– Я тоже. Мы с Фридой уйму времени потратили, да и денег тоже, зато теперь в полной боевой готовности.

– Гарри так и не передумал? – осторожно поинтересовалась Маргарет, кладя бумаги на стол. Она пришла проконсультироваться с коллегой, но не могла не обсудить тему бала.

– Нет. И вряд ли передумает. Как мы только его ни уговаривали! Я капитулировала. Хорошо хоть, Чонси в кои-то веки ведет себя прилично. Правда, еще не факт, что он будет так же мил в самый ответственный момент.

Чонси любил выпить, правда, теперь это случалось реже, чем в годы их супружества, как говорили их общие друзья. В молодости Чонси напивался почти ежедневно. Вначале алкоголь придавал ему обаяния и романтизма. С годами, выпив, он стал впадать в агрессию. Невозможно предсказать, каким Чонси будет на балу, когда выпьет четыре мартини и бутылку вина или, еще того хуже, бренди. Но на данный момент он вел себя достойно, а это уж забота Фелиции – следить, чтобы муж не перебрал. Слава богу, от Олимпии теперь этого не требуется. Фелиция тоже была не прочь выпить, в этом отношении они были два сапога пара. Сама же Олимпия к спиртному относилась равнодушно, как и Гарри.

– Олли, не волнуйся! Я буду рядом, – заверила Маргарет. – Все будет хорошо!

– Ты мне будешь очень нужна, – сказала Олимпия и решительно придвинула к себе папки с документами. Маргарет устроилась напротив и принялась объяснять, что к чему.

К удивлению Олимпии, после разговора с Чонси в ней, вопреки всему, почему-то поселилось предчувствие, что день первого бала дочерей станет еще большим испытанием, чем можно было себе представить. Особенно без поддержки Гарри!

До бала оставалась ровно неделя. В субботу Олимпия проснулась с высокой температурой. Она два последних дня чувствовала себя неважно. Саднило в горле, болел живот, нос заложен. А к вечеру субботы она разболелась окончательно. Термометр показывал тридцать восемь с лишним. В воскресенье ей немного полегчало, но взбунтовался желудок. Рези в животе были такими сильными, что, когда Олимпия спустилась на кухню, она с трудом сдерживала слезы.

Гарри готовил сыну завтрак. Олимпия сразу заметила у Макса нездоровый румянец. После завтрака она поставила ребенку градусник. Тридцать девять! Макс хныкал и жаловался, что чешется живот. Осмотрев тело сына, Олимпия обнаружила у ребенка обильную сыпь. Вся кожа была покрыта крошечными красными точками, и, когда она заглянула в книгу доктора Спока, которую хранила еще с рождения старшего сына, поняла, что у малыша, как она сразу и подумала, ветрянка.

– Господи! Ну почему именно сейчас?! – воскликнула Олимпия и в сердцах отшвырнула ни в чем не повинную книгу.

На этой неделе им никому нельзя было болеть. Ей надо быть в строю, у нее на работе куча новых дел, а Маргарет взяла недельный отпуск. Оставлять Макса на попечение няни, когда он болен, было не в ее правилах. Да еще не факт, что она сама поправится и сможет выйти на работу.

Олимпия позвонила педиатру, тот посоветовал щедро намазать тело Макса цинковой болтушкой и держать в постели. Главное, сказал доктор, чтобы мальчик не расчесывал воспаленные места.

К счастью, у самой Олимпии температура начала спадать. Самочувствие по-прежнему было отвратительное, но у нее по крайней мере, скорее всего, был грипп или тяжелая простуда, так что через несколько дней она должна поправиться.

Во вторник вечером должен был приехать Чарли, он поможет ей с младшим сыном. А в среду после обеда прилетают девочки.

В воскресенье вечером позвонила Джинни. Говорила жутким голосом – оказалось, у нее бронхит, и девушка кашляла в трубку так, что в ушах у Олимпии звенело.

– Завтра никуда не ходи, полежи денек! – посоветовала мать. Было ясно, что пока о поездке домой не может быть и речи.

– Не могу, мам. У меня же экзамены! – возразила Джинни и разрыдалась.

– Попроси перенести, ты же сейчас не в состоянии никуда выходить! – убеждала дочь Олимпия.

– Переносы принимаются только по пятницам. Тогда я домой попаду не раньше позднего вечера пятницы!

