— Пошел ты, Андрей, к прабабке. Давай лучше выпьем,

— Давай. — Андрей глотнул из своего стакана и смешно скривился. — А правду Ольга сказала — керосином пахнет. В керосиновом бидоне, наверное, держишь, хитрей старый?

— Вот заноза, чтоб ты так жил! Как тебе жена угождает?

Это Ольгу рассмешило. Тогда и Андрей хорошо засмеялся — так как смеялся при прежних встречах, показывая ряд белых красивых зубов.

— Ладно, Петрович, считай, что твоя самогонка отменная. Будь здоров, начальник АХО.

— Понижаешь что-то меня, был начальником штаба.

— А ты у нас каждый день в новой роли. А говоришь — не артист. Еще какой артист!

— Не плети ты... Закусывай. Да бери хлеб, не жалей. Куплю я хлеба. С моей профессией с голода не умру.

— Если б ты знал, какие драники печет Ольга Михайловна! Язык можно проглотить. Я как попробовал, так до сих пор пальцы облизываю.

Ольге была приятна такая похвала, хотя и сказанная шутливо. Вообще ей нравился весь их разговор, их отношения, простые и дружеские, несмотря на разницу в годах, в положении, в образовании. Командир если не офицер Красной Армии, то наверняка какой-то советский начальник, по всему видно. А старик — самый простой человек, который, не имея ноги, занимается, по-видимому, всем потихоньку — шьет сапоги, мастерит табуретки. Но и такой человек пошел на врага. Единственное, что разочаровало женщину, — невольное признание Командира в отсутствии связи с Москвой. А она была уверена, что уж они-то обязательно должны иметь такую связь. Вызвало восхищение желание Командира найти радиста. Как он ломает голову над этим! Даже захотелось помочь ему в его поисках. Но как? Это все равно иголку в стогу сена искать.

Изменилось ее представление о подпольщиках после замечания Захара Петровича, что не одни они в городе, что он встретил кого-то такого, что даже не захотел назвать при ней. Она не обиделась. Действительно не нужно каждому из них знать слишком много, многих людей. Чего человек не знает, того он не скажет ни жене, ни другу, ни следователю. Был момент, когда яснее представилась опасность того пути, по которому пошла, даже страх шевельнулся от слов Захара Петровича: «Чтобы гитлеровцам легче было нас переловить?» Да, могут переловить. Однако как просто они об этом говорят, мужчины. Так, наверное, говорят о возможной смерти перед боем солдаты. Пьют, едят, шутят и вспоминают о смерти как о неизбежном на войне. Но никто не забывает о долге — пойти в бой, в атаку...

Так говорит старый инвалид, у которого жизнь позади. Он прожил жизнь, а она только начала ее, жизнь... А Янина Осиповна? А Командир? Они решились иметь ребенка. И все равно идут в бой.

Ей, Ольге, действительно повезло — в один день встретиться с такими разными людьми. И она полюбила их, этих людей, убедившись, что не ради своей выгоды идут они на такое дело. Они подтверждали Сашины слова. Но еще более важным было для нее их доверие, ведь жизнь они свою ей доверили. Как же она может отступить теперь? Нет, теперь у нее одна дорога. Вместе с ними. На славу или на смерть. Как в песне поют.

Ольга не спала. Не могла уснуть. Чутко вслушивалась в ночь, ловила каждый шорох, каждый звук. Меньше всего ее тревожили короткие выстрелы, их она слышала не один раз. Мимо ушей пропускала свистки и грохот паровозов. А вот залаяли собаки — и она вся напряглась, готовая вскочить. У горожан собак нет, их уничтожили по приказу немцев. Собаки только у тех, кто охотится на людей. Но собаки как встревожили, так и успокоили — лай их не приближался. Пугали другие звуки — неясные, таинственные, которыми был полон ее старый дом. Казалось, кто-то тяжело дышал за окном, к го-то притаился на чердаке и осторожно переползал там, а в погребе перемещались с места на место бочки, ящики, бутыли.

