Сначала большие стаи нырков пролетают, не опускаясь, да и некуда им опускаться; вслед за ними появляются нырки парами везде, где река или материк в пруде очистились от льда, а на больших реках — по полыньям; потом до лета нырки продолжают держаться по рекам и прудам, парами и в одиночку. В продолжение лета нырков встречаешь мало, и то селезней, а осенью они опять собираются к отлету большими стаями. Никогда не нахаживал я их гнезд, но выводки мне попадались. Кажется, можно сказать утвердительно, что нырки не вьют гнезд на твердой земле, как все предыдущие, описанные мною утиные породы, а, подобно другим рыболовным уткам, ухитряются класть свои гнезда в камышах или высокой густой осоке, на воде или над водою. Я нашел два такие гнезда, и они будут описаны в своем месте. С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле: лапы их так устроены, что ими ловко только плавать, то есть гресть, как веслами; они посажены очень близко к хвосту и торчат в заду. У нырка эта особенность еще не так резко выдается, и он составляет как будто переходную породу. Нос у него обыкновенного устройства, черноватый, не узенький и не бледно-рогового цвета, как у всех остальных пород рыбалок, кроме черни. Все водоплавающие птицы снабжены от заботливой природы густым и длинным пухом, не пропускающим ни капли воды до их тела, но утки-рыбалки, начиная с нырка до гоголя включительно (особенно последний), предназначенные всю жизнь проводить на воде, снабжены предпочтительно самым густым пухом. Нырок всегда на воде: с утра до вечера ловит мелкую рыбешку, не брезгая, впрочем, никакими водяными мелкими гадинами и насекомыми.

Утки с утятами, которые изумительно проворны, держатся упорно в камыше, и трудно выгнать их на открытую воду. Нырки всегда довольно сыты, а осенью бывают даже очень жирны; мясо их было бы сочно, мягко и вкусно, если б не пахло сильно рыбой. Я встречал людей, которым этот запах был не противен, и они считали нырков за лакомое кушанье. Если с нырка содрать кожу, выскоблить начисто его внутренности, хорошенько выполоскать, помочить часа два в соленой воде и потом зажарить, то рыбного запаху останется очень мало, и у кого хорош аппетит, тот может кушать его с удовольствием. Нырок довольно крепок к ружью и требует настоящей утиной дроби, не мельче 4-го нумера.

Есть точно такие же маленькие нырки, не более чирка, и есть еще нырки большие, с красными головами, широким носом пепельного цвета и широкими лапами абрикосового цвета. И тех и других мне видеть близко не удалось.

Недаром дано этой породе уток собирательное имя: они появляются не очень рано весной, всегда огромными стаями; не только в одиночку или попарно, но даже маленькими стайками я никогда их не встречал. Обыкновенно садятся они на большие, чистые пруды или озера и густым черным покрывалом одевают светлую воду. Вода буквально кажется черною, а потому и в этом отношении верно дано им название чернь. Они бывают у нас только пролетом: весной и осенью; на больших водах держатся долго, особенно в хорошую, теплую осень. Где выводят детей — не знаю, только не в тех уездах Оренбургской губернии, где я живал, потому что с молодыми я никогда их не видывал.[28]

Величиною, складом носа и пером чернь очень похожа на утку нырка, то есть верхняя часть у них черного, а нижняя — беловатого цвета. Мне не удавалось много стрелять их; это хлопотно, потому что они всегда сидят на середине пруда и надобно к ним подъезжать на лодке, чего я никогда не делал, да и птица того не стоит. Я бивал их только тогда, когда они случайно на меня налетали. Различия в перьях между селезнем и уткой я не замечал, но другие охотники сказывали мне, что селезень отличается большим отливом кофейного цвета, большею величиной и черным хохлом. Вообще эта утка пером некрасива, но крепкого сложения; нос и лапы у ней точно такого же цвета и устройства, как у нырка, а пахнет рыбой меньше его. Если удастся подплыть в меру из-за камыша к стае черни, то можно убить одним зарядом до десятка.

Долго думал я, что крохаль — утка-рыбалка, особенная от гагары, потому что в молодости случилось мне убить двух гагар, которые не имели хохлов, были гораздо белесоватее пером, крупнее телом и которых простые охотники тогда называли крохалями. Впоследствии убедился я, что это одно и то же и что убитые мною утки-рыбалки были старые гагары, или крохали, которые всегда бывают крупнее и белесоватее. Без хохлов также попадались мне многие впоследствии, и, вероятно, хохлы имеют только селезни.

Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу, лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц. Повыше последнего сгиба ноги, от которого начинается лапка, есть четвертый палец, в виде крошечной плоской лопатки, с таким же ногтем. Крылья, относительно величины самой птицы, не уступающей кряковной утке, очень узки и малы. Цвет их пепельно-коричневый; с обоих краев первые перья белые, а посредине крыльев поперек идет полоса пальца в три шириною, коричневого цвета; такого же цвета и три правильные пера. Брюхо, от ног до самого хохла или ожерелья, покрыто белыми, мелкими, серебристыми перьями, имеющими, с первого взгляда, вид волос, так они тонки; под перьями лежит превосходный, густой и нежный пух дикого цвета. Подбой крыльев ярко-белый.

Гагары вполне утки-рыбалки и так пахнут рыбой, что есть их почти невозможно, а потому охотники не стреляют гагар, разве для того, чтоб разрядить ружье, или для пуху, который не уступает гоголиному. Русский народ, однако, знал хорошо гагару только под именем крохаля (без сомнения, это имя древнейшее), потому что крохаль живет до сих пор в поговорке или присловье народном.[29]

Когда хотят выразить чью-нибудь заботливость и любовь к другому лицу, то говорят: «Он (или она) дрожит над ней, как крохаль». Это означает или сильную привязанность селезня крохаля к утке, или особенную горячность последней к утятам, подмеченную народом. К сожалению, я не знаю коротко нравов этой утки, которые непременно должны быть замечательны, чему доказательством служит особенность в плоскости ног и в свивании гнезд, плавающих по воде. Я нашел один раз такое гнездо: гагара, сидя на нем, как на лодке, плавала по маленькому озерцу, находившемуся посреди огромного камыша; увидя меня в близком расстоянии, гагара сползла или свалилась на воду и нырнула. Яиц было девять (?), похожих на куриные величиною и фигурою, бледно-зеленоватого цвета с крапинками. Во время общего весеннего прилета птицы я никогда не замечал пролетных гагар стаями. Они оказываются как-то нечаянно, всегда в одиночку и всегда очень поздно весною. Глубокие пруды, особенно материки прудов, большие озера с камышами — вот обыкновенное их местопребывание. Пища гагар преимущественно состоит из мелкой рыбешки и частью из водяных насекомых. Гагары почти не могут ходить, а могут только присесть на свои ноги и то на мели, отчего получают странную посадку, ибо сидят, запрокинувшись назад, в полустоячем положении, подняв свой острый нос кверху. Они имеют в крыльях перья коротенькие, отчего самые крылья кажутся не так коротки. Вообще гагары летают, особенно поднимаются сначала, трудно, пока не разлетятся, и только одна крайность может заставить их подняться с воды; по большей части от всякой опасности они отделываются упорным ныряньем, в чем уступают только одним гоголям. Впрочем, некоторые охотники видали их летающих высоко и быстро целыми станицами.