Я желал бы, чтобы о сказанном выше поразмыслили некоторые личности, думающие о себе, что они добродетельны и духовны, которые, когда впадут в какое-либо прегрешение, мучаются и томятся, и не находят себе покоя, и, уже истомившись от этой печали и томления, происходящих у них ни от чего другого, как от самолюбия, бегут по тому же опять побуждению самолюбия к духовному своему отцу, чтоб освободиться от такой тяготы. А им следовало это сделать тотчас по падении и сделать не по чему другому, как по желанию поскорее омыть скверну греха, оскорбившего Бога, и принять новую силу против себя самого в святейшем Таинстве Покаяния и исповедания.

При этом погрешают те, которые почитают добродетелью чрезмерную печаль, бывающую у них после совершения греха, не разумея, что это происходит у них от гордости и самомнения, утверждающихся на том, что они слишком много надеются на себя и на свои силы. Ибо, думая о себе, что они – нечто немалое, они взяли на себя многое, надеясь сами справиться с тем. Видя же теперь из опыта своего падения, что в них нет никакой силы, они изумляются, как встречающие нечто неожиданное, мятутся и малодушествуют, так как видят падшим и простертым на земле тот самый истукан, т. е. себя самих, на который они возлагали все свои чаяния и надежды. Но этого не бывает со смиренным, который уповает на Единого Бога, решительно ничего доброго не ожидая от себя самого. Почему и когда впадает в какое бы ни было прегрешение, хотя чувствует тяготу этого и печалится, однако ж не мятется и не колеблется недоумениями, потому что знает, что это случилось с ним от его собственного бессилия, опыт которого в падении для него не неожиданная новость.

Поскольку вся сила, которой побеждаются враги наши, порождается в нас от неверия самим себе и упования на Бога, то надлежит тебе, брат мой, запастись точными познаниями относительно этого, чтобы с Божией помощью всегда носить в себе и хранить такую силу. Итак, знай твердо-натвердо, что ни все способности и добрые свойства, естественные ли то или приобретенные, ни все дарования, даром дарованные, ни знание всего Писания, ни то, если мы долгое время работали Богу и приобрели навык в этом работании Ему, – все это вместе не даст нам верно исполнять волю Божию, если при каждом богоугодном, добром деле, которое предстоит нам совершить, при каждой беде, которой стараемся избегнуть, при каждом кресте, который должны понести по воле Бога нашего, если, говорю, во всех таких и подобных им случаях не воодушевит сердца нашего особая некая помощь Божия и не подаст нам силы к совершению достодолжного, как сказал Господь: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5); так что всю свою жизнь, все дни и все минуты мы неотложно должны хранить в сердце неизменным такое чувство, убеждение и настроение, что ни по какому поводу, ни по какому помыслу не позволительно нам положиться и уповать на самих себя.

Относительно же упования на Бога к тому, что я сказал уже в третьей главе, прибавь еще следующее: знай притом, что ничего нет легче и удобнее для Бога, как сделать так, чтобы ты победил врагов своих, будь их немного или много, будь они старые и сильные или будь новые и малосильные. Однако ж на все у Него свое время и свой порядок. Поэтому, пусть иная душа чрезмерно обременена грехами, пусть она повинна во всех преступлениях мира, пусть осквернена так, как только может кто вообразить, и пусть она притом, сколько хотела и сколько могла, употребляла всякое средство и всякий подвиг, чтобы отстать от греха и обратиться на путь добра, но никак не могла установиться ни в чем достодолжном, даже самом малом, а напротив, еще глубже погружалась в зло – пусть она такая; при всем том, однако ж, отнюдь не должно ей ослабевать в уповании на Бога и отступать от Него, не должно ей оставлять ни орудий, ни подвигов своих духовных, но должно бороться и бороться с собой и с врагами со всем мужеством и неутомимостью. Знай, что в этой невидимой брани только тот не теряет, кто не перестает бороться и уповать на Бога, помощь Которого никогда не отступает от борющихся в Его полках, хотя иной раз Он и попускает получать им раны. Потому борись каждый, не уступая, что в этом неотступном борении все дело. У Бога же всегда готовы и врачевство поражаемым от врагов, и помощь на поражение их, которые в должное время и подает Он борцам Своим, ищущим Его и имеющим твердую на Него надежду; в час, когда не ожидают, увидят они, как исчезают гордые враги их, как написано: перестали сражаться сильные Вавилонские (Иер. 51, 30).

