Сверкающий чистотой «мерседес»-седан, в котором Гэйб и его друзья весело мчались по дороге, внезапно потерял управление и врезался в дерево у обочины, потом, отскочив, налетел на второе, потом на третье… Водитель, семнадцатилетний главарь банды, грубый и жестокий, вылетел сквозь ветровое стекло при первом же ударе. Он умер мгновенно, ударившись о ствол дерева с такой силой, что его шея тут же сломалась. Юнец, сидевший рядом с ним на переднем сиденье, сломал позвоночник при ударе о второе дерево, а при столкновении с третьим одна его нога вывернулась задом наперед. Гэйб и еще один член банды, сидевшие сзади, при первом толчке повалились на пол, их несколько раз швырнуло из стороны в сторону, однако они отделались ушибами и остались живы.

Возможно, от дальнейших подвигов на пути преступлений Гэйба отвратило то решение, которое приняли власти, решая, как поступить с этим подростком. За угон автомобиля с тяжелым исходом, с учетом мелких правонарушений, совершенных ранее, Гэйба на один год отправили в Иллинойс, в школу для трудных подростков, в то время как его сообщник, парнишка помоложе Гэйба, прежде ни в чем дурном не замеченный, получил испытательный срок. Пассажир с переднего сиденья, сломавший спину и потерявший ногу, был уже достаточно наказан этим.

Из-за прошлых столкновений Гэйба с законом следующие три месяца он провел на самых грязных работах. Но за это время кое-что изменилось. Воспитатели заметили в Гэйбе способности к работе с механизмами и к расчетам и стали убеждать парнишку использовать свой дар. А поскольку Гэйбу совсем не нравилось заниматься тем, чем он занимался на тот момент, он твердо решил завязать с прошлым и учиться на инженера, инженера-механика. Освободившись, вернулся в Квинси, к тетушке Руфь, снова стал учиться в школе и в вечернем колледже, чтобы узнать как можно больше об инженерном деле. В выходные дни работал младшим механиком в одном из гаражей и в автомобильном салоне, где в основном ему приходилось мыть машины и подавать инструменты настоящим механикам. Он внимательно следил за действиями спецов, очень быстро обучаясь ремеслу. Небольшие деньги, заработанные своим трудом, он отдавал тете Руфи в уплату за кров и питание.

Когда Гэйбу исполнилось семнадцать и он достиг серьезных успехов и в школе, и в вечернем колледже, то покинул Квинси и отправился в Нью-Йорк. Оказалось, что тетя Руфь тайком от племянника все это время копила деньги. Она откладывала даже то немногое, что Гэйб зарабатывал по выходным, — как раз на случай отъезда парнишки. Она прекрасно понимала неизбежность разлуки. Гэйб начал учиться всерьез, но почти год провел в нужде и лишениях, живя в однокомнатной квартирке на чердаке в Южном Бронксе и хватаясь за любую работу, какую только мог найти. Он мыл посуду в баре в Гарлеме, подавал горячие блюда в дешевой закусочной, разносил пиццу, был рабочим в мини-маркете, расставляя товары на полках и вообще делая все, что придется. В основном он трудился по ночам, чтобы днем осваивать премудрости инженерной науки (и за время учебы успел посетить несколько инженерных компаний в поисках места). Постепенно упорство было вознаграждено: его взяли стажером в огромную международную корпорацию — АПСУ, и он ни разу не пожалел о том, что предложил этой компании свои услуги. Когда Гэйбу исполнился двадцать один год, ему предложили работу в Англии, и с тех пор он обжился в этой стране.

А потом они встретились с Эвой. В том модном баре в Ноттинг-Хилле. Они поженились очень скоро, ведь Эва забеременела, но ни один из них не думал, что их союз свершился слишком быстро: она любила его так же сильно, как он любил ее… нет, пожалуй, сейчас они любили друг друга далее сильнее, чем в первые дни брака. Эва очень многое узнала о Гэйбе и была уверена, что он испытывает к ней такие же чувства, как она к нему. Но сейчас Эва была такой… такой отстраненной, слишком много думала об их исчезнувшем сыне. «Если бы только Кэм мог… может, он еще вернется домой?» — постоянно спрашивала она себя. В ней все еще жила слабая, почти иллюзорная надежда на возвращение. Ведь шанс пока что оставался…

Порыв яростного ветра отбросил струи дождя в окна спальни, заставив Эву вздрогнуть. Она вытянула шею, чтобы взглянуть на окна, их рамы сотрясались под ударами бури. Ночь снаружи безумствовала, ее ярость вовсе не способствовала мирной дреме. Эва снова уставилась в потолок, чувствуя себя одинокой. Она попыталась не думать ни о чем, но, как всегда, горе снова и снова захватывало ее.