Привидений она не боялась, в домовых не верила. Вообще она ничего не боялась. В последнее время спала спокойно. Долго не засыпала разве только тогда, когда день был переполнен такими событиями, о которых ночью нужно было серьезно подумать, вспомнить все, что услышала и увидела. Но в таком случае она думала, а не прислушивалась вот так, когда беготня и писк мышей начинали казаться засадой гитлеровских шпионов. Смешно. Зачем им засада? Им достаточно одного подозрения, чтобы приехать на машинах и схватить не только виноватого, его семью, но и соседей, всю улицу... Она, Ольга, знала это и все же засыпала без страха после того, как начала выполнять задания подпольщиков. Оставалась вдвоем со Светкой, даже не приглашала ночевать тетку Марилю. Не приглашала потому, что ждала Сашу. Каждую ночь ждала. Из-за этого иногда не спалось. Но совсем не из-за страха. Страх она переборола, казалось ей, навсегда еще в тот первый день, на первых явочных квартирах, особенно у Захара Петровича.

Чем больше она знакомилась с подпольщиками, чем глубже вникала в работу, тем больше смелела. Или, может, просто привыкла к опасности? Человек ко всему привыкает.

Работа захватывала. Да и как не увлечься, если вся ее торговая деятельность приобретала совсем иной смысл — тайный. Теперь она торговала не ради своей собственной выгоды. Стоя рядом с бывшими подругами, она смотрела на них другими глазами, как бы с высоты, с радостным волнением думала: «Если бы вы знали, кто я такая и что я делаю!» А над полицаями просто издевалась, играла, как кот с мышами.

Правда, теперь ей больше приходилось заниматься барахлом, что она не очень любила, — ходить по домам и скупать вещи. Но и о продовольственном рынке не забывала: нужно же сбыть с выгодой выменянные продукты, а иначе, прекрати она вдруг торговать, ее походы в деревни, которыми так дорожили Захар Петрович и Командир, могли бы вызвать ненужные разговоры, догадки, подозрения. Да и старые подруги сообщали иногда нужные сведения.

Ольга, конечно, не догадывалась, что незаметно стала одним из самых деятельных членов подпольной группы. Андрей хотел иметь такую связную. «Только связь», — повторял он, когда разговор шел об Ольге. Но благодаря своему занятию «надомницы», неутомимости — за день полгорода обегать, — благодаря хитрости и уму, женской привлекательности, умению подмигнуть пошутить, легко познакомиться, благодаря своим многочисленным прежним знакомствам с горожанами и особенно с полицией Ольга само собой, без специальных заданий, превратилась в хорошую разведчицу. Знала многие городские новости, что где случилось, где что находится, и этим помогала своим наладить связь с другими подпольными группами, о чем даже не подозревала. По собственной инициативе помирилась с братом, работавшим на бирже труда, и приносила некоторые сведения от него. Хотя к Казимиру она пошла на поклон и по другой причине, своей личной: чтобы в случае чего не оставил Светку — все-таки родной дядька, не чужой. Прежнего страха не было, но не думать об этом не могла, практично предусматривала все — и хорошее, и плохое.

С Командиром встречалась редко. У Янины Осиповны ни разу больше не была. Постоянную связь держала с Захаром Петровичем. Может, оно само собой так получилось, ведь никто не запретил ей наведываться в этот дом без ворот, без замков, более того — хозяин в первый же день пригласил: «Заходи, Ольга». Выходит, можно зайти просто так, без задания. И ей нравилось бывать в этом недостроенном доме. Простота и естественность старого инвалида, отсутствие в его поведении всяческой таинственности, лишних напоминаний о войне и опасности привлекали. Удивительно спокойный был этот человек, его спокойствие и какая-то необычайная убежденность в необходимости и неизбежности того, что они, подпольщики, делают, передавались Ольге. Конечно, они не могли не говорить о войне, но после разговора с Захаром Петровичем никогда не думалось о плохом. Смерть и страх для него точно не существовали, о них старик никогда не говорил. О войне рассказывал или весело, с юмором, или с той серьезностью, с которой большинство людей говорят о своем труде — в поле, на заводе. Так Ольгин отец говорил о своем кожевенном деле. Возможно, человек этот в душе оставался военным, потому о своих гражданских занятиях говорил иначе. Показывал сшитые сапоги и смеялся: «Ты смотри, Ольга, ни разу мне не удалось стачать пару сапог, чтобы один на второй был похож. Ох, и даст мне заказчик!» Или вдруг смотрел на дверь и заливался смехом: «Ах, чтоб я был жив! Я и не заметил, что так перекосило косяк Вот мастер так мастер!»