Головин (сдержанно). Я стал тем, кем хотел, — композитором.
Рослый. А я вот в юности своей стихи писал. Стихи, правда, плохонькие, но мечтал поэтом стать. Стал солдатом. Хотя в душе остался немножко поэтом… Но вот если бы я и стал поэтом или художником, я бы обязательно был солдатом. Воином! Борцом за идеи моего народа, за его мысли и чувства, певцом природы моей родины, той природы, которую я сейчас сам, как хозяин земли переделываю по-своему! Верно, Артем Иванович? Переделываем? А?
Бажов. И переделаем!
Рослый. Вы вот, наверное, сейчас на меня смотрите, а сами думаете: «Нетактичный, невоспитанный человек этот генерал! Его в дом на ночлег пустили, за праздничный стол посадили, а он, на тебе! Сколько сразу наговорил! И ведь в искусстве-то небось мало чего понимает, а тоже обо всем берется судить. Может быть, это и верно. Но я, Илья Петрович, советский человек, и потому искусство наше мне дорого и я за него болею. И не хочу я быть тактичным, не могу я быть вежливым, если это должно меня заставить молчать или лицемерить. А мы ведь любим вас, ценим вас и ждем творений ваших, иногда терпеливо, ой, как терпеливо ждем… Так что уж вы на нас, на своих-то, не обижайтесь, когда мы от души, уважая и любя вас, скажем иногда вам прямо в глаза то, что думаем, что чувствуем. Таи-то вот!.. Лукерья Филипповна!
В дверях появляется Луша.
Есть у меня там один гвардии герой по фамилии Жигулев. Прикажите ему сюда явиться.
Луша. Сейчас прикажу! (Уходит.)
Головин. Вы все приказываете, генерал?
Рослый (улыбаясь). Служба.
Головин (улыбаясь). А вот я по приказу, к сожалению, сочинять не умею. Даже под угрозой… ваших двух танков.
Рослый (серьезно). Ну, зачем же под угрозой, Илья Петрович? А если под защитой?
Входит Жигулев.
Жигулев. Гвардии старшина Жигулев по вашему приказанию прибыл, товарищ генерал!
Рослый. Это мой лучший водитель танков. Знаешь, Жигулев, кто этот товарищ? (Показывает на Головина.)
Жигулев. Заслуженный деятель, профессор, композитор товарищ Головин Илья Петрович.
Рослый. Откуда знаешь?
Жигулев. Ихняя Луша сказали.
Рослый. Верно! Так вот, Илья Петрович очень интересуется: ты его песню знаешь?
Жигулев. Какую песню? «Головинскую»? Знаю. Все ее знают!
Рослый. Поешь?
Жигулев. Пою.
Рослый. Пой!
Жигулев. Да как же без баяна, товарищ генерал? Вроде как…
Рослый. Хорошая песня и без баяна поется.
Жигулев. Не получится, товарищ генерал.
Рослый. Получится. (Наливает Жигулеву рюмку водки.) Прими для храбрости. Во славу советской музыки!
Жигулев. Во славу советской музыки! (Выпивает.)
Рослый. А теперь пой.
Жигулев (выпивал еще рюмку водки). Без баяна не получится.
Рослый. Я тебе не приказываю — я прошу. Ну, я запою, а ты подпевай.
Травушка в поле тропою примята,
Холм под ракитой, в тени.
Это простая могила солдата,
Шапку, товарищ, сними!
Надпись осенними ливнями смыло,
Имя бойца не прочтешь.
Плотной стеной подступила к могиле
Спелая матушка-рожь.
Все что имел он, все отдал России,
Храбрый советский солдат.
В битвах с врагами друзья боевые
Землю его отстоят.
Дело героя друзья завершили
И до рейхстага дошли,
Знамя победы над ним водрузили,
Знамя родимой земли.
Головин, не дослушав песни, встает и молча выходит из комнаты. Поющие обрывают песню.
Лиза (вослед отцу, тревожно). Папа!
Рослый. Нехорошо получилось.
Жигулев. Я говорил, товарищ генерал, без баяна… не пройдет…
Бажов. Вроде как и прошла…
ЗАНАВЕС
Действие третье
Картина первая
Одна из комнат в новой квартире Головиных в Москве. Из комнаты три двери: в кабинет, столовую и переднюю. Дверь в столовую открыта, виден угол рояля. У стены два кресла и низкий столик. Через сцену проходит Головин.
Головин (на ходу). Сто раз говорил. Сто раз. (Проходит в кабинет, затем возвращается в столовую.)
В передней звонок.
(Из столовой.) Сейчас! Сейчас! Подождите!
Звонок.
В передней звонят. Головин, держа в руках бутылку, открывает дверь. В передней слышны мужские голоса. В комнату входит Головин, за ним Степан Петрович.
Степа! Какими судьбами?
Степан Петрович. Вот гулял, шел мимо, дай, думаю, зайду на всякий случай.
Головин. Очень хорошо, очень хорошо. Самый подходящий случай. Я, понимаешь, один. Тина куда-то ушла. Лиза, как всегда, в театре.
Степан Петрович. А Федор?
Головин. Уехал в творческую командировку. Картину задумал писать.
Степан Петрович. Это хорошо.
Головин. Хорошо-то хорошо. Вот оставили меня квартиру сторожить.
Степан Петрович. А я гулял по набережной, хотел было тебя с собой захватить.
Головин. Вот Алевтина Ивановна придет, тогда и пойдем. Третий день в городе живу. Завтра обратно на дачу. Квартира большая, а порядка в ней нет.
Степан Петрович. Чего ты ругаешься? Почему с бутылкой?
Головин. Да вот вино попробовать хочу, а откупорить нечем. Сто раз говорил, чтобы пробочник лежал на месте. Нет, обязательно его куда-нибудь так засунут, что с ищейкой не найдешь. А протыкать пробку не хочется, вино испортишь. Говорят, очень хорошее. Какой-то особый сорт. Тина с курорта привезла. У тебя случайно нет штопора?
Степан Петрович. Найдется. (Достает из кармана перочинный нож.)
Головин (протягивает брату бутылку). Отрезай. А я пока бокалы принесу. Здесь сядем. (Показывает на кресла, выходит в столовую.)
Степан Петрович откупоривает бутылку и ставит ее на столик. Садится в кресло. Возвращается Головин с двумя бокалами и пачкой печенья.
Садись.
Степан Петрович. Что это ты сегодня в таком настроении?
Головин. А в каком я настроении?
Степан Петрович. В боевом каком-то…
Головин. А-а-а-а!.. Да так, понимаешь… есть на то причина.
Степан Петрович. Опять не из приятных?
Головин. Да как тебе сказать… Нет. Просто я сейчас злой, как черт. Перед твоим приходом чуть телефон не сломал.
Степан Петрович. Что так?
Головин (неохотно). Звонит тут один. Все с советами лезет.
Степан Петрович. С какими советами?
Головин. Да ну его к дьяволу! Стоит ли говорить о подлостях. Твое здоровье!
(Чокаются.)
