухонным столом перед стопкой с почтой, в ее руках все еще были ключи. Сверху лежал конверт с банковским счетом, выписанный на имя господина и госпожи Дуэйн Первис. Господин и госпожа. Она вспомнила тот день, когда ее впервые назвали госпожой Первис, и ту радость, которая охватила ее при этом. Госпожа Первис, госпожа Первис.

«Госпожа Никто».

Ключи упали на пол. Она уронила голову на руки и заплакала. Малыш брыкался у нее в животе, а она все плакала и плакала, пока не заболело горло, пока стопка почты не намокла от слез.

«Хочу, чтобы он стал таким, как прежде, когда любил меня».

Сквозь собственные всхлипывания она услышала скрип гаражной двери. Слезы разом высохли, в сердце всколыхнулась надежда.

«Он дома! Вернулся, чтобы попросить прощения».

Мэтти так резко вскочила со стула, что опрокинула его. Вне себя от счастья, она бросилась к двери. И с недоумением уставилась на единственный автомобиль, стоявший в полумраке гаража. Это была ее машина.

– Дуэйн! – позвала она.

Краем глаза она увидела узкую полоску солнечного света, которая пробивалась из приоткрытой боковой двери. Мэтти направилась к двери и, уже захлопывая ее, услышала за спиной шаги. Ужас сковал ее, и сердце бешено забилось, когда она догадалась, что в гараже есть кто-то еще.

Она повернула голову. И в то же мгновение ее встретила темнота.

Маура сделала шаг, и яркое полуденное солнце сменилось прохладным полумраком церкви Пресвятой Богородицы. Поначалу она смогла различить лишь тени: смутные очертания скамей и одинокий силуэт прихожанки, сидевшей в первом ряду со склоненной головой. Маура скользнула в проход и опустилась на скамейку. Пока глаза привыкали к темноте, она позволила себе расслабиться, наслаждаясь благословенной тишиной. Прямо над ней находилось витражное окно, в насыщенных тонах изображавшее женщину с пышными локонами; она с вожделением смотрела на дерево, на котором висело кроваво-красное яблоко. Ева в райском саду. Женщина-искусительница, соблазнительница. Разрушительница. Маура ощутила прилив беспокойства и перевела взгляд на другой витраж. Хотя она и воспитывалась в католической семье, в церкви ей всегда было неуютно. Разглядывая изображения святых мучеников, она не могла отделаться от мысли, что, сотканные из плоти и крови, они не могли быть безгрешными. И их жизненный путь наверняка был усеян и пороками, и ошибками, и мелочными желаниями. Она, как никто другой, знала, что совершенство несвойственно природе человека.

Она поднялась со скамьи, повернулась к проходу и замерла. Прямо перед ней стоял отец Брофи, и свет, лившийся из витражных окон, окрашивал его лицо разноцветными тенями. Он подошел очень тихо – Маура не слышала его шагов, – и вот теперь они стояли друг перед другом, не решаясь нарушить молчание.

– Надеюсь, вы еще не уходите, – наконец произнес Даниэл.

– Я зашла на минутку, просто чтобы отвлечься, подумать.

– В таком случае я рад, что успел застать вас. Поговорим?

Она оглянулась на дверь, словно обдумывая возможность улизнуть. Потом вздохнула:

– Да. Пожалуй.

Женщина, которая сидела в первом ряду, обернувшись, наблюдала за ними. «Интересно, как это выглядит со стороны? – подумала Маура. – Молодой священник. Привлекательная женщина. Шепчутся под взглядами святых».

Отец Брофи, казалось, разделял неловкость Мауры. Он бросил взгляд на прихожанку и произнес:

– Лучше не здесь.

Они вышли в парк Джамайка-Риверуэй и побрели по тенистой аллее вдоль реки. В этот теплый день компанию им составляли бегуны, велосипедисты и мамаши с колясками. В таком многолюдном месте священник и встревоженная прихожанка вряд ли могли стать причиной для сплетен. «Так у нас и должно быть, – думала Маура, ныряя под развесистые ветви ивы. – Никаких поводов для скандала, ни намека на грех. То, чего я больше всего хочу от него, он не может мне дать. И все равно я здесь, рядом с ним».

