С большой объективностью рассмотрев все данные, Соколов показал, что его оппоненты, как говорится, «за деревьями не видят леса», что верно понять происхождение россыпей можно только в комплексе геологических процессов, начиная с внедрения рудоносных магматических расплавов и воздымания горных хребтов и кончая их разрушением, перемещением обломков с континентов в моря, образованием осадочных пород. И в этом непрерывном потоке «металлоносный песок есть шлих, отмытый природой от великого запаса руды, ею же измельченной».

В наши дни, когда все это известно каждому, кто осилил «Природоведение» в 6-м классе, нелегко понять, почему такие, казалось бы, очевидные истины встречали яростное сопротивление. Для этого надо вспомнить, что по святому писанию все сущее было создано в семь дней творения и с той поры остается неизменным. Поэтому даже непосредственно наблюдаемые процессы изменений — такие, как наводнения или извержения вулканов, — считали божьей карой за грехи местных жителей, ничего в природе существенно не меняющей. В ее неизменности были тогда убеждены не только те, для кого каноны религии были высшим авторитетом. Даже в философской системе Гегеля, оказавшей большое влияние на передовых людей начала XIX века, принцип диалектического развития не распространялся на природу, она признавалась застывшей, чуждой преобразованиям во времени.

Само понятие о геологическом времени и его миллионнолетних масштабах тогда еще не вошло в обиход, и всякое отступление от библейской хронологии грозило суровой карой. Вероятно, поэтому даже такой передовой человек, как Д. И. Соколов, в своих рассуждениях о скорости накопления уральских россыпей исходил из установленного богословами «существования нашей земли в устроенном состоянии в течение 7733 лет».

Признание того, что россыпи образуются при постепенном разрушении коренных пород, вело к перестройке мышления, к отказу от привычного представления, что руда в недрах лежит неподвижно.

Быстрому распространению новых идей содействовали многочисленные лекции Д. И. Соколова, его «Курс геогнозии» и «Руководство по минералогии», статьи «О металлоносных сибирских песках» («Отечественные записки», № 2, 3, 1823), «Мысли об уральских золотоносных россыпях», «О месторождениях платины» («Горный журнал», № II, 12, 1826) и другие работы. Значительно содействовали этому же видные уральские специалисты, такие, как В.Ю. Соймонов, Н. Р. Мамышев и П. П. Аносов, который оставил в науке след не только как металлург — его «Геогностические наблюдения над уральскими горами», как и предложенные им способы промывки песков, обогатили теорию и практику новой отрасли горного дела.

«Наука выполнила свой долг, установив происхождение россыпей, — сказал Соколов завершая дискуссию, — но это лишь путеводная нить, а дальше допрашивайте землю сами».

Эти «допросы» привели с необычайной для тех лет быстротой к открытию на восточном склоне Урала все новых и новых россыпей, бедных платиной (или вовсе ее не содержащих), но богатых золотом.

Все яснее становилась возможность поправить дела с помощью этого словно с неба свалившегося богатства, выскочить, говоря пословицей того времени, «из грязи в князи». И царское правительство с несвойственной ему энергией начало действовать.

В сатирической поэме А. К. Толстого, когда советник Попов явился на именины без панталон, министр пришел в ярость, заподозрив, что тот хотел «…боже упаси, собой бюджет представить на Руси!».

В годы, когда были открыты золотые россыпи, для такого предположения имелись все основания. Страна, победившая в великой войне 1812 года, находилась на грани банкротства, государственный долг достиг огромной суммы, «твердой» валюты не хватало даже для зарубежных платежей. Возможность покрыть дефицит бюджета за счет добычи драгоценных металлов из россыпей выглядела спасительной, но осуществление этого требовало решительных мер. Начавшаяся на Урале «золотая лихорадка» сопровождалась всем, что для таких лихорадок типично — хищнической добычей, утаиванием золота, дезорганизацией других отраслей промышленности.

