Кое-что было чертовски не так.

Стоя у двери Ханны Вильхельмсен на Крусес-гате, Уоррен Сиффорд и Ингвар Стубё громко препирались.

— Надо подождать, — яростно твердил Ингвар. — Патруль будет здесь с минуты на минуту.

Уоррен стряхнул с плеча руку норвежца.

— Это мой президент, — выкрикнул он в ответ. — И я обязан выяснить, находится ли за этой дверью руководитель моей страны. От этого зависит моя жизнь, Ингвар! Она единственная верит мне! И я вовсе не намерен ждать банду вооруженных полицейских…

— Алло, — послышался хриплый голос. — Кто тут?

Дверь приоткрылась сантиметров на десять. Дальше не пускала стальная цепочка. На них во все глаза смотрела пожилая женщина.

— Не отпирайте! — быстро сказал Ингвар. — Лучше вообще закройте дверь!

Уоррен пнул дверь ногой. Женщина отпрянула назад и разразилась потоком проклятий. Дверь не уступила. Ингвар схватил Уоррена за пиджак, но поскользнулся, потерял равновесие и упал. Пытаясь подняться, уцепился за штанину Уоррена, хотел оттащить его назад, но американец, хоть и старше годами, был намного спортивнее. Вырывая ногу, он со всей силы угостил Ингвара ботинком между ног. Тот мгновенно обмяк и потерял сознание. Брань за дверью разом умолкла, когда последовал еще один пинок и цепочка не выдержала. Дверь распахнулась, ударив старуху, которую отшвырнуло назад, на полку с обувью.

Уоррен ворвался в холл, с табельным оружием в руке. Остановился у ближайшей двери и, прижавшись спиной к стене, крикнул:

— Хелен! Хелен! Madam President, are you there?[67]

Никто не ответил. Не раздумывая, с оружием на изготовку, он шагнул в комнату.

Просторная гостиная. У окна сидела женщина в инвалидном кресле. Она не шевелилась, лицо совершенно безучастное. Правда, он сообразил, что она смотрит на дверь в глубине комнаты. На диване сидела еще одна женщина, спиной к нему, с ребенком на коленях. Она прижимала ребенка к себе и казалась до смерти перепуганной.

Ребенок хныкал.

— Уоррен.

В комнату вошла госпожа президент.

— Слава Богу! — Уоррен шагнул ей навстречу, на ходу пряча пистолет в кобуру. — Thank God, you're alive![68]

— Стой.

— Что?

Он резко остановился, а она выхватила из-за пояса пистолет и направила на него.

— Госпожа президент, — прошептал он. — Это же я! Уоррен!

— Ты предал меня. Предал Америку.

— Я? Но я же ничего…

— Как ты узнал про аборт, Уоррен? Как ты мог использовать такое против меня, ведь ты…

— Хелен…

Он снова попробовал шагнуть к ней, но резко отпрянул, когда она подняла оружие и сказала:

— Меня выманили из гостиницы запиской.

— Клянусь… Я понятия не имею, о чем ты говоришь!

— Подними руки, Уоррен.

— Я…

— Подними руки!

Помедлив, он поднял руки.

— Verus amicus rara avis, — сказала Хелен Бентли. — Никто другой не мог знать этой надписи, а именно ею была подписана записка. О ней знали только ты и я, Уоррен. Только мы.

— Часы пропали! Их… украли! Я…

Ребенок ревел благим матом.

— Ингер, — сказала президент. — Возьми дочку и иди к Ханне в кабинет. Прямо сейчас.

Ингер Юханна встала и бегом побежала к дальней двери. Она даже не взглянула в сторону Уоррена.

— Если часы украли, Уоррен, то что у тебя на левом запястье?

Она сняла пистолет с предохранителя.

Невероятно медленно, как бы стараясь не провоцировать ее, он повернул голову, посмотрел. Рукав свитера вздернулся, когда он поднял руки. На запястье были часы, «Омега-ойстер», с алмазами вместо цифр и надписью на задней крышке.

— Они… понимаешь… я думал, что… — Он опустил руки.

— Нет. Подними их! — приказала она.

Он смотрел на нее. Руки были опущены, ладони открыты, он начал поднимать их, умоляющим жестом.

