– Что происходит на свете, описывается потом в книгах. А что написано в книгах, то происходит потом с нами и вокруг нас, – говорил Оронт, глядя в огонь жаровни; светильники потушили, чтобы не метались, привлекая нечистых, тени. В пальцах прорицатель крутил бокал из зеленого кипрского стекла – пузатый, низкий, с серебряным ободом, на котором вычеканены были заклинания, защищающие от козней Ангрихона, демона лихорадки. Бокал был давно пуст. – Бог не слышит речей, потому что мы непрерывно галдим, но охотно читает написанное и иногда по написанному поступает. Нужно лишь писать так, чтобы он увлекся чтением и забыл о своем обещании не вмешиваться в дела наши. Потому-то всегда и повторяется то, что было прежде – повторяется, но иначе, в других странах и других лицах. И ничего нельзя скрыть навсегда, а только на время. Все сущее сохранится – в орнаментах, страхах, тенях, приметах; в форме облаков, расположении звезд, полете птиц; в судьбах сильных и жалобах слабых; в плаче сирот и вдов…

Ветер шумел ветвями снаружи дома и шевелил тяжелые занавесы внутри него.

Отдав это поручение, Ирод разгневался на весь мир, хотя винить должен был только себя. Не в силах сопротивляться гневу и не имея, на ком его выместить, он заболел и несколько дней пролежал в жару. Мариамна помнила, что среди ее приданого есть древнее Бабилонское головное покрывало с письменами, запрещающими Ангрихону и другим демонам болезней и зла творить свое непотребство; она бросилась его искать – и не нашла. Очнувшись, Ирод вдруг и сам попросил принести чудесное покрывало, ибо в бреду ему было видение: он, мертвый, стоит у стены, увитой плющом; с головы его медленно сползает это самое покрывало, а рука выводит на стене неведомые огненные буквы, отдаленно похожие на латинские. И он знает, что, когда упадет покрывало, он увидит себя и умрет уже наяву, но зато в момент смерти поймет написанное…

Он совершил немыслимое усилие и проснулся. Буквы еще долго стояли в глазах.

Мариамна снова приказала перерыть все вещи, но чудесное покрывало исчезло, как будто его никогда и не было на свете.

Что ж. Ирод выздоровел и смягчился сердцем, хотя так и не узнал собственного пророчества. Мариамна тоже смягчилась сердцем и согласилась на удаление Александры из столицы. Наверное, это на некоторое время отсрочило гибель злобной старухи, потому что уже тогда Яшем представил Ироду изменнические письма Александры к Малху, но Ирод от них отмахнулся, справедливо полагая, что мужчине нет чести враждовать с полубезумной стервой и что ради мира в доме можно сквозь пальцы смотреть даже на государственную измену… Малху же эти письма стоили головы.

Яшем вскоре раскрыл еще один заговор: сменивший царя Малха царь Астабан (женатый, как я уже упоминала, на единственной сестре Ирода, Шломит) скрывает в Хевроне двух мужей из рода Маккаби, намереваясь восстановить прежнюю династию в обмен на полную независимость Эдома. Это потом подтвердила и Шломит – впрочем, ей вряд ли можно доверять свидетельствовать, поскольку она ненавидела своего мужа такой холодной нечеловеческой ненавистью, что все приходили в недоумение: что надо сделать с женщиной, чтобы заслужить такое? Ответа не знал никто.

Мужья эти, Гешем и Ахирам, из рода Иоханана, действительно были последними Маккаби. Мастера-горшечники, они не помышляли о престоле и тихо жили себе в Хевроне, куда в свое время – сразу после воцарения – Ирод их и сослал, да и забыл о них там. Соглядатаи Яшема сумели сначала братьев рассорить – чтобы они не разговаривали друг с другом и не могли понять, что происходит, а потом обманули, запутали и подкупили обоих, чтобы те дали показания против Астабана – о его якобы злоумышлениях. Но все было подстроено так хитро, что из этих показаний, данных порознь, вместе составлялось показание и об измене самих братьев…

На место казненного Астабана начальником над городскими стражами царства пришел брат Яшема, Ишмаэль. Яшем же еще более возвысился в глазах царя.

Говорят, Астабан так и не понял, за что же его казнили – надежнее его не было слуги и друга у Ирода. А Гешем и Ахирам лишь горько плакали и проклинали обманщиков.

Это произошло ровно, день в день, на шестнадцатый год воцарения Ирода.

