Верити изумленно смотрела на собственные руки. Она не ухаживала за ними долгие недели! Грубые, точно соль, ладони; узловатые суставы; красная, местами воспаленная от слишком частого соприкосновения с водой кожа – слишком дорого приходится расплачиваться ей за ошибки, которые она совершила в своей жизни. Скажи кто-нибудь, что Верити потеряет голову от желания, когда мужчина начнет ласкать эти огрубевшие ладони, и она бы презрительно посмеялась. Скорее ее разделочная доска даст побеги, чем такое случится!

Тем не менее он влюбился в ее руки, и Верити была потрясена. Такого огромного наслаждения она еще не испытывала – ей даже стало страшно. Ей хотелось плакать от благоговейного восторга.

За ее спиной мистер Сомерсет промурлыкал:

– Хотел бы я, чтобы так было каждую ночь.

В его голосе ей чудилась сонная улыбка. И тут ее сердце треснуло пополам.

– Обещайте, что подумаете об этом, – сказал он. Как будто она может думать о чем-нибудь другом!

– Вы сошли с ума, – ответила она ему.

– В общем смысле – нет. Из-за вас – само собой. Слова медленно слетали с его губ. Стюарт засыпал.

– Вы сошли с ума, – повторила она. Он не ответил, лишь обнял ее крепче.

– Безумец. Безумец. Безумец, – твердила Верити самой себе.

Безумная надежда грозила завладеть ее душой. Она уже нашептывала ей: доверься мистеру Сомерсету, поверь в его искренность, достоинство и здравый рассудок. Перед тобой, твердила предательская надежда, мужчина не только умный и обладающий даром убеждения – красавец, разумеется, – но и рассудительный, мудрый, способный видеть вещи в истинном свете. Ему безразлично твое нынешнее низкое положение, он закрывает глаза на твои грехи, потому что видит, как прекрасна твоя душа.

Брак. Бог мой, замужество. Он наверняка сошел с ума.

Что они скажут остальным? Откуда она родом? Из какой семьи? Чем занималась до сегодняшнего дня?

И как ей объяснить Стюарту, что он предложил руку и сердце порочной кухарке, которая спала с Берти, и он не счел ее достойной законного брака?

Если Стюарт узнает, он не захочет на ней жениться. Не захочет даже видеть ее больше! И что еще хуже, возненавидит Верити за то, что завлекла его в ловушку, прекрасно сознавая, кто она такая, и кто он такой, и какие отношения связывают братьев.

Но он тебя любит, пискнул жалобный голосок ее романтического «я» из глубин промозглой тюремной камеры, куда Верити его упрятала после сокрушительного объяснения с Берти.

Сможет ли любовь усмирить гнев, когда он выяснит, кто она такая? Осталась только кухарка, раз уж ей отказали в праве называться Верой Дрейк. Станет ли любовь спасением против горечи и разочарования, когда Стюарт сделается посмешищем для всей Англии и его многообещающая политическая карьера пойдет прахом, потому что ее репутация ничуть не лучше, чем у первой куртизанки Лондона?

Ей хотелось верить, что его любовь – их любовь – станет редкостным чудом; терпеливая, как скромный ручеек, что долбит в скалах глубочайшую пропасть; незыблемая, как смена времен года.

Возможно, у них все-таки есть малый шанс обрести счастье. Стюарт займется адвокатской практикой в тихом провинциальном городке. У них будет аккуратный домик с садиком и залитой солнцем детской, потому что у них будут дети.

Верити снова заплакала. Какой желанной казалась жизнь, которую он ей предлагал! Ее душа рвалась к ней – рвалась, рвалась! – с одержимостью заплутавшего в пустыне путника, ползущего к мерцающему вдали миражу.

Но к чему обманывать себя? За стенами этой комнаты лежит мир, полный писаных и неписаных правил, которым вполне под силу подавить малейший росток бунтарства в чувствительном сердце.

Всю жизнь он стремился к достоинству и достойной жизни. Она ни к чему не стремилась, лишь погубила себя. Неужели ей хватит безрассудства, чтобы погубить заодно и Стюарта, даже с его согласия?