Госпожа президент спустила курок.

От грохота даже Ханна Вильхельмсен вздрогнула. Эхо ударило в уши, мгновение она не слышала ничего, кроме протяжного писка. Уоррен Сиффорд неподвижно лежал на полу, навзничь, лицом вверх. Она подъехала к нему, приложила пальцы к артерии на шее. Выпрямилась в кресле, покачала головой.

Уоррен улыбался, чуть удивленно вскинув брови, словно за секунду до смерти подумал о чем-то веселом, забавном, чего никто другой понять не мог.

На пороге возник Ингвар Стубё. Прижав ладонь к промежности, бледный как мел. Увидев мертвое тело, он застонал и неуверенно сделал еще шаг-другой.

— Кто вы? — спокойно спросила президент. Она по-прежнему стояла посреди комнаты, с оружием в руке.

— Он — a good guy,[69] — быстро сказала Ханна. — Полицейский. Муж Ингер Юханны. Не…

Президент подняла руку и протянула ему пистолет, рукояткой вперед.

— Возьмите. И если не возражаете, я бы хотела позвонить в мое посольство.

Вдали завыли сирены. Все громче и громче.

Ал Муффет отнес труп брата в подвал и положил в красивый старый сундук, который стоял в доме чуть не со времен постройки. Сундук был коротковат. Алу пришлось положить Файеда на бок, согнув ему ноги и шею, как бы в позе эмбриона. Конечно, теребить покойника крайне неприятно, но в конце концов он сумел закрыть крышку. Чемодан брата лежал в каморке под лестницей. Ни брат, ни его вещи надолго здесь не останутся. Главное — убрать все следы, прежде чем девочки вернутся из школы.

Незачем им видеть мертвого дядю. И арест отца. Их нужно отослать отсюда. Можно сослаться на неожиданную конференцию или еще какое-нибудь срочное дело и отправить обеих в Бостон, к сестре их покойной матери. Слишком они юные, чтобы оставаться одни дома.

Потом он позвонит в полицию.

Но сперва надо устроить девочек.

Хуже всего — прокатная машина Файеда. Ал далеко не сразу нашел ключи. Они оказались под кроватью. Вероятно, лежали на ночном столике, но упали оттуда, когда он пытался выведать у Файеда, что тому известно об исчезновении президента Бентли.

Закрыв лицо руками, Ал Муффет сидел на крыльце своего живописного новоанглийского дома.

Что я наделал? Вдруг я ошибся? Вдруг все это роковое случайное недоразумение? Почему ты ничего не сказал, Файед? Почему не ответил, пока еще было не поздно?

Можно отогнать машину на старое, полуразвалившееся гумно. Девочки вряд ли пойдут туда, насколько ему известно, одичавшие кошки котят там не выводили. А Луизу лишь котята могли заманить на старое гумно, где полно паутины и пауков, которых она до смерти боится.

Ал даже плакать не мог. Ледяные когти сжимали сердце, он и думал-то с трудом, а говорить и вовсе не мог.

Да и с кем говорить?

Кто мне теперь поможет?

Он попробовал выпрямиться, перевести дух.

Над почтовым ящиком развевался флажок.

Файед говорил о каком-то письме. О письмах.

Он кое-как встал. Надо отогнать машину. Убрать последний след Файеда Муффасы и взять себя в руки, чтобы встретить дочерей. Уже три часа, а по крайней мере Луиза вернется рано.

На ватных ногах он спустился к калитке, к почтовому ящику. Огляделся по сторонам. Ни души кругом, только где-то вдали визжит мотопила.

Он открыл ящик. Два счета и три одинаковых конверта.

И адрес. Три одинаковых, довольно толстых конверта, присланных для Файеда на его адрес.

Зазвонил мобильник. Ал сунул письма обратно в ящик, взглянул на дисплей. Номер незнакомый. Весь этот жуткий день никто ему не звонил. Да он и не хотел ни с кем разговаривать. Не был уверен, есть ли у него вообще голос, и, пихнув телефон обратно в нагрудный карман, забрал письма и медленно пошел к дому.

Но звонивший не сдавался.

Ал остановился возле крыльца, сел.

Нужно собраться с силами, а потом перегнать эту окаянную машину.