Вся она была в движении и мелькала теперь очень далеко, потому что кусты впереди шли ровными рядами и окучивать их стало проще. Это была единственная живая душа во всем неоглядном поле и самая дорогая для него. Алексей старался наверстать разрыв, чтобы догнать Нину и снова быть рядом с ней.

Прошло уже больше часа, как они работали, не давая себе отдыха и не разговаривая. Нина заканчивала последние ряды и вскоре начала двигаться в обратном направлении, навстречу Алексею.

Он явно проиграл в этом соревновании, а сколько бы пришлось повозиться здесь ему одному, да еще с лопатой! «Вот тебе и балерина, — думал Алексей, — вот тебе и нежное создание!» Быстро орудуя лопатой, он делал неимоверные усилия, чтобы взрыхлить свою полосу как можно быстрей и освободить Нину от тяжелой работы.

Они встретились недалеко от границы участка. Нина положила тяпку и с раскрасневшимся лицом бросилась к Алексею. Тяжело дыша, они обнялись и закружились меж фиолетовых цветов, ощущая губами соленый пот на щеках и шее и не стесняясь того, что одежда была мокрой и липла к телу.

— Теперь и правда нельзя не искупаться, — сказала Нина и, взяв Алексея за руку, потянула его к реке.

Они бежали через картофельное поле из последних сил. Друг за другом спрыгнули с крутого берега на горячий песок и, скинув одежду, помчались к воде.

Облегчающая прохлада сомкнулась вокруг них, она снимала усталость и рождала тот необъяснимый восторг, который и бывает только после мгновенной перемены тяжкого, изнурительного на светлое и радостное.

Они вышли из воды, забрались на обрывистый берег и сели на сухую, горячую траву.

— Как теперь я жалею, что не взяла зонт.

— А где он?

— Остался у Сергея Аркадьевича. Собственно, он же мне его и подарил. Не терплю дельцов.

— Слава богу, они редко встречаются, а кончится война, исчезнут совсем.

— Может быть. Мы всегда будем презирать их.

Нина выпрямила ногу, выгнула спину и, соскользнув вниз, стремительно закружилась, взвихривая пальцами песок. Остановилась она как раз около своего платья, подняла его и накинула на плечи. «Какая она легкая и стройная, — подумал Алексей, — и как любит, наверное, свой балет!»

— Возьми меня к себе, — попросила Нина, протягивая руки. Алексей вытянул ее на обрыв. — Как необыкновенно хорошо здесь! — сказала она, приклонив голову к его плечу. — Какой чудесный мир…

— Если бы не война, — закончил Алексей.

— Не надо о войне. — Глаза Нины остановились на одной точке, и Алексею показалось, что в них погас свет. Она захватила рукой волосы, потом вдруг принялась расправлять платье и снова накинула его на плечи, провела несколько раз ладонью по ноге, счищая налипший песок, как будто не зная, куда деть руки. — Война у меня отняла все… В тот день, когда я пришла из училища, на месте, где стоял наш дом, дымились горы кирпича. Лестница осталась, дверь на площадке, а квартиры не было. Маму и папу так и не нашли… — Алексей бережно взял руку Нины и поднес к губам. — Вот, Алешенька, что такое война.

Не зная, как успокоить Нину, Алексей стал рассказывать о смерти своей мамы, которая тоже умерла из-за войны, о тяжелом ранении брата и о полученном вчера письме из Мурманска, в котором друг детства Коля Спирин сообщал о гибели летного экипажа.

— А где твой отец?

— Эвакуирован в Сибирь.

— Саша говорил, что он художник.

— Художник.

— Значит, у тебя наследственное?

— Обо мне говорить рано.

— Почему?

— Художник из меня пока не получился, а вот расточником я уже стал. Момент теперь такой — нужны те, кто есть, а не те, кто будут. Чтобы стать художником, надо долго учиться. И работать, писать. А я не делаю ни того, ни другого.

— А давай, когда кончится война, поедем вместе. Я буду работать в театре, а ты поступишь в институт. Главное ведь — это талант.

— Честно говоря, я бы хотел утвердиться. Это моя мечта и, как мне кажется, самое любимое дело.

