Автор меланхолично соглашался: действительно, два, и думал: а что делал я в свои 22 и 23 года?.. (Барышням было примерно столько). И не вспомнишь (см. начало) - на работу ходил, доставал книги. Глупо…
Девочки уже бывали на Цейлоне и рассказывали чудесные истории о пустых пятизвездочных отелях на берегу океана за 5 долларов в сутки, о темнокожих сексуальных рабынях за доллар, о криках попугаев в кронах королевских пальм на берегу, о священных животных-обезьянах, ворующих еду с ресторанных столиков, а трогать их нельзя - потому что священные, о голубой прозрачной воде Индийского океана и удивительных разноцветных раковинах, которые за бесценок продают на местном рынке.
- Как на картинах этого… Врубеля, - сказала та, что постарше, и автор внимательно посмотрел на нее:
- Смотри-ка что знает… А ведь так молода…
- Кстати, ты писатель? Там Артур Кларк живет. Ему 80 лет, - сказала та, что помладше, и автор совсем растерялся…
А говорят, что их интересует одно МузТВ…
Там, под другим небом, в тени других богов, на пляже, в номере с открытым балконом, засыпая и просыпаясь под шум волны, поглаживая загорелую, нет, бронзовую ногу местной красавицы, а может быть, ножку младшей из девушек, Катюши, возможно, именно там я наконец смогу по-настоящему ничего не делать и, главное, не переживатьиз-за этого, ведь там весь мир предается созерцанию, НИКТО, исключая придурковатого черного клерка на ресепшене,минимум на 170 английских миль вокруг, НИЧЕМ НЕ ЗАНЯТ, всё отдано медленному течению, шевелению листвы, жаркому солнцу, неге, медитации…
И лишь изредка (и вздрагивая) вспоминать - нате вам! - о печальном бреге - темной, зимней, холодной, злой, мчащейся, сверкающей, озабоченной Москве…
А можно было бы уехать даже и оттуда, из Коломбо, уехать вообще на Острова. На совсем Острова. Куда-нибудь в Папеэте, на Таити, как Гоген; на острова Фиджи, колониальный английский рай, белые невысокие дома и опять пальмы, зелень, голубое море, на Самоа, как Стивенсон…
Писать “Остров сокровищ”…
Я как-то читал об этом и даже видел фотографию в иллюстрированном журнале. Океан, закат, легкий деревянный домик - почти хижина - на пустом песчаном берегу, цветущие розовым кусты на заднем плане и загорелый человек в шортах, лицом к океану. Статья называлась: “Бегство”. Оказывается, на островах Тихого океана, в самых пустынных местах, можно часто встретить европейцев. Это, наверное, как у нас, особенно раньше, в конце застоя, или в Перестройку: доктор физико-математических наук покупал себе дом в деревне и постепенно переселялся туда. Происходит от разочарования, несчастной любви, чрезмерного увлечения книгами, философией, православием, буддизмом и прочее…
Можно, конечно, и в заброшенную деревню, мир един, и везде будешь возить себя самого, в деревню на авиабилет тратиться не нужно, да и вернуться все же легче, мало ли что, не за 10 000 километров ехать, но меня пугает климат. Погода…
Темно, холодно, снег, дождь, осень,зима… Зимой рассвет в 9, закат в 16. 30.Из 24-х часов что прикажете делать в остальное время? Принимать C2H5OH? Курить анашу? Спать? Роман писать? Так я не пишу романов. Только маленькие. У меня так сказать, другие формы…
А цветущие розовым? Говорят круглый год… Одни осыпаются, зацветают другие.
SUMMARY
Все-таки: “о чем написана эта книга”? Просто о том, что полжизни, как кузнечик по поляне, пропрыгал от государственного сачка?
Возможно, в своих поисках жизненной философии (можно было сделать в начале еще один подзаголовок) я иду по неправильному пути. Кто-то из великих говорил, что настоящая биография писателя - это его книги. Но если продолжить эту мысль, то что будет биографией сантехника или проститутки?!
