Но в целом, похоже, брали первые попавшиеся имена, те, которые были на слуху. Иначе как проворонили Меркулова? Если уж говорить о «людях Берии», то он из них первый. А Строкач тут при чем? Надо же, какая честь для бывшего министра внутренних дел Украины, отстраненного от работы! Что он за персона такая, зачем его записывают в постановление?

Ладно, с анализом не получается, мало данных, попробуем применить интуицию. Что там говорит чутье разведчика? А говорит оно следующее: от всего этого остается ощущение полной неподготовленности происшедшего. Так, словно бы Хрущеву двадцать пятого пришла в голову некая мысль, а двадцать шестого он уже устроил переворот. Экая чушь! Двадцать пятого Берия вернулся из Германии, где пробыл неделю – за эти несколько часов чисто физически не могло произойти ничего такого, что послужило бы причиной переворота. Или… или это немецкие дела? Конечно, его политика по германскому вопросу поперек горла и Западной Европе, и Америке – но достаточно ли этого для переворота? Или он нечаянно прикоснулся к чему-то такому, что трогать не следовало? Если так, то он и сам этого не заметил.

Нет, пока ничего не понять. Слишком мало информации. Надо будет поиграть с Руденко – вдруг господин прокурор еще чего скажет…

Хрущев только что провел с Серовым и Булганиным небольшое совещание по текущим делам, и теперь они перекусывали в комнате отдыха. Многие из тех, кто работал со Сталиным, восприняли от него эту привычку – обсуждать наиболее важные дела за едой. Никита Сергеевич был в их числе. И теперь он самый трудный и скользкий вопрос отложил как раз на время трапезы.

– Так вот… – сказал Хрущев, отодвигая тарелку. – Руденко провел сегодня первый допрос.

– И как результаты? – поинтересовался Булганин.

– Ясно как – наш грузинский друг в полном отказе, говорить не желает. Роман слегка на него нажал, но без результата. Я вот что думаю: пусть он пока его потреплет, легонько, не всерьез, а мы тем временем сделаем так, как ты, Ваня, предложил. Подсунем ему другого следователя.

– Предложить-то я предложил, – пожал плечами Серов. – Да только Берия все эти приемы лучше меня знает. Его так дешево не купишь.

Хрущев откинулся на спинку кресла, взял стакан с чаем и мечтательно посмотрел на потолок, улыбнулся.

– А ты слыхал, Ваня, что на каждую хитрую гайку найдется болт с винтом? Раз нельзя дешево, значит, купим дорого. Мне тут товарищ Маленков одну мысль подал. Но нужен человек верный, неглупый и в столичные дела не замазанный. Такой, чтобы Берия ему поверил.

– Где ж такого найдешь, – хмуро сказал Серов. – Никому из прокуратуры он не поверит, а из МВД я никому не поверю.

– Военная разведка подойдет? – быстро спросил Хрущев.

Серов поднял глаза к потолку, полминуты подумал и прищелкнул языком.

– А пожалуй, да. С соседями мы не очень-то дружим, они живут сами по себе и в политику традиционно не суются. А что это вы вдруг про них вспомнили?

– Да так, – уклончиво ответил Хрущев. – Есть один верный человечек…

– Так и сказал: «Хоть пополам разорвись, все равно говном останешься?» – переспросил генерал.

– Именно так, – кивнул круглолицый капитан-армеец.

– Не похоже на Николая Петровича, – сказала Маша, разливавшая чай. – Он всегда такой вежливый, никогда ни одного грубого слова…

Сидящие за столом расхохотались в один голос, Николай погладил ее по голове:

– Ну насмешила, рыжая…

Генерал поцеловал ей руку и ласково промолвил:

– Вы, Машенька, знаете Николая Петровича только с одной стороны. Кроме того, в присутствии такой очаровательной женщины мужчина просто обязан забыть все грубые слова. А вот я, например, слышал и кое-что другое. И не хотел бы оказаться на месте тех, кому он подобные слова говорит. Это производит очень сильное впечатление. И как раз, очень на него похоже – макнуть своего врага лицом в ту самую субстанцию, да еще при подчиненных. Они могли подобрать ему двойника внешне, один в один, а вот чтобы совпадал еще и по характеру…

При Маше мужчины держались, но едва она вышла, смех оборвался.