Утром, когда к нему вернется способность рассуждать здраво, он увидит, что она ушла, и будет ей благодарен, если она не примет всерьез слов, сказанных в минуту страстного безумия. У него впереди будет целая жизнь.

А ей останутся воспоминания, да еще утешение, что у Стюарта впереди будущее, лишь потому, что она ушла, прихватив с собой лишь саквояж и последнее пирожное.

Ноябрь 1892 года

Дом мистера Сомерсета был центральным в ряду стандартных оштукатуренных городских домов. Над входом располагалась маленькая галерея, поддерживаемая колоннами и римско-дорическом стиле, и балкон с узорной каменной решеткой. Дом номер тридцать два по Кэмбери-лейн.

Верити с трудом отвела взгляд от двери парадного хода. Перед домом, слева от галереи, был выгорожен закуток, где находился вход для прислуги, ведущий в цокольный этаж. Закуток был огорожен кованой решетой высотой по плечо. Открываешь калитку – и вниз по ступенькам.

Дверь служебного входа была простой и крепкой, и ее открыла простоватая на вид, крепкая женщина, представившаяся экономкой, миссис Аберкромби. Верити назвала себя и следовавших с нею подчиненных – Бекки Портер и Марджори Флотти, девушку туповатую, но старательную, исполнявшую работу посудомойки.

В цокольном этаже находились кухня, кладовая, ватерклозет и комната, которую миссис Аберкромби называла «бойлерной», а также людская. Это была опрятная комната; обои имели некогда цвет свежее обожженного кирпича, но со временем побурели и приобрели красновато-коричневый оттенок обжаренного ячменного солода.

Они прибыли как раз к чаю. Вся прислуга собралась в людской, сидя на скамьях вдоль длинного стола. Две горничные, Эллен и Мэвис, а также камердинер хозяина мистер Дурбин и Уоллес, который жил наверху, в конюшне, на попечении которого находился экипаж мистера Сомерсета и два вороных жеребца фризской породы.

Эллен и Мэвис делили обязанности на кухне, и обе обрадовались, узнав, что среди них теперь будет профессиональная кухарка со своими помощниками. Их заинтриговал исходящий от Верити французский шарм. Они, по-видимому, ничего не знали про ее отношения с Берти, поэтому приняли ее вежливо и доброжелательно.

Верити согласилась выпить чаю и отведать черствого печенья миссис Аберкромби, стараясь не вспоминать, что в последний раз, когда она посещала этот дом, ей не нужно было входить через дверь черного хода.

Зачем она вообще сюда приехала?

В ответ на письмо мистера Сомерсета Верити сочинила вежливую, хотя и чрезмерно краткую записку, в которой выражала сожаление, что не сможет последовать за ним в Лондон, так как планирует отправиться в Париж. Потом с письмом в кармане она отправилась к миссис Бойс. Но в ответ на вопрос экономки, чем та может ей помочь, Верити почему-то передумала. Вместо того чтобы вручить записку об отставке, стала давать наставления относительно отправки в лондонский дом мистера Сомерсета банок с вареньем и консервированными овощами из кладовой миссис Бойс.

Целый день она провела, раздавая своим подчиненным указания насчет упаковки котлов, кастрюль, ножей и остального инвентаря, который потребуется ей, чтобы готовить на незнакомой кухне. Ни словом, впрочем, не обмолвилась она Эдит Бриггс, своей старшей помощнице, что именно Эдит предстоит взять под начало кухню в доме мистера Сомерсета. Она договорилась с садовником, что он станет четырежды в неделю отправлять свежие овощи в Лондон – город, широко известный тем, что там почти не достать приличной зелени. Сообщила Бекки и Марджори, что им предстоит перебраться в столицу, не надеясь, что в ее отсутствие Бекки сможет дать отпор Тиму Картрайту, или глуповатая Марджори устоит перед кем-нибудь из пройдох – младших садовников.

До самого конца Верити была уверена, что ее место займет Эдит. Но потом, в пять часов утра, когда до отправления поезда оставались считанные часы, поняла, что вовсе не хочет уступать свое место кому бы то ни было.

Верити чувствовала себя летящим на огонь мотыльком, притом что обычный мотылек в своем счастливом неведении не знает, что его ждет. Она знала. И у нее не было сил противиться.