Все равно мы вместе.

– Я все думал, когда же ты зайдешь, – сказал он.

– Я собиралась. Но неделя была очень тяжелая. – Она остановилась и устремила взгляд на реку. Гул городского транспорта заглушал плеск бегущей воды. – Сейчас я все время думаю о смерти.

– А раньше не думала?

– Думала, но не так. Когда на прошлой неделе я присутствовала на вскрытии…

– Ты присутствовала на них много раз.

– Да, но я не просто присутствовала, Даниэл. Я сама проводила их. Держала в руках скальпель, резала. Я делаю это почти каждый день и никогда еще не тревожилась по этому поводу. Может, я и огрубела на этой работе и уже не задумываюсь о том, что на самом деле режу человеческую плоть. Но в тот день вскрытие коснулось меня лично. Я смотрела на труп и видела себя на секционном столе. И теперь я не могу взять в руки скальпель, не вспомнив о ней. О том, какой была ее жизнь, что она чувствовала, о чем думала в тот момент, когда… – Маура запнулась и вздохнула. – В общем, тяжело возвращаться к работе. Вот и все.

– А это обязательно?

Вопрос святого отца, казалось, озадачил ее.

– А разве у меня есть выбор?

– Ты так говоришь, будто это рабская повинность.

– Это моя работа. Это я умею.

– Но это не значит, что ты должна так работать. Зачем тебе это?

– А зачем ты стал священником?

Настала его очередь растеряться. Отец Брофи на мгновение задумался, и блеск его голубых глаз приглушила тень от ивовых ветвей.

– Я принял это решение так давно, – произнес он, – что уже перестал задумываться и задавать себе вопросы.

– Ты, должно быть, очень верил.

– Я до сих пор верую.

– Разве этого не достаточно?

– Неужели ты в самом деле считаешь, что достаточно одной лишь веры?

– Нет, конечно нет.

Маура развернулась и пошла дальше по тропинке, испещренной солнечными бликами. Избегая встречаться с ним взглядом, опасаясь, что он прочтет слишком много в ее глазах.

– Иногда полезно оказаться лицом к лицу со смертью, – сказал он. – Это заставляет нас заново взглянуть на собственную жизнь.

– Я бы предпочла не делать этого.

– Почему?

– Я не сильна в самоанализе. Уроки философии меня всегда раздражали. На эти вопросы нет ответов. Вот физика и химия – другое дело. Это я могу понять. Естественные науки действуют на меня успокаивающе, потому что их законы воспроизводимы и упорядоченны. – Она остановилась и проводила взглядом женщину на роликах, толкавшую перед собой коляску с младенцем. – Я не люб лю того, что не поддается объяснению.

– Понимаю. Ты всегда стремишься решить уравнение. Вот почему убийство этой женщины выбило тебя из колеи.

– Это убийство – вопрос без ответа. Именно то, что меня бесит.

Маура присела на скамейку лицом к реке. День угасал, и в сгущающихся тенях вода казалась черной. Даниэл опустился рядом, и, хотя они не касались друг друга, она так остро ощущала его присутствие, что, казалось, его тепло обжигало ее обнаженную руку.

– Ты узнала что-нибудь новое от детектива Риццоли?

– Похоже, она не очень-то хочет держать меня в курсе.

– А ты ожидала, что она поступит иначе?

– Как полицейский, она, конечно, не имеет права посвящать меня в подробности.

– А как друг?

– Вот-вот, и я думала, что мы друзья… Но она сказала так мало.

– Нельзя осуждать ее. Жертва была найдена убитой возле твоего дома. Вполне резонно предположить…

– Что? Что я подозреваемая?

– Или что хотели убить тебя. Именно так мы все и подумали той ночью. Что в машине ты. – Он устремил взгляд на воду. – Ты сказала, что не можешь забыть вскрытие. А я не могу забыть ту ночь, когда стоял возле твоего дома в окружении полицейских патрулей. Я не мог поверить, что все это происходит наяву. Я отказывался верить.

Оба замолчали. Перед ними текла полноводная темная река, а за их спинами – река автомашин.

– Ты поужинаешь со мной сегодня? – внезапно спросила Маура.