А судно с диоритом затонуло в пути, расчет Сепа не оправдался... Разгневанный фараон отменил свою милость и вот теперь... подарил гробницу Мериптаху!
Когда боги захотят порадовать человека, то — поскольку их много — блага так и сыплются на счастливого избранника, точно из рога изобилия...
— Брат мой, — сказал Мериптаху Анхи, — пока ты будешь плыть на юг, затем обратно, камень мы будем брать тут же, возле будущего Шесеп-анха, освобождая заодно площадку для него.
— Как хорошо исходящее из уст твоих, — растрогался Мериптах. — Вместе с другими, которые вместе со мной, мы сделаем все быстро...
...Воспоминание об этом поддерживало Мериптаха все дни долгого, хотя и не слишком утомительного для него путешествия. А в такой внутренней поддержке он, оказывается, стал нуждаться.
Могуч и многотруден Кемт. Беспрерывно, как песня путника, тянулись по берегам затопленные, но заметные для опытного глаза оросительные каналы. Сотни плотин воздвигали роме — малых и больших. Каждая из них — это две тростниковые или камышовые стены, с камнями между ними. Наружные стороны тщательно обмазаны плотным илом.
В районы высоких земель, где стоят каменные дома знати, воду приходится поднимать. Бедные же селения расположены на низких, нередко затопляемых землях. Грустно проплывали они мимо их судна. Хижины издали напоминали голубятни.
Только сейчас, уйдя далеко от белых стен столицы, Мериптах начал всматриваться в худое, изможденное лицо своей родины. Всюду десятки обездоленных, лишенных радости познания, далеких от возвышающего влияния искусства, безвольных, ведущих тягостное существование — кормили одного вельможу, или чиновника, или художника, такого же, к примеру, как и... Мериптах!
Только труд от зари до зари — их удел. Только молитвенное, мысленное обращение с богами — их источник крохотных надежд. Только часть их скудной пищи, отрываемой от себя для жертвоприношений, дает им чувство исполненного приятного долга.
И почти везде, несмотря ни на что, он все чаще слышал слова Та-Мери...
Новое чувство — любви не только к родному городу, но и ко всей стране Кемт — появилось в нем. Теперь у него возник совсем иной замысел, и он стал считать часы, остававшиеся до встречи с учителем.
Он хотел воздвигнуть скульптуру на века, на тысячелетия!
На тысячелетия?..
Значит, надо позаботиться о прочности, долговечности. Очертания должны быть просты. Долой мелкие, хрупкие детали! Ни к чему и тонкая шея...
Шея?
Но ведь на голове царя платок — клафт, сзади он скроет ее и придаст небывалую крепость и устойчивость фигуре. Надо немедленно проверить это в глине.
Мериптах подскочил, как мальчишка, и кинулся к носу судна, где у высокого борта стоял его маленький Шесеп-анх. Теперь он знал о нем почти все, а знающий — сам подобен богам!
7
Звезды ярко сияли над пустынным Городом мертвых. Ступенчатая пирамида, хотя и отделенная от остального мира высокой стеной, казалась матерью, окруженной множеством младенцев, — такими скромными в сравнении с ней выглядели каменные гробницы вельмож, современников усопшего царя.
В ладу или во вражде жили они когда-то, хвалили или порицали друг друга, ласкали красивых женщин и презирали простолюдинов и рабов, кормивших и одевавших их, — по-разному складывались их судьбы.
И только у Вечной черты смерть властно остановила их, приняв в свое молчаливое лоно.
Здесь успокоились они. Здесь угасла их земная борьба. Здесь, на западе от Хапи, они укрылись камнем. Как при жизни тянулись они к своему царю, так и, окончив бренные годы, окружили великодержавный саркофаг в Царстве Запада.
Столетия спустя фараоны будут хоронить себя в тайниках, убегать от могил современников и прятаться от грабителей. А во времена Хефрэ поколение высокорожденных, высокоудачливых и высокоодаренных вместе жило и творило, вместе ложилось навечно в одном Городе мертвых. Появлялись уже и тогда грабители, но одиночки, как и то, что сейчас, пригнувшись, перебегает от усыпальницы к усыпальнице, замирая порой в черных косых тенях и чутко прислушиваясь к ровной и печальной тишине...
