– Дома ли мадам Дюран? – спросил юный розовощекий лакей, на которого уже успел налипнуть снег.
– Это я.
Лакей поклонился:
– Мэм, ее светлость, вдовствующая герцогиня Арлингтон, желает с вами повидаться.
Уж не ослышалась ли она? Верити уставилась на лакея. Разумеется, ей следовало сразу узнать эту ливрею, как только она открыла дверь. И гербы на карете, стоящей возле крыльца, – их невозможно было спутать с другими.
Вдовствующая герцогиня времени не теряла. Несмотря на вчерашние опасения, Верити все же не думала, что она узнает так быстро. Сердце, минуту назад переполненное теплом и радостью, вздрогнуло отболи, словно его проткнули сосулькой. Усилием воли Верити заставила себя вспомнить, что власти герцогини хватит лишь на то, чтобы лишить ее законных привилегий и признания, но у нее и так уже все отнято. Ей нечего больше терять!
– И зачем ее светлости понадобилось меня видеть? – с некоторой горечью в голосе спросила она, Верити не сделала ничего дурного, ей незачем униженно выслушивать нотации вдовствующей герцогини.
Лакей смутился. Очевидно, тем, кого призывала к себе вдовствующая герцогиня, полагалось не задавать вопросы, а тотчас же прыгать в первую попавшуюся карету, чтобы предстать перед ее очами как можно быстрее.
– Не могу знать, мэм, – ответил лакей невозмутимо: Верити легко могла отказаться. Но что, если вдовствующая герцогиня вовсе не намерена читать ей мораль? Что, если у нее есть серьезные причины повидать Верити? Ведь говорят же, что с возрастом люди становятся гораздо снисходительней к тем, кто нанес им оскорбление?
– Одну минуту, – сказала Верити лакею.
Глупо питать подобные надежды, если речь шла о герцогине. Но такой уж сегодня был день – располагал к надеждам! Ведь глупо было также надеяться, что она и Стюарт снова будут вместе. Что ж, сегодня Верити позволит себе надеяться даже на самое невероятное.
Мадам Дюран надела пальто и забралась в ожидающую ее карету. Там ее дожидалось горностаевое покрывало, а также жаровня и нагретый кирпич под ноги. Она осторожно набросила покрывало на колени – вот уже многие годы не прикасалась она к такой дорогой и роскошной вещи. Может быть, ее надежды не так уж несбыточны. Если бы вдовствующая герцогиня хотела устроить ей веселую жизнь, вряд ли снабдила горностаями, чтобы укрыть ее от холода зимней дороги.
Карета отъехала от обочины, покатилась легко и плавно. Зато сердце Верити так и подпрыгивало. После своего бегства из дому она всего раз видела тетю. Тогда она только начинала обучение у месье Давида. Это было на венчании подруги детства; в то утро Верити стояла в толпе зевак, привлеченных зрелищем пышной аристократической свадьбы. Видеть, как подруга спускается по ступеням церкви рука об руку с новоиспеченным мужем, было и без того больно. Но видеть, как герцогиня – еще не вдовствующая – кивает молодым в знак одобрения… Верити лишилась присутствия духа на несколько долгих недель.
От Кэмбери-лейн до Белгрейв-сквер было не больше полумили езды. Она приехала слишком быстро. Глубоко вздохнув, Верити приказала себе успокоиться. Она – взрослая женщина, которая сумела сама пробить себе дорогу в жизни. В такой день, когда сердце ее пело от счастья, она была даже рада видеть вдовствующую герцогиню – не важно, по какому случаю. Они все еще одна семья.
Как подобало высокому положению семьи, дом герцогов Арлингтон представлял собой величественное здание с шестью эркерами вдоль фасада. Широкий портик подъезда поднимался на высоту трех этажей и опирался на колонны, которые Верити вряд ли сумела бы охватить руками. Карета встала у ворот. Верити соскочила на землю, прошла через мраморный холл, а потом вверх по раззолоченной лестнице в величественную гостиную. Краем глаза она отмечала перемены в интерьере. Куда подевалась картина Гейнсборо? А пол – разве он был выложен узором из звезд, а не ромбов? А потолок всегда был кессонным? Не успела она как следует оглядеться, как хриплый властный голос произнес:
– Можете оставить нас, Салливен.
