Каково было назначение старинного сооружения?

Островитяне явно знали об этом не больше нашего. Им представлялось, что ваша вео (Абдул перевел это как «круглый бассейн») служил какому-то предшествовавшему им народу для священных ритуалов, и они показали нам остатки основательно разрушенного храма в нескольких шагах к востоку от лестницы.

А мне вспомнилось, что я уже видел бассейн такого типа – с большой круглой чашей. Видел на Бахрейне, где его соорудили древние мореплаватели. Те самые, которым приписывали прямоугольный бассейн с его специфической кладкой. Само то, что люди Дильмуна строили ритуальные бассейны двух совершенно различных типов, было загадкой, и вот здесь, на Фуа-Мулаку, мне снова встретились обе разновидности.

Делать какие-либо выводы было бы преждевременно, зато самое время быть начеку и искать другие следы на островах, которые до сей поры не привлекали внимания историков. Утверждать, что Фуа-Мулаку посещали дильмунские мореплаватели или длинноухие из Лотхала, было слишком рано, однако увиденное нами убедительно говорило о том, что Мальдивы служили одной из многих промежуточных станций для представителей великих цивилизаций – морских скитальцев, бороздивших океаны за сотни лет до того, как началась история европейского мореходства.

Когда капитан «Миду» доложил, что винт его судна снова вращается, мы поднялись на борт и на время оставили Фуа-Мулаку. Предвкушая новые открытия, мы вечером вышли, в море курсом на ближайшие острова к северу от Экваториального прохода с таким расчетом, чтобы дойти до цели на заре.

Снова над нами тропическое небо с мерцающим среди сонма созвездий Южным Крестом. Силуэт низкого атолла Фуа-Мулаку очерчен торчащими над морем перистыми кронами пальм, которые медленно сливаются воедино, образуя сплошную черную стену, и пропадают во тьме за нашей кормой.

Пять часов спустя, перед самым восходом, мы вошли в тихую лагуну атолла Гааф, прежнее название – Хуваду.

Оставив позади узкий пролив, мы плыли по озаренной утренним солнцем мирной лагуне вдоль песчаного берега длинного низкого острова, густо поросшего тропическими деревьями. Только лес – и ни одного дома. Почему-то этот плодородный остров был необитаем.

Назывался он Ган, как и остров с аэропортом по ту сторону Экваториального прохода, где началось наше знакомство с атоллом Адду. Мы решили называть его Гааф-Ган, гак как он был частью широкого атолла Гааф. В Мальдивском архипелаге есть еще один крупный остров Ган, в атолле Ламу к северу от прохода Полуторного градуса. По сведениям, собранным Хасаном Манику, на всех трех одноименных островах находились древние холмы, самый большой – как раз на том Гане, вдоль которого мы сейчас следовали. Сам Манику его не видел, не упомянут он и у Белла, но в рукописи Хасана говорилось, что среди жителей соседнего острова он известен как Гаму хавитха – «Холм Гаму» – и высота его достигает почти 20 метров.

В Мале я спрашивал Манику, почему три крупных острова в архипелаге названы одинаково и что означает слово «Ган»? Он ответил, что «Ган» и «Гаму» – всего лишь две разные грамматические формы одного и того же слова, по-настоящему все три острова должны называться Гаму, причем «гаму» – древнее санскритское слово, означающее «селение». Известно, что в мальдивском языке дивехи много санскритских корней. Санскрит – один из основных древнеиндийских языков, распространившийся из области долины Инда около 1500 года до н. э., как раз в ту пору, когда произошло крушение Индской цивилизации. Но ведь остров, на который мы сейчас смотрели с палубы «Миду», был необитаем; странно, что его назвали Ган, если это слово означает «селение» или «деревня»…

Узкий пролив, через который из Экваториального прохода в лагуну вторгался накат, отделял Ган от значительно меньшего, густо населенного островка Гаду. В занимающем всю площадь Гаду селении теснятся 1600 жителей, а на необитаемый Ган они приплывают только за пищей.

Мы бросили якорь около Гаду, и местная дхони отвезла нас на берег. Приветливые островитяне отвели нам дом собраний с щедро посыпанным белоснежной коралловой крошкой земляным полом, на котором поставили раскладушки с камышовыми матами.

