Регталири походил на какую-то восхитительную картину богов, которые те любят рассматривать долгими зимними вечерами. Все искрилось и переливалось в волшебном свете луны и звезд, огоньки из окон домов, гостиниц и магазинов задорно подмигивали смотрящему, а драгоценные сады загадочно мерцали во мраке ночи. Свежий высотный воздух обдувал мое разгоряченное переживаниями и волнениями лицо, и в тот момент мне показалось, что нет ничего прекраснее этого мгновения. Эх, если бы можно было его сохранить подобно какой-нибудь картине, или воспоминанию, вот только со всеми этими восхитительными ощущениями… В такие моменты где-то в глубине твоей души просыпается жалость, что не люди, не нелюди никогда не научатся творить так. Поэзия, литература, театральное искусство, художество… все это никогда не достигнет уровня бога, уровня сотворения мира. И даже магия — это всего лишь имитация… И вечный философский вопрос: «Ну почему, почему мы не можем творить?».

— Айрена, ты как? — Тихо поинтересовался отец, сидящий рядом. Блики ночного города причудливо ложились синими тонами на его разрисованное лицо.

— Все в порядке. — Голос оказался неожиданно хриплым. Предатель. — Просто это… так… красиво.

Фиолетово-сиреневые глаза отца плавно соскользнули с моего лица и уставились в окно.

— Да. — Все так же негромко подтвердил он. — Это действительно красиво.

И было в его голосе что-то эдакое, что я поняла — именно в этот короткий миг, мы думаем и ощущаем совершенно одинаково.

— Эй, смотрите! — Через некоторое время донесся пораженный голос Кайраф.

Я проследила взглядом туда, куда она указала и замерла в восхищении.

Это был самый прекрасный дворец, который мне только доводилось видеть. Белоснежный, словно вытесанный не из мрамора, а из мела, или жемчуга, он мягко светился в темноте. Вокруг остроконечных башенок, бойниц и переходов кружили десятки карет с запряженными пегасами черных и белых мастей, ища место для посадки, а около главного входа пестрела вереница гостей, в самых причудливых и невероятных нарядах. И все сверкало, светилось, принося ощущение какой-то ирреальности, напоминая сказку… грустную сказку. Именно сейчас отчетливо вспомнилось лицо Эйдриана, когда он впервые рассказывал мне о Регталири. У него тоже наверное было такое лицо, какое сейчас у меня. Восхищенное и грустное одновременно. Когда понимаешь, что все прекрасное имеет свой изъян, но не смотря на него, ты не можешь от этого отказаться. Чуть удалишься на пару шагов и будешь вынужден вернуться из-за этой нестерпимой ностальгии.

Регталири. Родина демонов. Родина грустных сказок.

Мы начали спускаться.

— Все поняли что делать? — Тихо спросил отец, когда мы встали в воздушную очередь на «посадку».

Вся наша дружная и не очень (мы с Кай обменялись ухмылками) компания как по команде кивнула.

— Айрена, Ал, начинайте «Обряд ке'те'йя». — Последовал дальнейший приказ папы.

— Так, народ, — встрепенулась я, — во время обряда сидим неподвижно и стараемся ни о чем ни думать. Вообще ни о чем. Риль, думаю тебе это будет проще простого. — Не удержалась я от шпильки. Рысь, с плохо скрываемой усмешкой пригрозил мне в ответ кулаком. — После завершения обряда, сосредотачиваемся на окрестной красоте и восхищением балом хотя бы пять минут. Эти мысли и эмоции зафиксируются и станут шаблоном. Все всем ясно?

— Да, начинай. — Ответил за всех лунный нимф, а остальные утвердительно кивнули.