Вирджиния жалобно всхлипнула. Она ужасно себя чувствовала, но пропускать бал, назначенный на следующие выходные, – такого она и представить себе не могла.

– У тебя, мне кажется, выбора нет.

– А представляешь, нос распухнет?

– Это еще не самое страшное. Завтра же сходи в медпункт, пусть тебе дадут антибиотики, чтобы окончательно не разболелась. В общем, немедленно прими меры!

Голос у Джинни был ужасный. Вероника пока держалась, но, учитывая, что они с сестрой живут вместе в крохотной комнате, Олимпия могла предположить, что и она заразится.

– У Макса ветрянка, – убитым голосом сообщила она дочери. – Слава богу, вы все переболели в положенное время. Не хватало еще сейчас… Он тоже себя ужасно чувствует, бедняжка. В общем, не дом, а лазарет…

Ну и неделя! Все разболелись, и главное, так не вовремя.

В понедельник Олимпия почувствовала себя лучше, а вот Максу стало хуже. Джинни позвонила сообщить, что ей прописали антибиотики, и оставалось надеяться, что к концу недели ей полегчает. Она сходила на письменный экзамен и теперь, всхлипывая, твердила, что наверняка все завалила. Успела сказать, что ее приятель Стив оказался порядочным придурком, но все равно обещал сопровождать ее на бал. Олимпии показалось, что это любезность сомнительного свойства, но она не стала выспрашивать, тем более что в этот момент к Максу пришла нянька, а ей было пора убегать на работу – несмотря на болезнь сына, остаться с ним дома она не могла.

Весь день Олимпия сидела в кабинете, сморкалась и вытирала слезы. Живот больше не болел, но из носа лило, голова раскалывалась. Каждый час она звонила домой и справлялась о малыше. Нянька успокаивала, говорила, что чувствует он себя неплохо, но к вечеру Макс весь покрылся сыпью.

Утром начался снегопад, к обеду город накрыло снежным покрывалом толщиной пять дюймов. По радио сообщили, что завтра занятия в школах отменяются: ночью опять ожидался сильный снегопад, а к утру – буран.

Олимпия решила позвонить свекрови, узнать, как там она. Надо предупредить ее, чтобы не выходила из дому – с учетом похолодания гололед неизбежен, не дай бог, поскользнется и сломает ногу или руку. Олимпия набрала номер, но в ответ раздались длинные гудки.

Олимпия просидела на работе почти до шести, а потом так долго ловила такси, что совсем окоченела. Домой приехала, продрогнув до костей. Макс сидел в подушках и смотрел кино по видео. Он был с ног до головы намазан цинковой болтушкой.

– Привет, солнышко. Как ты?

– Чешется! – жалобным голосом пожаловался Макс. У него опять поднялась температура.

На работе у нее выдался ужасный день, сплошные стрессы. А Гарри оставил на автоответчике сообщение, что из-за неотложных дел вернется не раньше девяти. Уж скорее бы Чарли приезжал! Хоть Максу повеселее станет. Вид у малыша был совершенно несчастный. Чарли с ним прекрасно ладил, и Олимпия очень на него рассчитывала. Отсутствие мужа было весьма некстати, особенно учитывая ее собственное недомогание.

Она приготовила себе и Максу куриный бульон, запекла пиццу в микроволновке, но аппетита у малыша не было никакого. Да и самой Олимпии есть не хотелось. Она заставила себя выпить кружку горячего бульона, чтобы немного взбодриться.

Едва Олимпия уложила малыша спать, погасила свет и направилась к себе, предвкушая горячую ванну, как раздался звонок.

Звонила Фрида справиться о здоровье внука.

– Бедняжка, у него такой жалкий вид! Весь обмазан болтушкой. У него сыпь даже на ушах, на носу, во рту…

– Бедненький… А как твоя простуда? Или это вирусная инфекция?

– Не знаю, – созналась Олимпия. – Боюсь подумать, что будет, если я к субботе не приду в себя.

– Я тоже, – пробурчала Фрида.

Олимпия не узнавала голоса свекрови. Сначала она не заметила, но теперь отчетливо слышала, что та говорит как-то невнятно. Олимпия сначала подумала, что свекровь выпила чего-нибудь крепкого, но потом она испугалась, не инсульт ли это. Пять лет назад у Фриды случился инфаркт, но с тех пор на здоровье она не жаловалась.