Так что классик наврал и мы с негодованием отвергаем его идею. И если будет позволено высказаться нам, то скромно заметим, что настоящая биография писателя заключена во многих вещах. Среди них, конечно,и книги. Но и детский лепет в его доме, и случайная улыбка красивой женщины на улице, и одинокое сидение у ночного окна, и увиденныеиз окна маршрутного автобуса разноцветные крымские горы в сентябре, и упомянутые выше цветущие розовым кусты рододендрона у ворот маленькой курортной гостиницы на Кипре, и чашка кофе в полупустом городском кафе утром перед работой - я специально перечисляю то, что считается пустяками, то, что неважно…
Автор возвращается назад. Перелистывает страницы. Сколькоже здесь написано… Камчатка, Цейлон, студенческая картошка… И странная мысль. А сочинение слов можно назвать… делом? Может быть, именно это малопочтенное, но, говорят, довольно древнее занятие, и является главным делом и даже бизнесом автора? Солидно: ну, что же, почему нет…
А простое написание букв, не слов - это тоже дело?..Из букв складываются слова,мой компьютер педантично фиксирует каждое нажатие на клавишу, даже пробел. На данный момент эта история состоит примерно из 189000 символов, из 189000 нажатий на кнопки.
Титанический труд!
Какая разница, что выливаетсяиз-под этих нажатий (как эротично), что за строки возникают на мониторе… Может быть - любая какофония… Важно другое: а что если я выдерну штепсельиз розетки и не нажму клавишу “сохранить”? Все исчезнет. Вопрос: в счет литогда мой труд? Отметят ли его во Всемирной Книге Приходов и Уходов?
189000. Поэма! Слушайте, товарищи потомки… Что-то много у нас здесь отсылок к Владимир-Владимировичу…
Мне вдруг представляется странная вещь. Что все буквы этой “истории” - это маленькие человечки, лилипуты, вроде персонажей Свифта. Их очень много, большая городская площадь, заполненная народом, целое море голов, я вижу все это как будто сверху - скажем, с крыши большого дома над площадью; людей очень много, толпа выплескивается на прилегающие скверы и боковые улочки, потом редеет, вереницы машин, столики уличных кафе, люди на пешеходном переходе, велосипедисты, крыши - в придуманном городе идет обычная жизнь…
Что с этим со всем делать? Не знаю… Вдоволь насмотревшись на создание своих рук, автор по боковой лестнице спускается с крыши на верхний этаж, потом на лифте вниз и, через “черный ход” выйдя на улицу, теряется в толпе…
Остается перечислить, что осталось “за пределами этой книги.. Не так много.
По мелочи: я боюсь, а лучше - мне будет жаль, если я здесь, в основном, нес многозначительные банальности, и еще будет жаль, если какая-нибудь тупая сволочь - критик прочтет все это и скажет: так и есть. Очередные излияния очередной непонятой большой души…
Имне будет очень жаль, еслиядействительноне сказал, что хотел, или сказал не так и не то… Но вроде сказал.
По-крупному: боюсь (сплошные страхи) элементарно просрать свою жизнь на московском асфальте, ведь мне скоро сорок и, когда я прохожу в районе Неглинки между Рождественским и Петровским бульварами и смотрюна столь любимые мною купеческие особняки начала века по обеим сторонам бульвара - стиль модерн де ля рюс, знатоки говорят “китч”, а мне очень нравится… - и присаживаюсь за столик летнего кафе, я очень хорошо помню, как и пять, и десять, и пятнадцать лет назад я так же проходил именно здесь и мне так же нравились тогда еще не отреставрированные и не отмытые старые особняки, и я также усаживался, ноне в кафе, кафетогда не было (может быть, в этом смысл?), а на лавочку, вздыхал, смотрел по сторонам и доставализ сумки какую-нибудь хорошую книжку и - и что?
А ничего.
Также осталась пара-тройка картин, в основном, из детства (до-историческая свобода?..), которые почему-то кажутся мне здесь уместными, но я не знал, куда их поставить в течение всей “повести” и поэтому поставлю в конце.
Я ведь, товарищи, только родился в Москве, а вырос на Дальнем Востоке, за десять с лишним тысяч километров отсюда, от квартиры и стола, где сейчас сочиняю эту жалобу, от постриженных тополей за окном, от проспекта со строящимся небоскребом делового центра, девять или теперь восемь (скорости возросли) часов лету через полярный круг (ярко - ярко-голубое небо, слепящее глаза солнце, загибающаяся к горизонту вся в лужицах и лужах воды озер земля внизу…), совсем другая - или теперь это только так кажется - жизнь…