Я вздохнула, сосредотачиваясь и настраиваясь на определенное настроение. Шаманизм — вообще очень непостоянная магия и для ее использования вообще-то рекомендуется погружаться в транс, но за неимением…

Успокоилась. Сердце все больше и больше замедляет ритм. Звуки внешнего мира приглушаются, смазываются и все внимание уделено лишь равномерному стуку собственного пульса. Неожиданный порыв ветра становится громче самой реальности и наконец… перед моими возникшим внутренним зрением появились они — нити ментальной силы. Внутренне зрение не похоже ни на что другое — ни на демоническое, ни на магическое… оно возникает лишь тогда, когда тело мага более тесно «сплетается» с его душой и внутреннее зрение — это зрение самой души. То, как она осязает окружающее ее, то, как она воспринимает мир, в который попало ее новое воплощение. Она не видит материальные объекты — но окружающую их ауру, энергию, силу — называйте как хотите. И радуга этой силы премного богаче обычной, земной. Появляются такие цвета, которые и в мире-то не существуют… многие художники приучаются к внутреннему зрению, но это так, к слову. А вот метнальные нити — это то, что связывает эти объекты, окруженные аурой. По ним проводится телепатия, они служат каналом мыслей всех разумный и стихийных существ на этой земле, они тесно сплетаются с астральными нитями — эмоциями, образами и чувствами… Они — это доказательство нашей разумности. То, что по мнению магов, и отделяет нас от растений. Да и то, даже у растений наблюдаются некие зачатки ментальных нитей.

Немного напрягаюсь и аккуратно, стараясь не напортачить, вливаю собственную силу мышления по этим каналам, стараясь придать им нужную мне форму. Сейчас, когда я нахожусь в этом псевдо-трансе, время для меня течет намного медленнее, чем для моих спутников, которые с интересом следят за моими действиями, да и то, не понимают и половины их. Наконец закрепляются ментальные векторы и все что нужно — это заполнить их магией, оформленной в нужное заклинание. Это действительно кропотливая работа — словно сложное вышивание на паутине, которая от любого неосторожного жеста порвется, и что самое страшное — больше никогда не восстановит былую форму.

Но вот последний пазл встал на свое место, я ослабляю контроль и меня буквально вышвыривает из полутранса.

Я откидываюсь на спинку сиденья и тяжело дышу, стараясь отучить свой организм от восприятия таких тонких сфер, с которыми еще работала буквально секунду назад. Всегда есть риск, что мага «заклинит» и он перестанет воспринимать действительную реальность. Но мой организм, хоть и с неохотой, но все же прилежно слушается. Еще через пару секунд я начинаю ощущать прохладную ладонь отца на своем вспотевшем лбу, от которой исходит целебная энергия.

— Спасибо… — тихо сказала я, но вскоре опомнилась, — сосредотачиваемся на красоте.

Все кивнули и разом уставились в окна. Впрочем, в этом небыло надобнасти, посколько за время этого небольшого ритуала, наша карета приземлилась и сейчас слуга в одежде цветов клана Жизни и Смерти — белый жакет, черные бархатные лосины, белые сапоги до колен и черная маска с широкополой шляпой, под которую были убраны волосы — встречал нас у кареты.

— Приветствуем вас в дворце Императора, на Осеннем Балу. — Безликим тоном проговорил он и учтиво поклонился, помогая нам спуститься по услужливо поданным ступенькам. — Надеюсь, вы хорошо проведете время.

Отец кивнул и перевел восхищенный взгляд на дворец. Да и я в который уже раз залюбовалась здешней архитектурой.

Тропа, ведущая к входу пролегала через серебряный сад с ледяными скульптурами, создающий иллюзию зимы, и заканчивалась около резной арки, казалось, вытесанной из цельного бриллианта. Арка и служила входом, представляя собой две колонны, переплетающиеся вверху, украшенные множеством «драгоценных» цветов. В основном здесь преобладали лилии и лотосы, но и виднелась парочка тюльпанов с гортензиями.

Большой просторный холл замка походил на шахматную доску — в основном благодаря тому, что его мраморный пол был поделен на черные и белые пароды камня, а вместо обоев, или даже портретов, белоснежные стены были расписаны железным кружевом иероглифов, в древности обозначающих шахматные фигуры. Впереди виднелась большая беломраморная лестница с двумя ответвлениями, перила которой обвивались фигурками змей из черного хрусталя. А между лестничными пролетами, в нишах были выставлены кадки с землей, с произрастающими из них жемчужными березами. Это было действительно восхитительно.