Три недели перед тем Каменев заявлял, что он «счастлив» голосовать с меньшевиками и эсерами за единую резолюцию о Временном правительстве, а Сталин развивал теорию разделения труда между кадетами и большевиками. Как далеко в прошлое отошли эти дни и эти теории! После урока апрельских дней Сталин впервые выступил наконец против теории благожелательного «контроля» над Временным правительством, осторожно отступая от собственного вчерашнего дня. Но этот маневр прошел незамеченным.

В чем состоял элемент авантюризма в политике некоторых частей партии? — спрашивал Ленин на конференции, открывшейся сейчас же после грозных дней. В попытках действовать насилием там, где для революционного насилия нет еще или нет уже места. «Можно свергать того, кто известен народу как насильник. Теперь же насильников никаких нет, пушки и ружья у солдат, а не у капиталистов; капиталисты не насилием сейчас берут, а обманом, и кричать сейчас о насилии нельзя: это бессмыслица… Мы дали лозунг мирных демонстраций. Мы желали произвести только мирную разведку сил неприятеля, но не давать сражения, а Петроградский комитет взял чуточку левее… Вместе с правильным лозунгом: «Да здравствуют советы» был дан неправильный: «Долой Временное правительство». В момент действия брать «чуточку полевее» было неуместно. Мы рассматриваем это как величайшее преступление, как дез организацию».

Что лежит в основе драматических событий революции? Сдвиги в соотношении сил. Чем они вызываются?

Главным образом, колебаниями промежуточных классов, крестьянства, мелкой буржуазии, армии. Гигантская амплитуда колебаний — между кадетским империализмом и большевизмом. Эти колебания идут одновременно в двух противоположных направлениях. Политическое представительство мелкой буржуазии, ее верхи, соглашательские вожди, все больше тяготеют вправо, в сторону буржуазии. Угнетенные массы, наоборот, все резче и смелее будут откачиваться каждый раз влево. Выступая против авантюризма, проявленного руководителями петроградской организации, Ленин оговаривается: если бы промежуточные массы колебнулись в нашу сторону серьезно, глубоко, устойчиво, — мы ни на минуту не задумались бы выселить правительство из Мариинского дворца. Но этого еще нет. Апрельский кризис, вышедший на улицы, это «не первое и не последнее колебание мелкобуржуазной и полупролетарской массы». Наша задача пока еще: «терпеливо разъяснять», подготовлять следующий сдвиг масс в нашу сторону, более глубокий, более сознательный.

Что касается пролетариата, то поворот его в сторону большевиков принял в течение апреля ярко выраженный характер. Рабочие приходили в комитеты партии и спрашивали, как им переписаться из меньшевистской партии в большевистскую. На заводах стали настойчиво допрашивать своих депутатов насчет внешней политики, войны, двоевластия, продовольствия, и в результате таких экзаменов эсеровские или меньшевистские депутаты все чаще заменялись большевистскими. Резкий поворот начался с районных советов как более близких к заводам. В советах Выборгской стороны, Васильевского острова, Нарвского района большевики как-то сразу и неожиданно оказались к концу апреля в большинстве. Это был факт величайшего значения, но вожди Исполкома, поглощенные высокой политикой, относились с высокомерием к возне большевиков в рабочих кварталах. Однако районы начинали все явственнее нажимать на центр. По заводам, помимо Петроградского комитета, открылась энергичная и успешная кампания за переизбрание представителей в общегородской Совет рабочих депутатов. Суханов считает, что к началу мая за большевиками шла треть петроградского пролетариата. Во всяком случае — не меньше, и притом — наиболее активная треть. Мартовская бесформенность исчезала, политические линии оформлялись, «фантастические» тезисы Ленина облекались плотью в районах Петрограда.

