Несколько минут спустя он оказался перед охранником в бежевой униформе. Тот казался озадаченным, но в конце концов сказал:

— Только потому, что это вы. Но обычно в это время библиотека закрыта.

— Спасибо, Уильям, за мной не пропадет!

— Это должно остаться между нами, поскольку правило на этот счет отчетливо гласит: после закрытия никто не должен оставаться внутри. Ни студент, ни бывший профессор, даже если он стал звездой экрана!

Когда Томас вошел в темные и безлюдные коридоры университетской библиотеки, охранник окликнул его:

— Профессор!

— Что такое?

— Разве вы еще не все их прочитали?

— О чем вы говорите? О книгах, которые здесь находятся?

Охранник в ответ лишь заговорщически улыбнулся, и Томас пошел дальше по направлению к залу средневековой истории, бросив на ходу:

— Нет, не все, Уильям, не все…

Через несколько мгновений Томас Харви разложил на круглом столе несколько произведений, посвященных жизни и творчеству Роджера Бэкона. При свете одних лишь дежурных ламп — он практически уткнулся носом в книгу — его глаза быстро перебегали с одной страницы на другую. Было около двух часов ночи, когда он обнаружил следующий отрывок:

«В том-то все и дело, — сказал себе Томас Харви. — Произведения Бэкона были осуждены не потому, что были еретическими, кощунственными или безбожными, а потому, что содержали опасные идеи. Его судьи, вынося подобный приговор, были глубоко убеждены: его открытие было правдой. В этом-то и состояла опасность. Его откровения, какими бы дерзкими они ни были, никогда не оспаривались!»

Внезапно какой-то шум прервал ход мыслей профессора. Оставаясь настороже, он замер и огляделся. Все казалось обычным. Тогда он вновь погрузился в чтение, но новый шорох, более близкий, заставил его подпрыгнуть.

— Уильям?.. Это вы? — в конце концов громко спросил он, но не получил никакого ответа.

Оставив книги на столе, он поднялся и сделал несколько шагов по пустым проходам, но никого не заметил.

Через несколько минут он вернулся к столу. Одну из лежавших на нем книг явно переложили на другое место. «Вероятно, — подумал он, — у человека, который здесь скрывается, не было времени схватить ее и унести, если только он не хотел подать мне знак ее прочесть». Вышеупомянутая книга была датирована XV веком и приписывалась английскому алхимику Томасу Нортону, специалисту по трудам Роджера Бэкона и бывшему владельцу манускрипта. Томас Харви пролистал несколько глав, пока в глаза ему не бросился следующий абзац:

«Почему, — спросил себя Томас Харви, — автор еще за два века до папских легатов напоминает об опасности, которую представляют собой тайные записи Доктора Мирабилиса? Что же это за открытия такие, что и в наши дни кто-то устраняет тех, кто близок к разгадке шифра последнего манускрипта Роджера Бэкона? У меня есть остаток ночи, чтобы это выяснить».

Было чуть больше семи утра, когда профессор несколькими короткими ударами в застекленную дверь попросил охранника выпустить его. Тогда он покинул университет, добрался до своего офиса, включил компьютер и долгое время продолжал работать, прежде чем, изнуренный, опустился в кресло и тут же заснул.

Едва проснувшись, он набрал номер специального агента Коллерона. Бывший студент снял трубку после первого же звонка.

— Маркус, я знаю, что Эдип делал со своими жертвами.

— И как вы это обнаружили?

— Я не могу объяснить это по телефону, но знайте: думаю, мне известно содержание откровений манускрипта ms 408.

— Очень хорошо. Я сейчас же приеду.

— К сожалению, я не смогу с вами поговорить. Всего через несколько часов я должен представить свою передачу, и у меня осталось время лишь на то, чтобы в общих чертах наметить основные пункты трансляции и сообщить их команде на съемочной площадке. Лучше включите вечером телевизор. Если будете внимательно слушать мое выступление, то, вероятно, догадаетесь обо всем, что я хочу вам сказать.

Было чуть больше шести вечера, когда, сидя перед экраном телевизора, Маркус Коллерон увидел силуэт Томаса Харви, появившийся среди белых колонн декораций «Средоточия мудрости». Сделав несколько шагов, ведущий приблизился к гостям и представил их телезрителям.

— Сегодня, — сказал он, усаживаясь рядом с приглашенными, — я попрошу вас представить, что где-то в мире существует произведение, которое в состоянии дать ответы на самые значимые философские вопросы, наглядно объяснить, что мы не те, кем себя считаем, и мир, который мы принимаем за реальность, является лишь бесконечной последовательностью иллюзий. Читая ее, мы бы узнали, что такое на самом деле время, жизнь, сознание, вещество, открыли бы, наконец, зачем мы существуем.

Томас Харви прервался. Сидящая справа от него Лаура Келлер, молодая актриса, спросила:

— Кто, по вашему мнению, мог бы написать такую книгу?

— Великий философ, конечно. Скажем даже, величайший из мыслителей. Человек, способный расшифровать любой язык Земли и в то же время изучавший астрономию, математику и метафизику. Однако для написания такой книги соблюдения всех этих условий было бы недостаточно. Ученому также следовало бы полностью отрешиться от мирских благ и прекратить всякое общение с людьми.

— Вероятно, речь идет об аскете? — продолжила его собеседница.

— Да, или… об узнике, изолированном в темнице на срок более пятнадцати лет, чтобы его единственными компаньонами были бумага, перо и чернила.

— Скорее назовите мне адрес книжного магазина, где ее можно раздобыть, — сказал с улыбкой Ангус Хемилтон, бывший астронавт, который чувствовал себя в своей тарелке как в космическом пространстве, так и на телевизионных съемочных площадках.

— Вы в самом деле уверены, что хотите ее приобрести?

— Да, разумеется! Я провел большую часть жизни, задавая себе вопросы, которые до сих пор остаются без ответа. Я не колебался бы ни секунды.

— Неужели вы думаете, что на самом деле захотели бы прочесть подобное произведение?