На Севере, как и у германцев, ранние браки не были в обыкновении. Встречаются примеры, что женщины выходили иногда замуж на 16-м или 18-м году; но эти случаи очень редки; кроме того, что развитие девочек медленнее на Севере, сами родители считали для себя постыдным торопиться с замужеством дочерей. Вообще можно полагать, что женщина редко выходила замуж ранее 20-го года, а мужчина женился ранее 25-го или 30-го года.
Случалось, что брак отлагался на многие годы. Время отсрочки определялось при обручении: обыкновенно отлагали на три года, в тех случаях, если невеста была очень молода, или жених мало узнал жизнь, или предстояло ему важное предприятие. В таком случае девушка называлась Heitkona. Если он не являлся по истечении срока, невеста могла выйти за другого. Но обыкновенным следствием была кровопролитная вражда, если жених по возвращении находил, что его невеста помолвлена за другого. Особливо тяжкой обидой считалось нарушение обещания до срока: это требовало кровавой мести.[421]
Вообще, поединки за женщин случались часто. Потеря красивой девушки, разумеется, была неприятна; но, сверх того, страдало самолюбие гордых тогдашних женихов, когда они видели, что им предпочитали других, особливо если при том еще нарушалось данное обещание. Шведский закон позднейшего времени постановляет, что если «чувство женщины переменится» после законного обручения, то она обязана возвратить обручальные дары и заплатить 3 марки пени; сверх того, для восстановления доброго имени жениха, должна была подтвердить присягой двенадцати мужчин, что «она не знает никакого порока или недостатка за женихом и его родней и не знала того во время его сватовства и обручения». Тот же закон имел силу в случае нарушения обещания со стороны жениха; но тогда обручальные дары ему не возвращались. Если законно обрученная невеста три раза в один год отказывалась выходить за своего жениха, то он собирал своих родных и брал ее силой, где бы ни нашел; но она называлась законно взятой (Uag-Uigen), а не похищенной (rantagen).
В те времена, когда похищение девиц и чужих невест принадлежало к числу великих подвигов, путешествие обрученнои невесты в дом жениха нередко подвергалось опасности. Оттого жених обыкновенно посылал за ней вооруженную толпу друзей и родственников. Они должны были взять ее под свою защиту и отвести к супругу (bonds sins), на супружеское ложе (slang bans). Их называли дружиной невесты. Под начальством дружки, forvista man, проезжали они, вооруженные, в дом отца невесты и требовали себе мира и безопасности (grud) от хозяина. Он давал им мир, отбирал у них оружие, а седла прятал под замок Дружка вместо жениха принимал приданое невесты (hemfylgdJj). Попировав в ее доме, дружина отправлялась вместе с ней, отцом ее и близкими родными в дом жениха, где играли свадьбу. Вечером невеста провожалась с торжеством на брачное ложе. На другой день, в вознаграждение за девственность,[422] жених делал ей подарок, называвшийся Hindradagsgaef, утренний дар.[423]
С этих пор молодая получала название хозяйки, bautsfreja, и связка ключей за поясом означала ее хозяйственные права. Все домашние заботы принадлежали хозяйке; муж обязан был только доставать все нужное для жизни; но его личное участие в хозяйстве считалось не только неприличным для него, но и оскорбляло, по тогдашнему мнению права супруги. Исландец Хрут, в опровержение обвинений жены, счел за нужное доказать свидетелям, что всегда он доставлял ей полную свободу в делах хозяйства.[424] Особливо шитье и починиванье платьев своими руками не шло к воинственным людям того времени. Это считали таким ж обыкновенным делом женщины, как и пряжа, тканье, приготовление белья и все хозяйственные работы. Главный надзор за всеми такими делами принадлежал хозяйке: она давала приказания служанкам, назначала им работу; в eе же распоряжении находились и рабы.