Министром финансов в те годы был Гурьев. В том, что бюджет страны выглядел, как советник Попов на именинах, была и его немалая личная «заслуга». Тогдашний канцлер (высший гражданский чин России, что-то вроде премьер-министра) В. П. Кочубей так охарактеризовал своего коллегу Гурьева: «…он обладал умом неповоротливым, и ему трудно было удерживать равновесие рассуждений».

Но при всем этом у Гурьева хватило «поворотливости», чтобы жениться на графине Строгановой, войти в аристократический круг, к которому он не принадлежал, стать министром и любимцем всесильного Аракчеева.

(Нельзя отказать ему и в недюжинных способностях, правда, не по финансовой, а по кулинарной части, он оставил след в истории как изобретатель «гурьевских» каш).

Горный департамент входил тогда в состав министерства финансов, стало быть, ему и надлежало разобраться в уральских делах, навести там порядок, освоить открывшиеся богатства. Но для этого требовалось, чтобы министерство возглавил человек с умом очень поворотливым. Это осознал даже царь. Поэтому Гурьева «отставили», а министром, неожиданно для всех, был назначен Егор Канкрин, который среди особ сановных во многом выглядел белой вороной. Сын горного инженера, выходца из Германии, он получил хорошее образование и прошел суровую практическую школу бухгалтера, управляющего шахтой, сумев при этом опубликовать несколько книг по истории техники, философии и даже роман «Дагоберт». Отечественную войну он начал интендантом в первой армии у Барклая де Толли. К концу войны он уже генерал-интендант, руководящий снабжением всех действующих армий.

После победы ему было поручено трудное дело — произвести расчеты со всеми странами, союзниками в войне. Он справился с этим так выгодно для России, что сомнений о его финансовых талантах не осталось.

Наиболее разумные из царского окружения настаивали уже тогда на его назначении министром. Вместе этого Канкрина ждала опала, вызванная тем, что он в 1815 году представил царю записку «об ужасающем положении крестьян» и проект постепенной отмены крепостного права (вероятно, не без влияния будущих декабристов. Он был женат на племяннице одного из их лидеров-С. И. Муравьева-Апостола).

В современных справочниках о Канкрине обычно упоминают кратко «реакционный деятель». Конечно, в императорском окружении иных вообще не было, но по сравнению со многими другими, о которых в справочниках вообще не упоминают, Канкрин был прогрессивен и сделал очень много для развития экономики страны и, в частности, Урала.

Сразу же царским указом была создана временная горная комиссия для всемирного содействия добычи золота и платины. Ее наделили совершенно необычным для бюрократических порядков того времени правом немедленно приводить в исполнение свои решения, а о тех, какие требуют «высочайшего утверждения», делать представления министру для доклада царю.

Председателем комиссии, тоже неожиданно для всех, был назначен В. Ю. Соймонов, опытный горный инженер. В 1804 году, будучи вице-президентом Берг-коллегии, он представил царю смелый проект реформы горнозаводской промышленности, после чего был «сослан»… в сенат. Канкрин добился его назначения и в своем выборе не ошибся: в мае 1823 года уже приступили к работе 19 геогностических партий и 12 групп рудоискателей, сформированные из лучших специалистов.

Эти работы положили начало систематическому изучению россыпей, они проводились по единому плану, на основе разработанной Соймоновым инструкции, вскоре опубликованной под названием «Геогностическое описание хребта Уральского для приискания руд и золотосодержащих россыпей».

Соймонов сразу же упростил выдачу разрешений на поиски и разработку россыпей и ввел систему премий не только за их открытие, но и за технические усовершенствования.

Особые премии были установлены за платину и объявлен указ, поощряющий ее поиски и добычу частными лицами: лишь 10 процентов отходило казне, а все остальное разрешалось продавать кому угодно и вывозить за границу, «доколе правительство не встретит надобности требовать и сие количество на какое-либо полезное для казны употребление и не определит постоянной цены на платину».