За два дня до взятия Базарджика — 20 мая 1810 года — военный министр М. Б. Барклай-де-Толли указывал управляющему кабинетом Д. А. Гурьеву, что сам император соизволил наградить «…золотыми медалями „За усердие и труды“ трёх человек: польского шляхтича Гавриила Венецкого, валахского жителя Кастриция и российского купца Диамантия Диамант-оглу… в награду отличных заслуг и усердия, оказанных ими в нынешнюю кампанию против турок».[576]

Одной из славнейших страниц истории нашей Родины является 1812 год — год тяжких испытаний для российского народа. И не было до того времени другой войны, которая бы вовлекла в свою орбиту столько людей.

Отечественная война 1812 года всколыхнула всю Россию, весь народ — от крестьянства до высших слоёв дворянства. Передовые люди Европы ещё в начале войны восхищались единодушием и самоотверженностью России: «…Невозможно было надивиться той силе сопротивления и решимости на пожертвования, которые обнаружил народ».[577]

Эту особенность русских Наполеон понял слишком поздно. Целью его была Москва. Он всеми силами рвался к ней, надеясь, что со взятием столицы будет покорена вся Россия, как это было с Пруссией, Австрией и другими странами Европы.

Русский император Александр Павлович понимал, что Россия может разбить такую небывало огромную «Великую армию» всей Европы только с участием всего русского народа. Поэтому 6 июля 1812 года он обратился с манифестом ко всей России, в котором призывал всех своих подданных, невзирая на сословия и ранги, встать на защиту родного Отечества: «…При всей твёрдой надежде на храброе наше воинство, полагаем мы за необходимо нужное собрать внутри государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкреплении первой и в защиту домов, жён и детей каждого из всех». Александр I подчёркивал, что обращается «…ко всем сословиям духовным и мирским, приглашая их… единодушным и обоюдным восстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений. Да найдёт он на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам». Призывая к всенародному отпору против завоевателя, император напоминал героическую эпоху 1612 года, когда Россия была спасена от иноземного ига благодаря всё тому же народному ополчению: «…Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина». И завершался манифест призывом: «Народ русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремившихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках, никакие силы человеческие вас не одолеют».[578]

В тот же день Александр I обратился с особым призывом к жителям самой столицы и извещал их о том, что «…неприятель вошёл с великими силами в пределы России» с целью «…разорить Отечество наше… того ради, имея в намерении, для надёжнейшей обороны, собрать новые внутренние силы, наипервее обращаемся к древней столице предков наших, Москве. Она всегда была главою прочих городов российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру её из всех прочих окрестностей текли к ней наподобие крови к сердцу сыны Отечества для защиты оного. Никогда не настояло в том вящей надобности, как ныне… Да составит и ныне сие общее рвение и усердие новые силы, и да умножатся оные, начиная с Москвы, во всей обширной России».[579]

Это был призыв к организации народного ополчения. Вот как описывает в своих мемуарах это время участник событий известный писатель и журналист Сергей Николаевич Глинка: «При первой вести о воззвании к Москве, полученной в три часа утра, полетел я в Сокольники к графу Ростопчину с одной мыслью — отдать себя Отечеству за Отечество. К графу приехал я в пять часов утра. Говорю, что мне нужно видеться с графом… «Нельзя»… «Позвольте же мне по крайней мере оставить записку»… Я написал: «Хотя у меня нигде нет поместья; хотя у меня нет в Москве никакой недвижимой собственности и хотя я — не уроженец московский, но где кого застала опасность Отечества, тот там и должен стать под хоругви отечественные. Обрекаю себя в ратники Московского ополчения и на алтарь Отечества возлагаю на 300 рублей серебра». Таким образом, 1812 года июля 11-го мне первому удалось записаться в ратники и принести первую жертву усердия».[580]

Вслед за С. Н. Глинкой одними из первых в народное ополчение вступили, бывшие в ту пору студентами Московского университета, П. А. Вяземский, А. С. Грибоедов, В. А. Жуковский.[581]

