Сердце Эллин заныло.

— Я не могу.

— Повтори!

— Убейте меня, убейте меня, я не забуду его.

— Забудешь. В чулане забудешь. В каменном мешке забудешь. С неграми в одной компании забудешь.

Эллин посмотрела в полубезумные глаза бабушки. Это были глаза старухи, начитавшейся маркиза де Сада, который проник на Юг американских штатов из порченой Франции.

Девушка выдавила из себя полуулыбку. «Бабушка любит ее. Об этом постоянно твердит отец. Надо в это поверить. А я верю. Я буду ее слушаться».

— Я забуду Филиппа… — девушка застыла, спазм сжал ей горло, она не успела договорить. Земля завертелась со скоростью белки в колесе. В школе говорили, что земля вертится. Да, действительно вертится.

Эллин, ничего не чувствуя, упала замертво на пол гостиной. Старуха зарычала, как тигрица.

— Не трогать ее. Сама упала, сама встанет.

Эллин очнулась за столом. Ее не перенесли в спальню. Подняли на стул и придвинули к столу. Бесчувственную. Как только она открыла глаза, в руки ей вложили ложку и заставили есть. Старуха Робийяр ни на секунду не умолкала. Она говорила с теткой Далси — ведь ничего необычного не происходило.

Филипп въехал в поселок, который называли Вайоминг, по имени индейского племени, что когда-то тут жило. Солнце жгло немилосердно.

— Ну и скука тут, — громко сказал Филипп.

— Это днем, — ответил ему младший Эрни. — Приди в салун вечером, и ты увидишь, что пополам с вином здесь льется кровь. Красная, как плащ торреро. И никакой скуки. Оставайся с нами. А если ты игрок — бедность тебе не грозит.

— Игрок, — сказал Филипп. — Только у меня карта выпадает всегда не та.

Увидев железнодорожную станцию, Филипп очнулся. Железная дорога. Это то, что ему нужно. Он спрыгнул с лошади.

— Мне нечем вам заплатить, джентльмены, просто спасибо. Дальше я дойду сам. Вот железная дорога. Мне сюда нужно. По ней. Дальше.

— Бывай, парень, — два ковбоя покружились на лошадях вокруг юноши, у которого не все были дома, и поскакали к салуну.

— Ты же про одежду забыл! — крикнул один из них. Филипп этого не расслышал. Он в самом деле забыл первый совет Серны.

Филипп дотронулся рукой до горячего рельса. Это как вена, по которой текла кровь, которая поддержит жизнь Филиппа и Эллин. Юноша это понимает. Он наклонился к горячему металлу. Поцеловал его губами, как будто руку Эллин. Скоро покажется локомотив. Он повезет Филиппа до Милуоки. Там он выйдет и будет ждать столько, сколько понадобится, чтобы пришла Эллин. Он высидит. Он не умрет. От голода не умирают.

Когда из-за поворота вынырнул поезд на Милуоки, Филипп ничего не услышал. Он грезил и видел Эллин. Она подходила к нему как раз с противоположной стороны. И Филипп смотрел туда на ее развевающееся белое платье. Прозрачное и красивое. Приближающаяся к Филиппу Эллин похожа на большой одуванчик. Дунь, и он разлетится. Как несложно. Вон кто-то свистит. Сейчас, наверное, дунет. Свистит, не дует. Кто же это? Поезд на Милуоки. Стальная его голова была в нескольких метрах от Филиппа. «Что ты?!» — орал машинист из локомотива. Его тормоза не действовали. Оставалась секунда до того, как поезд разнесет парня на куски. На красные сочащиеся на солнце куски мяса, которые разлетаются в разные стороны как пух одуванчика. Филипп отскочил в сторону. Поезд остановился. Из него вылез разъяренный машинист.

— Осел! — орал он. — Осел, я же мог тебя убить!

Но Филиппа это не интересовало: Эллин куда-то ушла. Надо ее догнать. На железном чудовище это сделать проще.

Поезд собирался трогаться. Если бы Филипп не стоял на рельсах — этот состав бы не остановился. Филипп не успел продать костюм, что был на нем. Он не выручил денег, он не мог оплатить стоимость билета. Придется ехать тайно, обманывая кондуктора. Филипп никогда их не обманывал. Потому что ни разу не ездил на поезде. «Эта новинка цивилизации пришла на земли Юга впервые. Ее придумали северяне. И заразили этим Юг. Юг поддался, и умирал под тяжестью чугунных вен, которые перегоняли его кровь северянам. Благословенный Юг, будь он проклят, с его фазендами и плантациями, на которых мрут не негры, а белые».

