– Вы уже знаете обо мне все, что нужно, – упрямилась она.

– Я не знаю, где вы живете.

– В тени принцева замка.

– А где это? – спросил он, заранее зная, что она не ответит.

– К северу отсюда.

Она сказала больше, чем он надеялся услышать.

– Как далеко?

– Не дальше Шотландии.

Таким образом, у него осталось пол-Британии и сотня, если не тысяча, имений, которые можно назвать французским шато, замком из сказки, хотя английские замки – дело совсем другое. Боже правый, он всерьез пытается найти подсказку в детской книжке.

– Скажите точнее.

Она колебалась.

– Это место вы очень легко найдете на карте.

Разве это подсказка? Он с легкостью может отыскать на карте что угодно.

– Помилосердствуйте.

Ему не стыдно умолять. Он уже понял, что совершенно лишен гордости, если дело касается этой женщины.

Она заявила:

– Я и без того сказала слишком много.

Ее голос не дрогнул. Она действительно думала, что сообщила ему достаточно. Поищите иголку в стоге сена размером с Пеннинские горы!

– Хорошо. Больше не буду спрашивать, где вы живете. – Значит, ему придется не спускать с нее глаз. Хотя как же завтрашняя встреча с лорд-канцлером? – Скажите, что привело вас в Лондон?

Она закрыла щеки ладонями.

– Вы, разумеется.

– Я?

– Должны были быть вы. Иначе как вышло, что мы здесь, вместе, хотя встретились всего несколько часов назад?

Действительно, какое еще может быть объяснение. Судьба предопределила им встретиться – и полюбить друг друга.

– В таком случае останьтесь со мной, – сказал Стюарт. – Я о вас позабочусь.

Она слабо улыбнулась:

– Вы очень добры.

Она ему не поверила. Сочла его слова за скоропалительное предложение, о котором он пожалеет, едва наступит рассвет. Но ведь она его еще плохо знает, не так ли?

– Вы видели мой дом. У меня есть еще овечьи выпасы в северном Йоркшире. Через год я начну адвокатскую практику. Но сейчас я живу на проценты, так что вам придется подождать – может, довольно долго, – прежде чем начнете опустошать магазины Уорта. Но я буду счастлив потакать всем вашим желаниям.

– Бедняк предлагает неограниченный кредит. Теперь я выслушала все.

– Я не сказал, что предлагаю неограниченный кредит. И бедняком он точно не был. У него осталось довольно на банковском счете после продажи Сомерсет-Хауса. Однако страх снова оказаться в нищете глубоко поселился в душе Стюарта. Он не хотел трогать капитал, если в том не было крайней нужды.

– Надеюсь, что, став моей женой, вы сумеете мудро распорядиться семейным бюджетом. Неограниченный кредит приведет нас в тупик.

Снисходительная усмешка исчезла, уступив место изумлению, граничащему с непониманием.

– Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?

– Да.

– Совершенно незнакомой женщине?

Что ее столь сильно поразило? Между ними возникло такое чувство близости, как будто они давно знают друг друга. Они вовсе не чужие друг другу; просто не встречались раньше.

– Я знаю вас гораздо лучше, чем любую из молодых леди, среди которых мне полагается выбрать супругу, протанцевав с ней пару раз на балу и выдержав полдесятка скучнейших разговоров.

– По крайней мере вас с ними знакомили. Вы даже не знаете, как меня зовут.

– Разве я не пытался это выяснить? Моей вины тут нет. Она покачала головой:

– Я вас не виню. Я виню себя. Вы джентльмен, но я не леди.

– Станете леди, выйдя за меня замуж.

– И не невинная дева.

– Я заметил.

Она снова покачала головой:

– Зачем? У вас все впереди. Зачем обременять себя таким ярмом, как я?

– Так вы, в конце концов, самая знаменитая куртизанка в Лондоне?

– Нет. Конечно, нет.

– За вами тянется цепь преступлений?

– Нет.

– Вы замужем?

– Бог мой, да нет же!

– Тогда вы будете не ярмом, а драгоценным подарком.