Первым делом я спросил, почему необитаем большой остров Ган. И с удивлением услышал, что давным-давно на Гане жили люди, но однажды остров подвергся нашествию огромных свирепых кошек. Часть жителей Гана была убита, часть спаслась, уйдя на своих лодках в океан. С той поры на острове никто не селится, и жители Гаду посещают его только днем.

Кошки – единственное домашнее животное на Мальдивах; вообще мальдивцы прежде не знали других наземных животных. Но предание подразумевало кошек совсем иного рода, это были какие-то демоны в рост человека в кошачьем обличье.

По словам жителей Гаду, в лесу на Гане осталось множество руин. Их никто не раскапывал, и там действительно есть большой холм, но здесь его не называли Гаму Хавитта – «Холм Гана», – потому что на Гане холмов несколько. Самый большой из них (островитяне говорили о нем «Боду хавитта», что означает «Огромный холм»), сооруженный в давние времена людьми народа редин, назывался Вадамага хавитта. Все считали, что внутри него спрятаны всевозможные предметы.

Вождь Гаду познакомил нас с высокорослым островитянином, который явно занимал видное место в общине. Его звали Хасан Манику, как и нашего ученого друга в Мале, и Абдул, чтобы различать их, стал величать местного Хасана «хозяином» Гана. При этом он объяснил нам, что ни один из островов архипелага не находился в чьем-либо личном владении, просто мальдивское правительство разрешило Хасану арендовать Ган. Жители Гаду собирают там кокосовые орехи и отдают одну восьмую сбора «хозяину».

Услышав, что мы мечтаем посетить необычный остров, «хозяин» охотно согласился доставить нас туда. С двумя помощниками он повез нас через пролив на маленькой дхони. Покачиваясь на волнах, вторгающихся в лагуну через пролив, мы зашли за песчаную косу. Здесь лодка легла на грунт, и по теплой воде мы прошагали вброд на берег Гана. Усмиренные широкой лагуной волны поглаживали белый песок на пляже. Гааф-Ган, как и все мальдивские острова, – образованная кораллами плоская платформа, возвышающаяся от силы на два метра над уровнем Индийского океана. Высокие волны Экваториального прохода свободно перекатывались бы через него, не будь защитной преграды в виде чуть скрытого водой прибрежного рифа. Осаженные в своем вольном движении известняковым барьером, океанские валы поднимаются на дыбы и, усмиренные, доходят до суши мелкой рябью.

Около часа длился пеший переход – сначала через травянистую равнину с высокими кокосовыми пальмами, затем по хорошей тропе, окаймленной плотными зарослями. В непролазной чаще совсем рядом могли скрываться невидимые с тропы сооружения. Густое сплетение ветвей, листвы и колючек оставляло пространство лишь для тоненьких ящериц. Зато высоко над подлеском на макушках деревьев висели вниз головой коричневые летучие мыши величиной с кролика. Спугнутые нашими голосами, они улетали прочь, расправив кожистые крылья, словно ведьмы в широких плащах. Эти летуны явно оказались единственными теплокровными животными на острове, после того как большие кошки изгнали людей.

Меня изрядно озадачило предание о больших кошках. Никакие тюлени или другие морские животные не могли обратить в бегство людей, которые смело сражались с самыми крупными акулами. Проще всего посмеяться над этой историей, посчитав ее чистым вымыслом, призванным объяснить, почему Ган обезлюдел. Однако, беседуя с «хозяином» острова и другими, кто верил в старинное придание, легко было убедиться, что перед нами не какие-то недоумки, а наследники цивилизации, не менее – а то и более – древней, чем наша.

Мне вспомнилось, что жители ближайшей большой страны, Шри-Ланки, называют себя сингалами – «львиными людьми». На Шри-Ланке никогда не водились львы, но сингалы считали своими предками древних мореплавателей из Индии, потомков легендарного правителя-льва. По этой причине они высекали из камня изображения львов и изготавливали другие символы, в том числе устрашающие маски с кошачьими клыками, которые надевали как в мирное, так и в военное время.