– Давай проверим, правильно ли я разобрался с этими кнопками, – растягивая гласные, протянул я. – Первая кнопка для света, вторая – для граммофона. Ты не возражаешь, если мы задержимся здесь еще чуть-чуть?

– Я не против, если ты этого хочешь, Зип, – ответила Барбара.

– Хорошо, тогда остаемся. – Мы сидели на диване в моей квартире, попивая шампанское. – Итак, первая кнопка приглушает свет, вторая – включает музыку.

Есть! Комната погрузилась в полумрак, и зазвучала приятная и легкая мелодия.

Я нажал на третью кнопку на панели, и диван, на котором мы сидели, автоматически разложился. Мы долго смеялись, поднимали ноги в воздух, а потом затихли, лежа рядом бок о бок.

Барбара и я одновременно повернули головы и посмотрели друг на друга. Я снял очки Зипа и заглянул ей в глаза. Затем протянул палец к ее лицу.

– У тебя ресничка… – прошептал я, нежно дотронувшись до ее щеки, после чего поддел ресничку пальцем, поднес ее к губам Барбары и сказал: – Загадай желание.

Не отрывая от меня взгляда, она загадала желание, подула на ресничку и улыбнулась.

– Что? – спросил я.

– Забавно… То, как ты сказал «ресничка». Будто у тебя какой-то другой акцент.

Я быстро надел очки Зипа на нос.

– Да, забавно, – старательно растягивая гласные, сказал я. Нужно быть осторожным и не выходить из роли до конца. – Этот диван тоже забавная штука. Похоже, мы действительно в типичной берлоге холостяка, наполненной всяческими штучками, чтобы соблазнить женщину и создать нужное настроение.

– А ты в настроении, Зип? – спросила меня Барбара.

– Да, Барбара, я в настроении, – честно ответил я и обнял ее.

Музыка, как мне показалось, заиграла чуть громче. Некоторое время мы страстно целовались, пока наконец Барбара, задыхаясь, не откинула голову назад. Я поцеловал ее в шею и укусил за ушко, заставив забиться в агонии страсти.

– Дорогой, нет! Пожалуйста! – закричала она.

– Нет? Ты так долго ждала этого и теперь говоришь «нет»?

– Да! – задыхаясь, произнесла она. – Я хочу кое-что тебе сказать…

Я изменил положение, поцеловал ее в глаза и незаметно нажал кнопку записи на панели. Наш разговор стал записываться на пленку.

– Да, Барбара Новак, скажи мне все и сейчас, – сказал я нарочито громко, чтобы меня было слышно в микрофон.

Борясь с волнением, Барбара наконец решилась на признание:

– Я… люблю… тебя.

– Скажи мне, как сильно ты меня любишь, Барбара Новак, – настаивал я на продолжении и подул ей в ушко. Она глубоко вздохнула.

– Очень сильно… слишком сильно, чтобы заниматься с тобой сексом!

Я поцеловал ее.

– Ах, ну конечно же… – сказал я, целуя ее еще раз, – и это потому, что ты – Барбара Новак… – и еще раз, – автор знаменитой теории «К черту любовь»… – и еще раз, – согласно которой секс и любовь нельзя смешивать…

– Нет. Вовсе не по этой причине я прошу тебя остановиться. Я прошу об этом, потому что слишком тебя люблю и не хочу заниматься с тобой сексом без любви, – прошептала она. – Я хочу того, чего хочет любая женщина – любви и счастливого замужества. Я не исповедую принципы своей теории «К черту любовь». Я не та женщина, за которую ты меня принимаешь.

– О, ты как раз та женщина, за которую я тебя принимаю. Продолжай, детка. Скажи мне, что на самом деле ты не хочешь равенства с мужчинами на рынке труда…

Следя одним глазом за проигрывателем, я поцеловал ее чуть ниже шеи, около груди. Она застонала от удовольствия.

Я лежал на диване поверх Барбары, когда вдруг услышал какой-то странный звук, похожий на звяканье ключей в замке. Вслед за этим дверь распахнулась и в квартиру вошла Гвендолин.

– Кэтчер Блок! – закричала она.

От неожиданности я подался вперед и задел локтем одну из кнопок. Иголка проигрывателя с резким звуком царапнула пластинку, а в комнате загорелся яркий свет. Я немедленно скатился с Барбары, но, ввиду того что Гвендолин застукала нас в весьма пикантной ситуации, я пока не мог встать и поприветствовать ее… должным образом.

– Ты становишься небрежным, – сказала она. – Оставляешь ключ снаружи, когда внезапное появление посторонних так некстати.

