Я ошибся вчера, думая, что пишу тебе в последний раз. Я так привык к тому, что ты приезжаешь сюда, а я остаюсь здесь, что думал, что не успею больше написать.

Через 24 часа мы трогаемся в путь — я волнуюсь при мысли о путешествии и о свидании с моими дорогими у себя дома. Протопопов пробыл у меня вчера вечером почти 2 часа. Я твердо надеюсь, что Господь благословит его новую ответственную работу! Он твердо решил довести ее до конца, несмотря ни на какие трудности. А я боюсь, что трудности будут большие, особенно первые 2 месяца!

За обедом появился Фабрицкий, я был рад его видеть — огромный, здоровый, загорелый и энергичный. Его морская бригада переформировывается в дивизию в Николаеве, где я надеюсь посмотреть их позднее.

Только что пришло твое дорогое письмо, нежно благодарю.

Мордвинов не чихал, прочитав письмо Анастасии, но очень смеялся, когда я рассказал ему, что она сделала. Вот уже 2 года он не может придумать ей наказания.

Теперь должен кончить это свое самое последнее письмо!

Храни Господь тебя и девочек!

Нежно целую тебя, моя любимая женушка.

Навеки твой

Ники.

Пребывание в Царском Селе было недолгим, но радостным. После полугода жизни в ставке дворцовые покои казались особенно милыми и близкими. Царь никого не принимал, и провел все время с женой и детьми. Только съездил в домик Вырубовой, где пил чай вместе с Распутиным.

А 25 октября он уже снова в своем поезде вместе с Алексеем едет в ставку. Впрочем, пробыл он там недолго и уже 27 числа отправляется в Киев, где встречается с матерью и сестрой. Вернувшись в ставку, Царь продолжает готовить военные операции. Здесь получает известие о том, что его сестра Ольга вышла замуж за ротмистра Куликовского.

Военные действия развиваются вполне успешно. Полным ходом идет подготовка большого наступления, намеченного на весну 1917 года. По мнению большинства специалистов, это наступление должно было завершиться окончательным разгромом германских войск, ибо Россия сумела сконцентрировать огромные силы, противопоставить которым Германии было нечего. Поэтому разведывательные службы противника разрабатывают ряд подрывных операций по распространению пораженческих настроений, финансированию революционных партий и левых органов печати. Одновременно в завершающую фазу входит заговор против Царя, подготовленный военной масонской ложей, которая торопилась осуществить свои планы до этого наступления, так как после победы в войне шансы заговорщиков свергнуть Царя сводились к нулю.

Знал ли Государь об этой подрывной работе, ведущейся против России? Из переписки видно, что знал. Так в письме от 5 ноября 1916 года он пишет Царице, что получает сведения “относительно рабочих, об ужасной пропаганде среди них и огромных денежных суммах, раздаваемых им для забастовок”, что, с другой стороны, “этому не оказывается никакого сопротивления, полиция ничего не делает и никому дела нет до того, что может случиться”.

Тем не менее Царь держится очень твердо — он не позволяет себя запугать и отстаивает свои позиции, даже если с ним не согласна Царица. Он отправляет в отставку Штюрмера и решает расстаться с Протопоповым, против чего выступает Царица.

13 ноября в ставку приезжает Царица с дочерьми, где проводит почти две недели, а 25 ноября вся семья возвращается в Царское Село.

Ц.С. 25 октября 1916 г.

Мой родной ангел,

Снова мы расстаемся! Не могу тебе выразить той радости и удовлетворения, которые я испытала, видя тебя снова в домашней обстановке после шестимесячного отсутствия. Совсем как в былые времена, — спасибо за эту тихую радость, мой дорогой! Ненавижу отпускать тебя туда, где все эти терзания, тревоги, заботы здесь мы, по крайней мере, можем их разделять с тобой. Каждая ласка была подарком — теперь долго буду жаждать их опять.

У тебя, увы, не будет покоя, так много тяжелого труда! И опять эта история с Польшей. Но Бог все делает к лучшему, а потому я хочу верить, что и это так или иначе будет к лучшему. Их войска не захотят сражаться против нас, начнутся бунты, революция, что угодно, — это мое личное мненье, — спрошу нашего Друга, что Он думает по этому поводу.

Родной мой, прощай, да поможет тебе Бог!

Мне не нравится, что Ник. едет в ставку. Как бы он не натворил бед со своими приверженцами! Не позволяй ему заезжать куда бы то ни было, пусть он прямо возвращается на Кавказ, иначе революционная партия опять станет его чествовать. Его стали уже понемногу забывать; его и Сазонова мы должны благодарить за польский вопрос, запрети ему говорить об этом, удали Замойского[1022], когда он приедет.

Бог да благословит тебя в пути! У меня очень тяжело на сердце. Осыпаю тебя страстными поцелуями. Мне невыносимо сознание, что ты постоянно отягощен заботами и огорчениями и находишься так далеко от меня. Но сердцем и душой я постоянно с тобою и горячо люблю тебя.

Навеки, милый, светик мой, твоя старая

Женушка.

Ц.С. 26 октября 1916 г.

Мой родной, милый,

Мысленно с тобой непрестанно — очень пусто, мрачно и тоскливо без Солнечного Света и без Солнечного Луча. Долгая одинокая ночь, — было радостью получить твои две телеграммы.

Вчера вечером видела нашего Друга и 2 его дочерей в маленьком доме. Он великолепно говорил, был очень счастлив, что видел тебя. Просит тебя отвечать всем, кто говорит и надоедает тебе по поводу Польши: “я для сына все делаю, перед сыном буду чист”, — это сразу заставит их придержать язык. Странно, я как-то раз сказала то же самое Листопаду — пусть никто не смеет изводить тебя, заставь их замолчать, — ведь ты их повелитель.

Свадьба в нашем лазарете была очень мило отпразднована, красивая пара, — я была “посаженной матерью”, а Боткин “посаженным отцом” жениха. Затем я с 4 девочками 1/2 часа каталась в автомобиле, чтоб несколько освежиться, так как мне сейчас предстоит принять Изу, Кусова (командира Пск. полка), Хагандокова, Брон-Бруевича[1023], Васильева (полиция)[1024] и 3 офицеров. Вечер уютно проведу в лазарете, пока А. в городе; — она завтракала у нас. Пасмурная погода, озаренная лишь воспоминаниями о твоем дорогом пребывании.

Поцелуй всех в Киеве. Да благословит тебя Господь в пути! Бесчисленные, нежнейшие поцелуи. Безгранично любящая тебя

твоя старая

Солнышко.

Скажи Павлу, чтоб он вернулся ко времени приезда Николаши, — так лучше. Поговорил ли ты об Оболенском?

Могилев. 26 октября 1916 года.

Моя бесценная, любимая душка!

От всего моего старого любящего сердца благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое ты, прощаясь, оставила у меня на столе. Нам обоим так взгрустнулось, когда поезд тронулся и ты стояла в дверях. И тотчас же мы увидели, как промелькнул твой автомобиль, уносивший вас всех домой. Тогда Бэби пошел в свое купе играть, а я принял старика Трепова, который пробыл у меня до остановки в Тосно!

Помолившись с Алексеем, я немного поиграл в домино с Дмитрием, Граббе и Н.П. Мы все легли рано и спали крепким сном.

Встали мы поздно — Бэби даже после 10 час., в Смоленске мы останавливались, погуляли, и я принял Рауша[1025]. Весь день читал очень интересную, только что вышедшую английскую книгу “Человек, который обедал с кайзером”. Когда окончу, пришлю ее тебе.