В это же время или чуть раньше бродячий торговец пришел к жене Кенаса и продал ей почти за бесценок несколько старинных вещей – в том числе и Бабилонское головное покрывало с замысловатым орнаментом. Жена Кенаса из-за болезни ног не выходила из дому и, чтобы хоть как-то себя занять, неистово предавалась рукоделию, а потом щедро раздавала то, что сделала. Во многих семьях были вещи, вышедшие из-под ее рук. И у мамы был среброшитый пояс с лазоревыми кистями, я очень хорошо помню его…

Жену Кенаса звали Фамна.

Фамна восхитилась старинным бабилонским узором и скопировала его для оторочки нового плаща, который вышивала мужу. Мариамна как раз уговорила наконец Ирода вернуть Кенаса на службу, на место, утерянное им из-за пустяка, из-за глупой пьяной ссоры и неопасного пореза. А ведь сейчас, когда мир шатается (а Ироду достались многие земли, доселе принадлежавшие Клеопатре, и соседи были этим очень недовольны), опытный начальник конницы должен быть на своем месте, а не пропадать в греческих гимнасиях…

Кенас пришел на встречу с царем в новом плаще. Ирод сразу узнал орнамент. Он изменился в лице, пообещал Кенасу, что все будет так, как должно быть, и отпустил его.

Дальше произошло что-то не до конца известное. Кенас бросился домой, а потом – на поиски Яшема. Но вместо Яшема ему подвернулся Ишмаэль – напомню, с Яшемом они были братьями-близнецами. Кенас заколол Ишмаэля, но и сам был ранен. Яшем, узнав об этом, попытался скрыться, но стражники Ишмаэля его схватили. События происходили именно так и именно в такой последовательности, но почему они так происходили, какие колесики за какие зубчики цепляли, я не знаю.

Это происходило вне дворца. А во дворце разворачивалась трагедия. Подозрения Ирода относительно измены Мариамны вдруг подтвердились так прямо и так грубо! Он попытался добиться от нее признания – и, к сожалению, не поверил оправданиям, поскольку и подозрения, и улики укладывались в стройную картину, а все, что в картину не укладывалось, Ирод посчитал наглой, в глаза, ложью. И он убил Мариамну – будучи в горе и в ярости и ничего не понимая из того, что делает. Он несколько дней носил ее труп на руках…

Потом ее все-таки отняли у него.

Яшем на допросе сказал, что хотел лишь добиться развода царя с Мариамной – с тем, чтобы Ишмаэль женился на ней некоторое время спустя. А проклятый Кенас испортил такой замечательный план.

Синедрион приговорил Яшема к смерти, но Ирод помиловал его, заменив казнь тюрьмой. Это была мокрая подземная тюрьма в Суккоте. Там через год Яшем и испустил дух, заживо пожираемый червями.

Кенас снова стал начальником конницы. Он славно служил царю и умер в седле.

Иосиф приехал на следующий день, ближе к закату, в новой крытой повозке, запряженной двумя белыми мулами.

– Жена моя, – он склонился над Мирьям, как будто хотел закрыть ее собой от всех бед мира. – Прости, что я не сумел тебя оберечь. Жребий пал на нас…

– Это не страшно, – сказала Мирьям, улыбаясь. – Это счастливый жребий. Я знаю.

И она сделала все, чтобы сбылось по слову ее.

Иосиф хотел, чтобы обвенчал их Зекхарья, но с Зекхарьей случилась беда: он онемел, а руку его, когда он пытался что-то написать, сжимал болезненный спазм. Что произошло, у него так и не удалось выяснить, и среди священников, особенно провинциальных, ходили самые дикие слухи. Якобы Зекхарья, оставшись один в храме, увидел нечто настолько непотребное, что Всевышний запечатал ему уста. Якобы пол и колонны испещрены были отпечатками ослиных копыт, а воздух пропитан нестерпимым зловонием. И якобы… впрочем, зачем повторять чужие глупости? Просто по наущению Оронта Зекхарья постарался привлечь к себе общее внимание – подобно тому, как базарный чародей величественно вздымает вверх руку, дабы никто не заметил, что другой рукой он вытаскивает из-за пазухи голубя. О, о-о! – великое чудо случилось с Зекхарьей – Господь коснулся его уст! Что же удивительного в том, что чудо случилось и с его женой, доселе бездетной и понесшей в тридцать четыре года? Ангел всегда слетает дважды, а подобное тянется к подобному…