— Так и решили! — весело сказала Нина и вдруг, совершенно неожиданно для Алексея, спросила: — Скажи, тебе никогда не приходила мысль, почему мы полюбили друг друга? Подожди, подожди, не отвечай! Это, наверное, необъяснимо. Сначала мне понравился твой вид. Ты держался скромно и достойно. Даже не придавал значения шуткам Ларисы. А они были злыми. Потом я услышала, что ты художник. Это так заманчиво и необыкновенно трудно — быть художником!.. Но все-таки я знала: главное не то, что ты художник. Ты занят делом, которое сейчас всего нужнее.

Заметив, что Алексей пытается возразить, Нина заторопилась:

— Я еще недоговорила. Все решил тот поцелуй. Тот новогодний поцелуй. Он мне сказал все. Как ты думаешь, может быть, чтобы всего один поцелуй решил, кого полюбить?

— Но ведь было, — улыбаясь, ответил Алексей.

Нина весело засмеялась, откинув назад волосы и подставляя лицо солнцу.

— Было!.. — мечтательно повторила она. — Ты хочешь есть?

— А ты?

— Ужасно!

— У меня где-то был хлеб, — с готовностью ответил Алексей. — Я сейчас! — Он прыгнул вниз, достал газетный сверток и, встав вровень с обрывом, разломил кусок хлеба. — Любую половину! — предложил он, протягивая обе руки.

— Вот эту! Нет, вот эту! — смеялась Нина. — Что может быть вкуснее черного хлеба!

— «Милая, ржаную корку хлеба, — начал возвышенно декламировать Алексей, — мы с тобою делим пополам. Но зато какое голубое небо будет сниться этой ночью нам!..»

— Будет! Обязательно будет! — отозвалась Нина. — Она откинулась на спину и обвела руками перед собой. — Вот это, без единого облачка и без единого самолета. Такое, каким было создано тьму лет назад… Ты кого читал?

— Вашего Всеволода Рождественского.

— Романтично. Ты торопишься?

— Надо. Вечером — на завод, для того чтобы в небе не было ни единого самолета… с фашистским крестом.

— Вот за это тебе спасибо! — Нина порывисто поцеловала Алексея и встала. — Идем! А небо пусть остается здесь и ждет нас. Ты знаешь, я подумала, — надевая платье, сказала Нина, — война у меня отняла все, но она же дала мне тебя. Очень прошу: никогда не уходи на эту войну, потому что, если она отнимет тебя, я останусь круглой сиротой.

Алексей внимательно посмотрел Нине в глаза, но ничего не ответил. Обещать этого он не мог.

Вот уже неделю Алексей работал в ночную смену, а по утрам выводил всю свою бригаду на строительство железнодорожных путей. Дорога наверняка была бы уже готова, и надобность в авральных субботниках осталась бы позади, не начнись проливные дожди. Резкая перемена в погоде лучше всяких прогнозов говорила о том, что лето сломалось и теперь жди осени. Приметы ее виделись не только в низко нависшем облачном небе, но и в утратившей яркость траве, в проступавшем все отчетливее разноцветье осин, в мятущихся под порывами ветра листьях.

О солнечном дне, проведенном за рекой, Алексей вспоминал теперь как о далеком и призрачном. И все-таки он был, этот, наверное, самый счастливый день в жизни Алексея, несмотря на тяжкую годину войны, — самый счастливый. Что бы ни делал Алексей — растачивал ли детали, бросал ли лопатой потяжелевший от сырости песок на линию железной дороги, — он думал о Нине. Ему представлялось, что не бесконечная желтая насыпь полотна тянется под его ногами, а это там, на картофельном поле, он переступает между фиолетово-зелеными кустами и подгребает вокруг них рыжеватую землю. И где-то близко, совсем рядом, ловко работает Нина. Даже в часы наибольших перегрузок, а они выпадали все чаще, перед его глазами вставало лицо Нины, и работа шла быстрее, а лишения казались не такими уж невыносимыми.

Все эти дни Алексей не смог увидеться с Ниной, хотя и обещал ей тогда на другое же утро прийти в театральный сквер. Какая уж тут встреча, если после ночной смены и работы на стройке он еле добирался домой, несколько часов спал и снова шел на завод. Потом авральная работа началась в цехе. По восемнадцать часов приходилось выстаивать у станка, чтобы войти в график и выполнять повышенный план.