Если неверие себе и упование на Бога, столь необходимые в нашей духовной брани, останутся в нас одни, то мы не только не получим победы, а напротив, низринемся в еще большее зло. Потому вместе с ними и при них надлежит нам вести и особого рода делания, или обучительные упражнения духовные.

В числе этих упражнений на первом месте должны стоять упражнения ума и воли.

Ум надлежит избавить и хранить от неведения, столь ему враждебного, так как оно, омрачая его, не дает ему знать истину – собственный его предмет и цель его стремлений. Для этого надо его упражнять, чтоб он был светел и чист и мог хорошо различать, что требуется для нас, чтоб очистить душу от страстей и украсить ее добродетелями.

Такой светлости ума можем мы достигнуть двумя способами: первый, и более необходимый, – молитва, которой надлежит умолять Духа Святого, да благоволит Он излить божественный свет в сердца наши, что, наверное, и сотворит Он, если воистину будем мы искать единого Бога, если искренно будем ревновать о том, чтобы во всем поступать по воле Его и если в каждом деле будем охотно подчинять себя совету опытных духовных отцов наших и ничего не делать без вопрошения их.

Второй способ упражнения ума – постоянное рассматривание вещей и углубление в познание их, чтобы ясно видеть, какие из них хороши и какие плохи; не так, как судят о них чувства и мир, но как судит правый разум и Дух Святой, или истинное слово богодухновенных Писаний, и духоносных отцов, и учителей Церкви. И когда такое рассматривание и углубление будет правое и подобающее, то, несомненно, оно даст нам ясно понять, что мы должны от сердца ни во что вменять и почитать суетным и ложным все, что любит и к чему всячески стремится слепой и развращенный мир. Именно, что чести, удовольствия и богатства мира – это не что иное, как суета и смерть души; что поношения и злохуления, какими преследует нас мир, доставляют истинную нам славу, а его скорби – радость; что прощение нашим врагам и делание им добра – это истинное великодушие, одна из величайших черт богоподобия; что больше являет силы и власти тот, кто презирает мир, чем тот, кто властвует над целым миром; что охотное послушание – действие, более обнаруживающее мужества и твердости духа, чем подчинение себе великих царей и повелевание ими; что смиренное самопознание должно предпочитать всем другим самым высоким познаниям; что победить и умертвить свои недобрые склонности и похотения, как бы они ни были незначительны, больше достойно похвалы, чем взятие многих крепостей, чем разбитие сильных, хорошо вооруженных полчищ, чем даже творение чудес и воскрешение мертвых.

Причина, почему неправо судим мы о вещах, о которых было сказано перед этим, та, что не всматриваемся вглубь их, чтобы видеть, что они из себя представляют, а воспринимаем любовь к ним или отвращение тотчас с первого на них взгляда и по их видимости. Это полюбление их или отвращение к ним занимают наш ум и омрачают его; почему он и не может право судить о них, каковы они на самом деле. Итак, брат мой, если желаешь, чтобы такая прелесть не находила места в уме твоем, внимай себе; и когда видишь очами своими или в уме представляешь какую вещь, держи сколько можешь желания свои и не позволяй себе с первого раза ни любовно расположиться к ней, ни возыметь к ней отвращение, но рассматривай ее отрешенно одним умом. В таком случае ум, не омраченный страстью, бывает в своем естестве свободен и чист и имеет возможность познать истину, проникнуть в глубь вещи, где нередко зло укрывается под лживо-привлекательной наружностью и где сокрываемо бывает добро под недоброю видимостью.