Куда и какая сила влечет его сейчас? Кто он?
Зорко оглядываясь, он упрямо и уверенно обогнул стену пирамиды Неджерихета и направился к уже знакомой нам кладовой древних скульпторов, засыпанной сверху песком, напоминающей, особенно ночью, скорее бархан, нежели постройку разумных существ.
Вот он еще раз оглянулся, одним движением отвалил плоский камень от неровного овального отверстия, пролез в узкий проход и, присев на корточки, принялся добывать огонь, быстро вращая при помощи маленького лука палочку в деревянном гнезде. Нескоро тепло трения превратилось в огонь, но незнакомец не спешил. Он был вооружен, а неторопливостью своих действий как бы старался убедить себя в том, что ему не грозит никакая опасность.
Как и в прошлый раз — если это был он, — незнакомец пошел левым ходом, уверенно минуя неровности покосившихся от времени стен, и, следуя по знакомому пути, проник в зал, где стоял алебастровый Апис и... где он стоит сейчас?!
Незнакомец отступил на шаг, но скорее от неожиданности, нежели от испуга, и поднял горящий фитиль выше. Сомнений нет: скульптура Аписа как ни в чем ни бывало стоит на прежнем месте, в левом дальнем углу, хотя... хотя неизвестный точно знал, что этого не должно быть.
И вдруг Апис из чудесного светлого камня негромко произнес:
— Сенеб, вельможа Сеп, сенеб. Даже в одежде простолюдина я узнал тебя...
Грабитель обмер. Его ассиметричное лицо еще больше перекосилось, а щека под левым глазом стала нервно подергиваться.
— Что же ты молчишь? — с явной иронией спросил Апис. — Прежде ты был смелее... Даже упрятал в яму старого Нефр-ка... Похитил меня, но я вернулся, ка видишь... И Нефр-ка... жив...
Грабитель прыжком повернулся и кинулся к выходу. Он бежал, согнувшись, бился головой о неровные стены подземелья, задыхаясь от страха и густого чада светильника.
Еще два-три шага — и он увидит над собой звездное небо, как вдруг впереди он услышал ласковое ворчание, подняв голову — чему очень мешало согнутое положение тела, — он увидел прямо перед собой острые белые зубы в раскрытой пасти льва.
Грабитель попытался дотянуться до пояса, но зверь сильно ударил себя толстым, как кобра, хвостом и спокойно сказал:
— Не спеши, Сеп, не спеши. Не торопись.
Грабитель в изнеможении опустился на земляной пол.
— Я пропущу тебя сегодня, Сеп, — сказал лев. — Но в следующий раз ты станешь моим ужином. А сейчас иди, только забудь дорогу сюда, Сеп, говорю я.
И лев исчез.
Прошло немало времени, прежде чем грабитель пришел в себя и увидел небо над головой.
Он облегченно вздохнул, хотел сотворить молитву, для чего снова открыл рот, и в то же мгновение раздался могучий львиный рык, пронесшийся, словно вихрь, над окрестными холмами и спящей долиной Хапи.
Грабитель оглянулся, отчетливо различил над собой среди звезд на вершине бархана-кладовой стройный силуэт льва, как бы благодарившего богов за свою царственную силу, и кинулся бежать.
Боги, видно, смиловались над ним и будто убирали из-под его ног камни и кочки, а когда он, словно шакал, прыгал через препятствия — поддерживали его, не давая потерять равновесие...
8
Отдохнувшее в зените солнце спускалось осторожно и размеренно, но едва коснулось оно изрубленного островерхого горизонта, как вдруг, будто утратив силу, исчезло.
Мериптах успел лишь заметить, как подобие огненного копья пролетело над ним, оставляя черный след и отразившись на гладкой поверхности воды. Лазурное небо сурово потемнело и покрылось на западе сетью трещин, из которых брызнули последние струи золотистого света.
Коричневые скалы, зарывшиеся в ослепительно белый песок, стали как бы выше, устремились за уходящим светилом. Заколебавшийся воздух, пропитанный пряными ароматами трав и цветов, дохнул прохладой. У берега застыли наполовину погруженные в воду большие толстые животные, неповоротливые, короткошеие, темно-серые.