Это хозяйственное значение женщины называлось lyklahid, заведывание ключами, bu-rad, заведывание домом, или itd-innan-stokks, внутреннее управление домом, в отличие от внешнего (rad-utan-stokks), управления мужчины. Но тем. только и ограничивалась власть домохозяйки. Во всем остальном она зависела от воли и власти мужа, Без его позволения она не могла ни покупать, ни продавать что-нибудь, ни выходить из дома для посещения родных, да и не могла оставаться у них более назначенного мужем срока. Она не имела голоса при замужестве дочерей. Муж мог наказывать ее, как хотел. Только с христианством появились законы, определявшие наказание за побои женщины; в древности она не пользовалась даже личными правами и в случае совершенного ею преступления отдавалась для наказания мужу, как своему господину: на нем лежала ответственность за ее вины.
Однако ж скандинавы пользовались этой неограниченней властью над женщинами с такой умеренностью, какой нельзя бы и ожидать от их воинственности: в этом участвовало чувство женской красоты в скандинавах, их мягкое и открытое для дружбы сердце; кроме того, походы и общественные обязанности, лежавшие на них, требовали частых, на многие месяцы, отлучек из дома: тогда все заботы о содержании дома лежали на хозяйке, если сыновья были еще малолетние и находились в семействе; она была помощницей мужа, его утешением и подпорой; по решительности, благоразумию и смелости она не уступала мужчинам: все это сообщало ей цену и значение в глазах мужа; он не считал ее рабой, а уважал в ней разумную мать семейства, разделявшую с ним заботы о доме и детях. Да и не по душе емуу было домашнее самовластие; сам дух государственного управления предписывал уважение к личным правам.
Где, как не на Востоке, верховная власть управляет подданными, как рабами, самовластие и рабство проникают во все отрасли гражданского и семейного быта: всякий обходится с близкими ему, как обращаются с ним самим; приучившись к рабскому повиновению, он требует того же и от своих подчиненных. В Скандинавии основой государственного здания была народная свобода; все находились друг к другу в равных отношениях; высшие чиновники в государстве имели больше cовещательную, нежели правительственную, власть; охранение взаимных прав было главной целью законодательства: это воспитало в народе чувство правомерности и имело последствием правила человечности, справедливости и умеренности,
Плодом того было великодушие в народных свойствах скандинавов, считавшее недостойным для мужчины оскорблятъ безоружных и слабых. Находили постыдным браниться с женщинами, а поднимать на них руку позволяли себе только в сильном раздражении, если они сами вызывали это своей беспорядочной жизнью.
Древний образ мыслей в этом отношении виден в ответе Харбарда Тору, который похвалялся, что прибил в Хлесей каких-то великанок, злых и лукавых. «Какой стыд, Тор, — сказал Харбард, — бить женщин!» Но Тор оправдал себя тем, что это скорее были волчицы, а не женщины. Все древние саги свидетельствуют, что обрящение мужа с женой запечатлено было любовью и уважением, не вредя значению мужа, как главы семейства. Жена имела великое влияние на образ действий мужа; она часто утишала его гнев, а иногда и сама подстрекала его на смелое дело, ее советы и убеждения, если только были проникнуты умом и мужеством, редко не имели успеха; часто смелость жены вызывала уважение мужа,
Голова Греттира Сильного была оценена; всеми покинутый, не находя нигде приюта, бродил он по Исландии из одного места в другое; наконец в одну ночь был пойман крестьянами; связав его, они однако ж не надеялись устеречь такого силача и тут же положили повесить его. Это случилось в одном городе, которого начальником, был некто Вермунд. Его не было дома, и тогда Торбьерг, его жена, в отсутствие мужа обыкновенно заведовала всеми делами. С большой дружиной явилась она на то место, где поселяне устраивали виселицу, тотчас освободила Греттира, взяла под свою защиту и прежде всего позволила ему укрыться в поместье. Когда Вермунд воротился и узнал о происшедшем, он строго спросил жену, как могла она отважиться на такое дело. «Я поступила так, — отвечала Торбьерг, — во-первых, для того, чтобы тебя почитали больше других начальников за то, что имеешь такую бесстрашную жену; во-вторых, тетка Греттира, Грефна, хотела, чтобы я сохранила жизнь его; в-третьих, Греттир во всех отношениях человек превосходный». — «Ты умная женщина, — ответил Вермунд, — надо благодарить тебя за такой поступок».
