– Хотелось бы не задерживаться. Я прилетел сюда четыре дня назад. И улетаю в среду. Нацелился в Ниццу. Там у меня есть старая приятельница, Моди Пибоди, случайно, не знаете ее? С Моди я познакомился в начале моей барбадосской жизни. Американка. Богата, как Крез. Живет в божественной вилле на холмах над Каннами. Проведу с ней Рождество и Новый год. А потом обратно на Барбадос.

Сэм снова сел в свое кресло у камина.

– У вас все спланировано.

– Да, стараюсь смотреть вперед. Я сейчас один, сам веду хозяйство. В матримониальном плане не повезло. И это обошлось мне очень дорого. Все бывшие жены хотят завладеть куском пирога. Вернее – тем, что от него осталось!

– А дети у вас есть?

– Нет. Еще студентом, в Итоне, переболел свинкой, и это сказалось на способности к воспроизведению рода. Чертовски этого стыжусь. Неплохо, если бы сейчас обо мне заботились ребятишки. Честно говоря, родственников у меня вообще маловато. Еще жив отец, но мы лишь разговариваем иногда, и только. Он рвал и метал, когда я продал усадьбу, но никак не мог этому помешать. Есть еще двоюродный брат, скучнейший тип. Живет в Гемпшире. Пытался дозвониться до него, но телефон не отвечает.

– А где живет ваш отец?

– Недалеко от Альберт-холла, в одиночестве и комфорте. Я еще не встречался с ним, откладываю это на потом. Может, загляну на обратном пути из Франции. С визитом вежливости. Нам почти не о чем разговаривать.

Сэм почувствовал облегчение, когда к ним снова присоединились хозяева. Джени, очевидно, уже закончила с готовкой и сняла фартук. Сияя от радости, она сразу же направилась к Сэму и, обняв его за шею, звучно чмокнула в щеку.

– Нил мне рассказал. О твоей новой работе. Я просто в восторге. Это замечательно. Я так рада за тебя. Ничего лучше нельзя и придумать.

Сэм поймал немного смущенный взгляд Нила.

– Сэм, ничего, что я рассказал Джени?

– Конечно нет. – И Сэм обнял Джени. – Ты избавил меня от необходимости снова все повторять.

– О чем речь? – Хьюи навострил уши. – А мне можно узнать?

Джени обернулась:

– Мы говорим о новой должности Сэма. Он только сегодня обо всем узнал. Это в самой северной части Шотландии. Он должен там снова наладить производство на старой ткацкой фабрике.

– Неужели?

Впервые за все время Хьюи проявил интерес и внимание к чему-то, что не касалось его самого.

– В Шотландии? А где именно?

– В Бакли. В Сазерленде, – ответил Сэм.

Хьюи даже разинул рот.

– Господи помилуй. Бакли. Не Мактаггертовская ли фабрика?

– А вы их знаете?

– Дорогой мой мальчик, как самого себя. Бакли же всего в нескольких милях от Корридейла. Я все свои охотничьи костюмы шил из твида «бакли». А моя няня вязала мне спортивные носки на мактаггертовской вязальной машине. Старая фамильная фирма. Существует по крайней мере сто пятьдесят лет. Что же, черт побери, с ними случилось?

– Старик Мактаггерт умер, а сыновья его бизнесом не интересовались. Деньги у них кончились, а окончательно их разорило наводнение.

– Какая трагическая история. У меня такое чувство, будто умер старый друг. И вы, значит, займетесь фабрикой? И когда вы туда едете?

– Скоро.

– А вам есть где жить?

– Нет. Все жилые дома при фабрике были проданы. Остановлюсь в гостинице, освоюсь немного и что-нибудь куплю.

– Интересно, – сказал Хьюи.

Все посмотрели на него, но он молчал и сосредоточенно тушил окурок в пепельнице.

Наконец Джени спросила:

– А что именно вам «интересно»?

– Дело в том, что у меня там есть дом.

– И где же он?

– Не в Корридейле, конечно, а в Кригане. Это даже ближе к Бакли. Это был старый особняк, приспособленный под контору. Там жила семья управляющего. Большой дом в викторианском стиле. С садом. Но бабушка решила, что он расположен слишком далеко от Корридейла и это затрудняет повседневную деятельность управляющего. Она переселила его в более подходящее жилье на территории парка в Корридейле, а особняк завещала мне и моему кузену. Мы владеем им совместно.

Нил нахмурился:

– А кто там теперь живет?