У Стюарта были свои циничные соображения по поводу брака. Но он судил здраво и уважал брак как могучий инструмент узаконивания и освящения того, что было незаконным и неосвященным. Будучи мужчиной, он имел некоторую свободу в выборе жены. Женщина, которая выглядит и говорит так, как его незнакомка, и обладает той неуловимой сущностью, что отличает истинную чаровницу от обычной комедиантки, добьется в обществе оглушительного успеха, даже если друзья и коллеги Стюарта поначалу отнесутся к ней настороженно. Несомненно!

– Мне нельзя. Вам нельзя. Вы не сможете. – Она грустно вздохнула. – Это невозможно.

– Тогда окажите любезность и сообщите, в чем именно состоит препятствие.

Он начинал терять терпение. К чему эти тайны? Чего она боится?

Ее взгляд затуманился. Стюарт тут же пожалел о своих словах.

– Простите. Я не хотел вам грубить…

– Не надо просить прощения, – ответила она. – Вы оказали мне честь.

Она прижала тыльную сторону ладони к его щеке. Схватив ее руку, Стюарт коснулся губами ладони. На какой-то миг ему показалось, что целует руку каменщику. Перевернул ладонь, поднес ее к свету, чтобы разглядеть получше. Она попыталась отнять у него руку. Стюарт держал крепко.

На этой руке он читал историю труда и лишений. Тонкие белесые шрамы на среднем и указательном пальцах. На тыльной стороне руки и у основания ладони с полдесятка следов от ожогов – в этих местах кожа даже потеряла цвет. Грубая кожа, такая была у матери.

– Бог мой, – прошептал Стюарт. Золушка действительно работала на кухне. А он сгорал от желания и только сейчас разглядел ее руки.

Пользуясь моментом, она вырвала руку. Стюарт попытался снова схватить ее ладонь, но она успела сжать кулаки.

– Покажите мне вашу руку.

– Вам незачем ее видеть.

– Не нужно стыдиться честной работы.

– Красивые слова, – сказала она.

– Да, я всерьез опасаюсь превратиться в лирического поэта.

Он медленно осмотрел каждую выпуклость и впадину ее костяшек, стараясь не упустить ни единой детали, каждый палец от первого сустава до основания. Потом взял ее крепко сжатые в кулаки руки и повернул ладонями вверх.

Холмик ладони, ее край, ногти – осмотрел все, что было доступно взгляду. Стюарт был готов восхищаться ею, словно она была только что извлеченной из земли Венерой Ми-лосской, а он – простым землекопом, онемевшим от ее красоты.

Хватка немного ослабела, и он сумел разжать ее пальцы. Верити судорожно вздохнула, когда вся ладонь, каждый палец оказались на виду. Даже попыталась накрыть его руки своей ладонью.

– Не надо, – сказал Стюарт. – Хочу потрогать ваши мозоли.

– Зачем? – Она заговорила тихо и жалобно. – Зачем вам их трогать?

– Потому что они ваши.

Прикусив нижнюю губу, она сдалась. Стюарт коснулся губами застарелого ожога. Потом начал целовать костяшки, одну за другой, изучая их угловатую худобу, впитывая губами запах ее кожи.

Потом лизнул мозоль. Девушка только ахнула – и этот слабый звук зажег огонь в его крови – и попыталась снова сжать руку в кулак. Конечно, он ей этого не позволил, зато еще раз пробежался языком по шершавой поверхности.

Она так живо отвечала на ласку, поражаясь собственной реакции, что он чуть не разбил в щепки спинку кровати, пытаясь сдержать новый порыв страстного желания. Ее натруженные ладони оказались невероятно чувствительными. Стоило слегка укусить – и она начинала постанывать; осторожное прикосновение зубов к центру ладони заставляло ее вздрагивать всем телом.

Свободная рука девушки обняла его спину, а тело завибрировало, прижимаясь теснее. Стюарт понял, чего она ждет. Ждет, чтобы он вошел в нее. Он чувствовал себя слабым перед ней. И твердым, точно жезл.

Сдернув с нее одеяло, Стюарт вошел в нее одним мощным ударом. Их пальцы переплелись, ладони соприкасались. Он целовал ее в губы, целовал, не переставая, заполнял собой ее всю, плавился в ее огне, содрогаясь от наслаждения. Потом откинул голову назад, чтобы глотнуть воздуха, и тут оргазм обрушился на него, накрыв с головой, грозя унести в небытие, снова и снова.