Голос принадлежал худой, одетой в черное фигуре, возвышавшейся в центре гостиной. Верити не сразу узнала седовласую даму, чьи глаза и рот окружала сеть глубоких морщин. Она не верила собственным глазам: какие опустошительные перемены произвело время! Герцогиня совсем постарела.
Трость черного дерева в ее руках тоже была приметой подкравшейся старости. Сердце Верити сжалось. Неужели прошло столько лет?
– Герцогиня, – тихо сказала она. – Вы хотели меня видеть?
– Кажется, у вас особая тяга к работодателям, – заявила вдовствующая герцогиня, не тратя слов на приветствия.
В сердце Верити больше не было места нежности; его заполнила привычная боль. Герцогиня постарела, но не смягчилась. Значит, последует мораль.
– Неправда, мадам. Иначе я прикарманила бы маркиза Лондондерри, – возразила мадам Дюран, почти не уступая в резкости тона герцогине. К собственному удивлению, Верити вдруг поняла, что не испытывает перед грозной дамой ни малейшего трепета. Не то что тогда, когда ей было всего шестнадцать.
Герцогиня холодно усмехнулась:
– Значит, особую тягу к работодателям из семьи Сомерсет.
– Что ж, старший был мужчина хоть куда. Младший – вообще неотразим, не описать словами.
– Да, младший Сомерсет замечательный, выдающийся человек. Ваш дядя, который в душе был демократ, очень его любил. Он был бы рад иметь сына, похожего на Стюарта.
Вот это действительно щедрая похвала.
– Значит, вы одобрите мой выбор.
– Напротив! Я оскорблена как никогда. Безрассудство мистера Сомерсета меня просто шокирует. Он разрывает помолвку с достойнейшей девушкой ради того, чтобы взять в любовницы женщину скандальной репутации! Да еще накануне важнейшего в нашей жизни голосования, когда мятежный лидер ирландцев готов ввергнуть свой народ в пучину бедствий.
Судьба нашего правительства зависит от результата голосования по вопросу Гомруля. В случае провала билля падет и правительство, и мы снова окажемся в оппозиции, и бог знает как надолго. Я положила слишком много времени и сил на то, чтобы привести либералов во власть. Не могу позволить кому бы то ни было все испортить ради любовной интрижки.
– Разве нам обязательно обсуждать государственные дела, мадам? – осмелилась перебить Верити. – Не вижу, какое отношение моя связь с мистером Сомерсетом имеет к судьбе правящей коалиции.
– Неужели вы настолько наивны, что полагаете, будто ваше прошлое не отразится на Стюарте самым печальным образом? Не повредит его работе в качестве «главного кнута»? Он потеряет доверие мистера Гладстона!
Вдовствующая герцогиня сверлила ее взглядом.
– Власть – это образ, Вера. Сила мистера Сомерсета в значительной мере зиждется на его репутации человека, не совершающего ошибок. А вы – его роковая ошибка. Неужели вы не понимаете, какую стену предубеждения пришлось сломать этому человеку, чтобы занять достойное место в жизни? Ведь это чудо, что он сумел подняться столь высоко. И поднимется еще выше, когда после принятия билля о Гомруле получит портфель министра внутренних дел. В партии либералов очень немногие могут похвастать таким влиянием и моральным авторитетом. Мистер Сомерсет двигался прямо в дом номер десять по Даунинг-стрит, пока не поддался вашим чарам.
– Вы полагаете, я стану причиной крушения его планов? – спросила Верити с изрядной долей презрения в голосе; сердце ее, однако, тревожно сжалось. Вдовствующая герцогиня замыслила отобрать у нее Стюарта!
– Да, и вы это знаете, – ответила вдовствующая герцогиня. – Но еще не поздно. Никто ничего не знает. Прекратите это безумие. Уезжайте, и вы сможете спасти его для высшей должности в стране. Вы же знаете, как он этого хочет. За что боролся всю жизнь. Не лишайте его мечты в угоду собственному эгоизму.
– Я не эгоистка, – заявила Верити, ненавидя себя саму за то, что оправдывается. – Не более, чем вы.
– Неудачное сравнение, поскольку я крайне эгоистична и всегда была такой, – сообщила вдовствующая герцогиня с самым безмятежным видом. – Но мой эгоизм не ставит под угрозу доброе имя мистера Сомерсета или его будущее. А вы наделаете бед.