«О боже, пусть это будет не так, — мысленно молила она. — Исчезновение не обязательно значит смерть. Кто-то мог украсть ребенка, какой-то незнакомец, который, может быть, любит Кэма так же, как мы любили его. Пожалуйста, пожалуйста, верните мне мое дитя!» В дневное время Эве с некоторых пор стало легче подавлять страдание, но в ночной тьме, когда все спали и она ощущала полное одиночество, справиться с собой было невозможно. Ей казалась предательством даже мысль о том, что Кэм мертв.

Ветер внезапно стих, дождь ослабел. Теперь капли ровно стучали в стекла Должно быть, низкие плотные тучи ненадолго расступились, потому что в спальню проник лунный луч.

Вдруг Эва услышала звук, не похожий на тихий барабанный бой дождевых капель, — легкое постукивание, и доносилось оно из-за двери спальни, с галереи.

Эва прислушалась, пытаясь определить источник звука. Теперь постукивание сменилось приглушенными ударами. Эва приподнялась на локте, поглядывая на открытую дверь, не зная, стоит ли ей будить Гэйба, чье похрапывание звучало все так же равномерно.

После событий прошлой ночи они оставили свет на галерее включенным, чтобы девочки, случись им проснуться, не растерялись в темноте. Но освещение было неярким, лампочка слишком слабой, и вряд в ее свете удалось бы что-либо разглядеть, скорее наоборот, она лишь рождала еще более глубокие тени — тени, непроницаемые для взгляда.

В спальне снова стало невыносимо темно, когда луна скрылась за очередной тучей, но все же слабого света, проникавшего с галереи, оказалось довольно, чтобы Эва увидела маленькую фигурку, внезапно появившуюся в дверях.

Эва резко втянула воздух.

— Мамуля, — сказала Лорен, стоя на пороге спальни, — там что-то стучит.

Эва перевела дыхание, ее напряженные плечи расслабились.

— Мне кажется, это снова из того шкафа, — продолжила Лорен.

— Я тоже слышу, милая.

Они обе прислушались, желая убедиться, что звук не пропал.

Лорен шагнула в спальню.

— Мамуля?

Страх, прозвучавший в голосе дочери, заставил Эву снова напрячься. Она толкнула локтем Гэйба.

— Гэйб, проснись! — громко прошептала она. — Гэйб!

Лорен уже стояла в ногах кровати, держась рукой за угловой столбик.

— Папочка!

Лорен позвала его очень настойчиво, но все же приглушенным голосом, как будто боялась, что нечто услышит ее снаружи.

Перевернувшись на спину, Гэйб открыл глаза и оторвал голову от подушки.

— Что случилось? — сонно пробормотал он.

— Послушай, — негромко потребовала Эва.

Гэйб прислушался.

— Какого черта, что происходит? — спросил он через несколько мгновений.

— Лорен говорит, это в шкафу.

— В котором? — буркнул он, ведь шкафов в этом большом доме насчитывалось немало.

— В том, что на галерее, папочка.

Гэйб отшвырнул одеяло и спустил ноги на холодный деревянный пол. К счастью, он надел на ночь серую футболку и темные боксерские трусы, так что ему не пришлось смущаться перед дочерью. Присел на край кровати и снова прислушался. Да, стук был тих, но все-таки казалось, будто кто-то колотит по дереву.

Эва тоже встала, подол ее смятой ночной рубашки прикрыл колени. Эва подошла к дочери, обняла ее за плечи.

Лорен прижалась к матери.

— Что это такое, мамочка? — спросила она испуганно.

— Сейчас разберемся, — постаралась успокоить ее Эва. — А Келли спит?

— Да, я проверяла.

Гэйб уже стоял у двери спальни и настороженно всматривался в галерею, как будто ожидая какого-то сюрприза Стук слышался справа, где-то за дверью спальни дочерей. Гэйб изучал взглядом полумрак.