Каждый шаг революции вперед вызывается или вынуждается прямым вмешательством масс, совершенно неожиданным, в большинстве случаев, для советских партий. После февральского переворота, когда рабочие и солдаты опрокинули монархию, никого не спросясь, вожди Исполнительного комитета сочли роль масс выполненной. Но они роковым образом ошиблись. Массы совсем не собирались сходить со сцены. Уже в начале марта, во время кампании за 8-часовой рабочий день, рабочие вырвали уступку у капитала, несмотря на то что на плечах их висели меньшевики и эсеры. Совету пришлось зарегистрировать победу, одержанную без него и против него. Апрельская демонстрация явилась второй поправкой того же типа. Каждое из массовых выступлений, независимо от его непосредственной цели, является предостережением по адресу руководства. Предостережение имеет сперва мягкий характер, но затем становится все более решительным. В июле оно превращается в угрозу. В октябре наступает развязка.

Во все критические моменты массы вмешиваются «стихийно», другими словами, повинуясь своим собственным выводам из политического опыта и своим еще не признанным официально вождям. Ассимилируя те или другие элементы агитации, массы самочинно переводят ее выводы на язык действия. Большевики, как партия, еще не руководили кампанией за 8-часовой рабочий день. Большевики не звали массы и на апрельскую манифестацию. Большевики не позовут вооруженные массы на улицы и в начале июля. Только к октябрю партия успеет окончательно выровнять свой шаг, и во главе массы выступит уже не для демонстрации, а для переворота.

Вопреки всем официальным теориям, декларациям и вывескам, власть числилась за Временным правительством только на бумаге. Революция, невзирая на противодействие так называемой демократии, шла вперед, поднимала новые массы, укрепляла советы, вооружала, хоть и в ограниченном объеме, рабочих. Местные комиссары правительства и состоявшие при них Общественные комитеты, в которых обычно преобладали представители буржуазных организаций, естественно и без усилий оттеснялись советами. В тех случаях, когда агенты центральной власти пытались упорствовать, вырастали острые конфликты. Комиссары обвиняли местные советы в непризнании центральной власти. Буржуазная печать начинала вопить, что Кронштадт, Шлиссельбург или Царицын отложились от России и превратились в самостоятельные республики. Местные советы протестовали против этой бессмыслицы. Министры волновались Правительственные социалисты ездили на места, уговаривали, грозили, оправдывались перед буржуазией. Но все это не меняло соотношения сил. Неотвратимость процессов, подрывавших двоевластие, выражалась уже в том, что они, хоть и неодинаковым темпом, развертывались во всей стране. Из органов контроля советы превращались в отделы управления. Они не мирились ни с какой теорией разделения властей и вмешивались в управление армией, экономические конфликты, вопросы продовольствия и транспорта, даже в судебные дела. Советы декретировали под давлением рабочих 8-часовой рабочий день, снимали слишком реакционных администраторов, отставляли наиболее невыносимых комиссаров Временного правительства, производили аресты и обыски, закрывали враждебные газеты. Под влиянием все обострявшихся продовольственных затруднений и товарного голода провинциальные советы становились на путь таксации, запрещений вывоза из пределов губернии и реквизиции запасов. Между тем во главе советов повсеместно стояли эсеры и меньшевики, с негодованием отвергавшие большевистский лозунг «Власть советам».

Чрезвычайно поучительна в этом отношении деятельность Совета в Тифлисе, в самом сердце меньшевистской Жиронды, давшей Февральской революции таких вождей, как Церетели и Чхеидзе, и затем приютившей их, когда они безнадежно израсходовали себя в Петрограде. Тифлисский Совет, руководимый Жордания, будущим главой независимой Грузии, на каждом шагу оказывался вынужден попирать принципы господствовавшей в нем партии меньшевиков и действовать как власть Совет конфисковал для своих нужд частную типографию, производил аресты, сосредоточил в своих руках расследование и суд по политическим делам, нормировал хлебный паек, таксировал продукты питания и предметы первой необходимости. Расхождение между официальной доктриной и жизнью, установившееся с первых дней, в течение марта и апреля только возрастало.