– Дом сейчас пустует. Последние двадцать лет его арендовала одна супружеская пара, Кочрейны, но муж умер, а вдова переехала к родственникам. Откровенно говоря, одна из причин моего приезда в Лондон – необходимость продать дом. Хочу избавиться от этой развалюхи. Я пытался дозвониться до Оскара, это мой кузен, чтобы все обсудить, но никак не могу его застать. Может быть, он умер. Наверное, сам себе надоел до смерти.

Джени, не обращая внимания на несколько злорадную интонацию Хьюи, поинтересовалась:

– А он захочет продать свою половину?

– Почему бы и нет. Его не интересуют земные блага. На завтрашнее утро у меня назначена встреча с агентством «Херст и Филдмор». Хочу выяснить, не смогут ли они организовать продажу.

– Но ваш кузен…

– О, я улажу с ним все дела, когда вернусь из Франции.

– Почему вы рассказываете нам все это, Хьюи?

– Вашему другу нужно жилье, а я продаю дом. Думаю, он Сэма устроит. Недалеко до фабрики, магазины близко, кроме того, там есть отличная площадка для гольфа. Все, что требуется мужчине. – Хьюи повернулся к Сэму. – Почему бы вам не посмотреть его? Вы ничем не рискуете. Мы могли бы договориться полюбовно. Приватная сделка меня бы очень устроила.

– А сколько вы за него хотите? – осторожно спросил Сэм.

– Ну, дом не оценивался. Но, – Хьюи опустил взгляд и смахнул пепел с колен, – думаю, он стоит примерно сто пятьдесят тысяч фунтов.

– На двоих – на вас и вашего кузена?

– Совершенно верно. Каждый из нас получит по семьдесят пять тысяч.

– Как скоро вы сможете с ним связаться?

– Понятия не имею, старина. Он неуловим. Но это не мешает вам поехать взглянуть на дом.

– А есть там агент или еще какое-нибудь официальное лицо, с которым я смогу иметь дело?

– В этом нет необходимости.

Хьюи пошарил в кармане брюк, вытащил оттуда большой старомодный ключ с красной биркой, на которой было заглавными буквами написано: «Старая усадьба», и торжественно, как трофей, поднял его над головой.

Джени изумилась:

– Этот ключ постоянно при вас?

– Нет, конечно. Я же сказал, что завтра утром собирался в «Херст и Филдмор». Вот и хотел передать ключ им.

Сэм взял ключ.

– А как мне с вами связаться?

– Я дам вам свою визитную карточку. Вы можете послать мне факс на Барбадос. И вот вам еще телефон Моди на юге Франции – на случай, если вы примете решение сразу.

– Я, конечно, осмотрю дом. Очень вам благодарен. Но, разумеется, я не могу вступить с вами ни в какие деловые отношения, пока ваш кузен не согласится продать свою часть дома.

– Ну конечно. Все честно, открыто, без утайки. Но я считаю, предложение стоящее.

Наступило молчание. Потом Джени сказала:

– Какое изумительное совпадение, просто не верится. Это, конечно, знамение судьбы. Чудесное знамение. И означает оно, что все складывается благоприятно. Может, отметим такое событие? Сэм подарил нам бутылку шампанского. Почему бы нам не откупорить ее и не выпить за Сэма, фабрику Мактаггерта и счастливую жизнь в новом доме?

– Великолепная идея, – подхватил Хьюи. – Но, если не возражаете, я бы предпочел еще один джин с тоником.

Ночью Кэрри приснилась Австрия, Обербейрен. Бездонно-синее небо, ослепительный снег; он сияет и искрится, и каждая снежинка будто драгоценный алмаз. Кэрри скользит на лыжах. На тропе – ни души. Кэрри будто плывет по белому бескрайнему морю. Лыжня вьется между сосен. Кэрри совсем одна. И вдруг, обогнув сосны, она видит далеко впереди такого же одинокого лыжника. Черный силуэт стремительно удаляется от нее вниз по склону, вальсирует меж деревьев. Она знает: это Андреас; ей хочется, чтобы он понял, что она здесь, тогда он непременно ее подождет. Она кричит: «Андреас! Постой, позволь мне быть с тобой. Пусть наши лыжи скользят рядом». Она слышит свой голос, ветер подхватывает его и уносит прочь; ее лыжи шуршат по умятому снегу. «Андреас!» Но он уходит от нее. Она поднимается на холм, теперь он слышит ее голос и ждет ее. Он опирается на лыжные палки, следит за ней взглядом; голова запрокинута, темные очки подняты высоко надо лбом.