Вот еще «довод». Сталин не принимал Парад Победы потому якобы, что
«праздновать товарищу Сталину было нечего и радоваться не было повода. Вторая мировая война была проиграна(І). Сталин это знал»[600].
Вот уж нет. Было чему радоваться. Тому, например, что ноги унес, что выжил. Он-то, Сталин, уже на второй день посчитал, что все кончено. Вот, например, как оценивает его близкое к истерике состояние Хрущев:
«Война началась. Но каких-нибудь заявлений Советского правительства или же лично Сталина пока что не было… То, что выступил Молотов, а не Сталин, — почему так получилось? Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован…
…Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро… Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его про…» Буквально так и выразился. «Я, — говорит, — отказываюсь от руководства», — и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на «ближнюю» дачу. «Мы, — рассказывал Берия, — остались… Посовещались и решили поехать к Сталину, чтобы вернуть его к деятельности… Когда мы приехали к нему на дачу, то я (рассказывает Берия) по его лицу увидел, что Сталин очень испугался. Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию?..
…Он находился в состоянии шока»[601].
Желание разглядеть в Сталине «демоническую» фигуру[602] толкнуло некоторых известных и вполне заслуженных историков к мысли, что таким образом вождь решил попугать своих соратников, продемонстрировать, что без него они — ничто. Власть — скользкая штука. Завоевать ее, растолкав хитростью и локтями бесчисленных конкурентов, не просто, потерять же — минутное дело. Если бы Сталин склонен был к подобным «демонстрациям», до войны он попросту не дожил. Да и впоследствии, вплоть до Сталинграда, не раз давал он понять, что в победу не верит. Вот слова того же Хрущева:
«Где-то в июле или августе… меня вызвали в Москву… Командный пункт находился тогда на станции метрополитена возле Кировских ворот. Пришел я туда. Там стояла кушетка. Сталин сидел один на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие…
Помню, тогда на меня очень сильное и неприятное впечатление произвело поведение Сталина. Я стою, а он смотрит на меня и говорит: «Ну, где же русская смекалка? Вот говорили о русской смекалке. А где же она сейчас в этой войне?»[603]
Такие высказывания простительны капризному ребенку, но не Верховному Главнокомандующему. И после всего этого Сталина не удовлетворили результаты войны?! Трудно поверить…
В. Суворов же с легкостью выстраивает логическую цепочку. Раз Верховный не принимал парад[604], значат, был недоволен итогами войны. Раз был недоволен, значит, рассчитывал на большее. И, раз так, значит, готовил в сорок первом превентивный удар. Убедительно?
Весьма сомнительным представляется и следующее утверждение:
«До 30 июня 1941 года Жуков настаивал на наступлении и требовал от командующих фронтами только наступления»[605].
Не наступления он требовал, а сосредоточенных контрударов по ударным танковым группировкам противника, проникшим в глубь нашей территории на сотни километров!
Но возможная критика, кажется, мало заботит автора «Ледокола». «В ход» идет все. Песня «Священная война» и плакат «Родина-мать». Отсутствие Звезды Героя на кителе Сталина и откровения Власова, протоколы допросов которого В. Суворов также не приводит. Рейды подводных лодок и даже катастрофическое завершение приграничного сражения. Все якобы неопровержимо свидетельствует об агрессивном характере наших планов.
И на базе этого «фундамента» выстроена вся «теория», согласно которой школьники-осовиахимовцы превращаются в сто пятьдесят тысяч воздушных асов, способных в несколько минут уничтожить все Люфтваффе, да в миллион парашютистов, которые, если высадятся разом, перебьют хребет Вермахту еще до осени, скромный «Су-2» — в «крылатого Чингисхана», а «бэтушка» — в супертанк прорыва. Сталин при этом представляется едва ли не национальным героем, которому насмешка судьбы не дала построить «светлое будущее» на Европейском континенте, а советский народ — не более чем преданным и послушным исполнителем хозяйской воли.
Дальше — больше.
«Мы не хотим верить Гитлеру в том, что он планом «Барбаросса» защищал Германию от предательского(!) удара советских войск на Бухарест и Плоешти»[606], — стыдит В. Суворов. Будто речь идет об умеренном демократическом лидере, а не о чудовище, пожравшем десятки миллионов жизней. Может, вторгаясь в Польшу, Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию, раздавив Францию, Югославию, Грецию, он также защищал Германию от чьего-то предательского удара?! Да и книгу свою «Майн кампф», в которой нацеленность на мировое господство и уничтожение славянских наций, написал он задолго до того, как СССР мог даже потенциально угрожать Германии…
И, наконец, как апофеоз, неприметные строчки вывода: «…Хочется ли нашему Президенту найти такой документ, который покажет, что вина Иосифа Сталина в развязывании Второй мировой войны ничуть не меньше вины Адольфа Гитлера? Если найдут листочек со сталинским планом, то городу Калининграду придется вернуть настоящее имя, а сам город — законному владельцу»[607].
Как все просто. Если следовать его логике, то и Польше следует поступиться южной частью бывшей. Восточной Пруссии, Вроцлавом и Щециным. Поляки ведь тоже в тридцать девятом сосредоточили все почти наличные силы вдоль западной границы — наверняка хотели ворваться в Берлин. У французов тоже рыльце в пушку, разве не они, объявив войну Германии, спровоцировали Вторую мировую? Территориальных приобретений в Европе почти не имели? Отдавайте Страсбург.
Любой нормальный человек скажет: все это бред. Европа слишком дорого заплатила за то, что позволила кровавому маньяку заняться переделкой границ. Все устоялось и обустроилось, люди привыкли. Не стоит ворошить прошлое всуе, это чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Любые территориальные изменения должны созреть, но и тогда их осуществление будет обусловлено обоюдным согласием заинтересованных сторон, но никак не смутными догадками и весьма сомнительными выводами.
Если соответствующих документов нет, мы можем лишь догадываться о том, что думал тот или иной политический деятель, и любые, даже доказательные, умозаключения так догадками и останутся. Да и мало ли кто и что думал?
В. Суворов пытается привнести «свежие» веяния и в область юриспруденции. Судите сами:
«Историки до сих пор не ответили нам на вопрос: кто же начал советско- германскую войну[608]. При решении этой проблемы(!) историки — коммунисты предлагают следующий критерий: кто первым выстрелил, тот и виновник. Почему бы не использовать другой критерий? Почему бы не обратить внимание на то, кто первым начал мобилизацию, сосредоточение и оперативное развертывание(!), т. е. кто все- таки первым потянулся к пистолету?»[609]