С поезда, что остановился на станции Вайоминг, случайно сошел один пассажир.

— Это Саванна? — спросил он громко, хотя на перроне никого не было, потому что не было перрона. Это был смуглый юноша, с мечтательным выражением глаз, одетый очень странно. В рабочих штанах, которыми пользуются путевые обходчики, и в лаковых штиблетах. Штаны доставали до щиколоток. Штиблеты были велики на три размера. Поезд, готовясь к отбытию, все еще стоял на месте.

Юноша сошел на землю Вайоминга, держа в руках небольшой кожаный саквояж. В таких кассиры относят дневную выручку из мелкого банка в крупный банк, а их жены, когда они выходят на пенсию, складывают туда котят, которых рождает дворовая кошка, и несут их на рынок продавать. Его лицо было знакомо Филиппу, хотя он мог поклясться, что не видел этого господина раньше.

Юноша заметил, что на него смотрят.

— Эй, мистер, — обратился он к Филиппу. — Далеко ли отсюда до дома мистера Чарльза Батлера? Он проживает по адресу: Саванна, улица генерала Гровса, того самого, который отравился, узнав, что индейцы сдались на милость президента Соединенных Штатов.

«Боже мой, это же вылитый мистер Чарльз, — воскликнул про себя Филипп. — Только на двадцать лет моложе. Пожалуй, я выгляжу старше его».

— Вы вышли несколько рановато, — отвечал Филипп. — Вам бы лучше доехать до следующей станции Милуоки. Там еще немного и вы будете у дома мистера Чарльза Батлера. А если будете добираться отсюда, придется сутки, и не одни скакать на коне.

Лицо юноши исказила гримаса негодования. Он обернулся к вагону.

— Эти наглые кондуктора не могут поверить, что человека обокрали в дороге. У меня все украли, сэр, — с негодованием воскликнул он. — Все. И эти мерзавцы, служители поезда, вытолкали меня взашей. Меня — поэта, которому одновременно и стыдно и обидно.

Филипп вздрогнул. Второе предупреждение Серны касалось поэта. «Не дружи с поэтами. Эти люди будут тебе соперниками. Они принесут зло детям Эллин». Эшли Уилкс, кажется, такое имя Серна сказала, будет у внука этого идиота. Если это он.

— Сэр, как вас зовут? — спросил он владельца коричневых штиблет.

— Джекки Уилкс — поэт, к вашим услугам, — отрекомендовался юноша. — А вас?

Поезд застучал колесами. Филипп подождал пока вагоны не проплывут мимо. Запрыгнул в последний, почтовый, и помахал рукой юному мистеру.

— Это вам не обязательно знать, мистер Поэт.

И поезд унес Филиппа в Милуоки, а неизвестный постоял на перроне, задумчиво глядя вслед исчезнувшему Филиппу, и зашагал под солнцем в сторону салуна.

Навстречу ему выехали два ковбоя. Пит и Эрни.

— Эй, приятель, — завидев неизвестного господина, крикнули они. — Не хочешь ли пропустить стаканчик и сыграть партию в покер?

Молодой поэт, ничего не ответив, прошагал мимо.

— А зря. Сдается нам, мы тебя уже подвозили этой ночью.

— Это был не я, — буркнул неизвестный, — наверное, тот мистер, что уехал на поезде.

— А ты куда путь держишь?

— Мне в редакцию газеты надо.

— Куда-куда?

— Я поэт. Матушка послала меня свои стихи показать в городе. Я приехал в редакцию.

Редакции были новым делом на этой земле. В них на первых страницах печатали адреса целителей интимных недугов. На второй — сведения о пропавших и продающихся рабах, а на третьей — личные послания частных граждан друг к другу, если они, конечно, составляли цвет общества. Стихов в газетах той поры не печатали.

— Вот так новость! — воскликнул Пит.

— Да ну? — изумился Эрни. — Редакция! А мы думали, что в наших краях только лис убивают. А оказывается, и стихи пишут. Эй, Пит, ты знаешь хоть один стих?

— Знаю. «Сидит милка Салли на моих коленках, а мои коленки ей проткнули попку».