И дальше Сергей Глинка пишет о том, как Москва встретила страшную весть о войне: «…Вскоре улицы закипели жизнью и движением. Страх и боязнь не витали по стогнам градским… Тут не проявлялись никакие хвастливые выходки. Не слышно было удалых поговорок: „Мы закидаем шапками! Мы постоим за себя!“… Эта замечательная выдержка народа, свидетельствовавшая о мощи его духа, особенно поражала…

В комитете пожертвований, куда стекались народные жертвы на войну, два главных чиновника, принимавших пожертвования, по неугомонной привычке разговаривали по-французски. Добрые граждане, поспешавшие возлагать на алтарь отечества и сотни, и тысячи, и десятки тысяч, слыша французское бормотание, со скорбными лицами восклицали: „Господи! Боже наш! и о русских-то пожертвованиях болтают и суесловят по-французски!“ Это был не порыв ненависти к французам: нет! В 1812 году мы не питали ненависти ни к одному народу; мы желали только отразить нашествие, но то был праведный голос сынов России».[582]

И продолжает далее: «…В сёлах и деревнях отцы, матери и жёны благословляли сынов и мужей своих на оборону земли Русской. Поступивших в ополчение называли жертвенниками, то есть ратниками, пожертвованными Отечеству не обыкновенным набором, но влечением душевным.

Жертвенники, или ратники, в смурых полукафтаньях, с блестящим крестом на шапке, с ружьями и палками, мелькали по всем улицам и площадям с мыслью о родине».[583]

В ополчение люди приходили из самых разных сословий: студенты, передовая дворянская молодёжь и интеллигенция, ремесленники и отставные офицеры старших возрастов, жители примыкавших к Москве районов, крестьяне из окрестных сёл, а также население, пришедшее из районов, охваченных войной. Основной контингент ополчения составляли крестьяне, которые приходили не только из соседних районов, но и из Костромы, Нижнего Новгорода и даже из Вятки, Пензы и других дальних губерний.

Сергей Глинка, являясь ополченцем номер один, сразу же включился в работу в качестве «народного трибуна». Для этого он использовал журнал «Русский вестник», через который призывал всех вступать в народное ополчение для защиты своего родного Отечества.[584]

Указом от 31 июля 1812 года был создан Особый комитет, который разработал положение о Московском ополчении, получившее название «Состав военной Московской силы». Этим комитетом был определён порядок зачисления в ополчение, его финансирование, обеспечение продовольствием и снаряжением. Сенат выдал дворянству секретную инструкцию о том, чтобы помещики отпускали своих крестьян в ополчение и не тормозили его формирование.[585]

Ополченцы обмундировывались в крестьянскую одежду, которая выдавалась ратникам по положению Особого комитета. Она состояла из шаровар простого сукна, рубахи с косым воротом, серого длинного кафтана, сапог и шапки со сверкающим латунью ополченским знаком.[586] Эти блестящие кресты на шапках ратников, о которых упоминал и Сергей Глинка, назывались «Ополченскими, или милиционными знаками». На них был начертан девиз: «ЗА — ВЕРУ — И — ЦАРЯ»; в розетке креста выбит вензель Александра I — «А-I», а на оборотной стороне знака, на его концах, напаяны проволочные петельки для нашивки его на головной убор. И хотя этот знак не наградная медаль, о нём следует упомянуть в книге, ибо этот первый ополченский знак сохранил свою форму до конца монархии; менялся только размер его и вензеля императоров. В период царствования Александра II к девизу «За веру и царя» было добавлено слово «Отечество» и выброшена буква «и» — «За веру царя Отечество». Впоследствии, при Николае II, 26 сентября 1906 года, был установлен ещё один знак для морского ополчения и назывался он «Ополченский знак в память службы во время русско-японской войны». Изготовлялся он размером 45x45 мм и предназначался для ношения на груди. Он отличался от креста для сухопутных ополченцев только оксидированными якорями, вставленными в промежутки между его концами.[587]