Я взглянул на Барбару. Она отвернулась, но пристально наблюдала за мной, чуть повернув голову.

– Почему такие вытянутые лица? – бросила нам Гвендолин. – Мы все здесь равноправные и самодостаточные граждане мира. По крайней мере, я – да. И видит бог, все мужчины тоже. – Она посмотрела на Барбару. – И вы тоже, надеюсь, раз вы с Кэтчером Блоком. Во всяком случае, я просто заглянула сюда в надежде на маленькую порцию секса a la carte. Но вижу, ты занят, Кэтч, так что, пожалуй, пойду в гостиницу и позвоню пилоту. Чао!

И она ушла.

Барбара стояла на одном месте, не двигаясь.

Я медленно снял очки Зипа и бросил их на диван. Умный игрок знает, в какой момент следует остановиться и обменять фишки на деньги.

– Ладно. Теперь тебе обо всем известно. Я Кэтчер Блок, а не Зип Мартин. Нет никакого Зипа Мартина.

Ни слезинки, ни крика. Она просто стояла спиной ко мне, пытаясь взять себя в руки, как я понял. Что ж, пусть я ее обманул. Но разве она не сделала то же самое с миллионами людей? Разве она не обманула полпланеты, то есть всех женщин, и не заставила их поверить в свою бредовую теорию «К черту любовь»?

– Однако, прежде чем ты уйдешь отсюда, признайся кое в чем, – сказал я ей. – Признайся, что я поймал тебя с поличным. Признайся, что я заставил Барбару К Черту Любовь Новак влюбиться и сказать об этом.

Вместо ответа она подошла и нажала на кнопку записи за моей спиной. Я был ошеломлен. Затем она повернулась и посмотрела на меня влюбленными глазами.

– Я не собираюсь уходить отсюда, Кэтч. И не собираюсь признаваться в том, что ты заставил Барбару Новак влюбиться. Потому что я не Барбара Новак. Нет никакой Барбары Новак, – сказала та, кто… не знаю, кем уж она там была.

– Нет никакой Барбары Новак.

Кэтч смотрел на меня так, будто у него отнялся язык.

А что вы, дорогой читатель? Удивлены?

Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете. Кэтчер Блок раскрыл карты с самого начала. Как же мне удалось сохранить в тайне свой секрет даже от вас?

Все очень просто. Просто я писатель, а значит, мастер закручивать интриги получше, чем он. (Прости, Кэтч.)

В любом случае, если это заявление показалось вам шокирующим, подождите немного. Есть кое-что еще.

Впереди вас ждет много нераскрытых тайн.

Я знала, что Кэтчер Блок – это не Зип Мартин, с того самого момента, когда мы встретились в химчистке.

А знаете откуда?

Просто когда-то я работала на Кэтчера Блока.

Вот так. Я была его секретаршей. Если ничего не путаю, секретаршей номер восемьсот шестнадцать.

Теперь же настало время поставить все точки над i.

– И я не влюблялась в Зипа Мартина. Я влюбилась в Кэтчера Блока. И произошло это год назад, когда в течение трех с половиной недель я работала твоей секретаршей. Не думаю, что ты вспомнишь меня. Тогда я еще не была блондинкой. Хотя ты и пригласил меня как-то на свидание, мне пришлось сказать тебе «нет», пусть это и разбило мне сердце. Я слишком сильно любила тебя и не смогла стать очередной зарубкой на столбике твоей кровати. Мне было известно про твои похождения, и я знала, что даже если и смогу занять мало-мальски прочное место в твоем вечно меняющемся донжуанском списке, то не надолго, и ты не успеешь узнать меня поближе, а тем более влюбиться. Тогда-то и пришло решение что-то предпринять, чтобы иметь возможность выделиться в твоем списке. У меня возник план: нужно уволиться и написать бестселлер – книгу достаточно двусмысленную и противоречивую, чтобы привлечь внимание нью-йоркского издателя, но на первый взгляд не настолько значительную, чтобы ведущий журналист «В курсе» загорелся желанием писать об этом статью. Я знала, что каждый раз, когда мы будем договариваться о встрече, ты будешь отменять ее и проводить время со своими подружками, а это, в свою очередь, даст мне повод наорать на тебя по телефону и сказать, что я не встречусь с тобой даже за миллион долларов. Все, что я делала потом, – просто терпеливо ждала две-три недели, пока все раскупали мой бестселлер. Всеобщее признание мне понадобилось, во-первых, для того, чтобы ты увидел, как я выгляжу, а во-вторых, чтобы заручиться возможностью объявить на всю страну, что ты принадлежишь к тому типу мужчин, которых женщины должны опасаться.