– Мы можем что-нибудь сделать? – спросил Ситников. – Неужели управление по спецоперациям не способно выделить нам группу?

Генерал помрачнел.

– Группу – для чего? Ты уверен, что там, в бункере, именно Лаврентий? Анкета арестованного подписана хрен знает кем – ну да это ладно, он ничего подписывать не станет. Но нет ни положенных при аресте фотографий, ни отпечатков пальцев. Ренат, свяжись еще раз с военными, пусть попробуют добыть мне пальчики этого графа Монте-Кристо…

– Ну, а все же, – не отставал Николай.

– Я связывался с Судоплатовым. Группы-то у него есть, но бойцов без командира не выведешь. А его офицеров так жестко контролируют, что не дернешься, сразу же загребут. Тем более ты представляешь, сколько надо народу, чтобы взять штаб МВО и пробиться в бункер? Даже если там действительно Лаврентий, и мы вытащим его оттуда, он сам пристрелит нас, когда узнает, сколько жизней мы отдали за его жизнь. Другое дело, если бы это были свои… Эх, ведь говорил же я, надо иметь собственных людей! Сколько раз я ему говорил – эти партийные подонки способны на все, нам надо иметь своих ликвидаторов, а от него только одно и слышал: «Ваше дело – контрразведка». Ну и кому теперь нужна наша контрразведка? Я что, Хрущеву буду докладывать об американских агентах?

– Лучше пиши докладные в ЦК, – мрачно сказал смуглолицый крепыш лет тридцати пяти. – Зачем же через посредника-то?

– Ренат, мне твои шуточки… – поморщился генерал. – Никто не ждал, что они пойдут на переворот, но они пошли, а у нас ни одного бойца…

– Ну, так теперь будут, – жестко сказал Николай.

Генерал, руководитель нелегальной сети Мингоскотроля, той самой «разведки Берии», которую так усердно пытались найти люди Хрущева, взглянул на подполковника МВД Нурметдинова и на писателя Ситникова, руководителей первой и второй групп. Рот его дернулся, губы горько искривились.

– Теперь будут! – отрезал он. – И свои группы захвата, и своя политическая разведка. Теперь командую я, и я считаю, все это должно быть. Вот только Лаврентию помочь мы уже не успеем…

Утром на кухне дым и гвалт, но бриться в комнате Павел не любил. Перекинешься парой слов с Федорычем, посмотришь, как Софья Матвеевна въедливо поучает какую-нибудь из соседок, и совсем проснешься. Он стоял возле раковины, скоблил подбородок трофейной бритвой и пытался одновременно слушать, как Вовка рассказывает результаты вчерашнего дворового футбольного матча, Стефа повествует о несчастной любви своей начальницы и Федорыч читает газету.

Звонки с парадного хода ворвались в утренний шум. Четыре: два длинных и два коротких. Это были позывные Коротковых. Павел взял было полотенце, но Федорыч похлопал его по плечу:

– Брейся, брейся, я сам открою.

Он простучал протезом к дверям, потом обратно и вернулся с двумя офицерами. Одного Павел узнал сразу, хотя знакомы они не были. Полковник Сорокин из центрального аппарата ГРУ, с ним другой, в том же чине, щеголеватый штабной. Сорокин кивнул приветливо, а второй, сразу выхватив взглядом Павла из толпы жильцов, сказал с официальной корректностью:

– Товарищ Коротков? Я за вами. Одевайтесь, и пройдемте со мной.

У подъезда ждал гэрэушный «Фольксваген» и огромный черный ЗИС-110. Павел направился было к первому, но Сорокин дернул его за рукав и указал на правительственный автомобиль. Вот это да! Стараясь держаться как можно более солидно и невозмутимо, майор поместился рядом со штабным полковником. На переднем сиденье, возле шофера, сидел полный генерал-майор в форме военной прокуратуры.