На память пришли слова Джесса: «Ты когда-нибудь смотрела ночью на небо и гадала, кто смотрит на тебя оттуда?» Сегодня я чувствовала себя слишком незначительной, чтобы кто-то на меня смотрел. «Что, если мы и вправду марионетки? — подумалось мне. — Что, если мы всего лишь плод чьего-то больного воображения?»

Я просидела там до темноты в ожидании, но звезды так и не появились, и папа тоже не вернулся.

Спустя две недели я ехала в мамином фургончике в колледж. Из Хиллхауса позвонили в декабре, сообщили, что я принята и могу приступать к учебе в январе, если мне будет угодно.

Угодно ли мне было?

Мама и Дашай отвезли меня в Орландо к врачу (одному из наших), который проверил мне слух. Он не обнаружил никаких тревожных симптомов и сказал, что головокружения у меня могли быть вызваны воспалением среднего уха, которое обычно проходит само по себе. Затем мы отправились в торговый центр, чтобы купить мне одежду для школы — джинсы и футболки, аккуратно уложенные теперь в чемоданчик на колесиках, — а потом обедать, в процессе чего они пытались вызвать у меня положительные эмоции по поводу «новых начинаний».

Мае дошла до того, что процитировала читанное где-то выказывание, что, мол, оставить родительский дом — все равно что родить самого себя.

— Гадость какая, — поморщилась я.

По пути она рассказывала мне, как сама уезжала из дома.

— Я всегда знала, что хочу в Хиллхаус. Ведь туда поступали самые крутые ребята из старших классов.

Говорят, у меня буйное воображение, но мне оказалось нелегко представить собственную маму в виде озабоченной «крутыми ребятами» старшеклассницы.

— А родители хотели, чтобы ты туда поступила?

— Родители умерли, когда мне было четырнадцать, — бесстрастно отозвалась она. — Мы с сестрой отправились жить к родственникам.

Потерять родителей в четырнадцать лет казалось мне невероятным. Я долгие недели тосковала по исчезнувшему отцу, но представить себе, что он мертв, что больше никогда не вернется, — это было невозможно.

— Мама умерла от рака. — Мае свернула на I-75.— А у папы вскоре после этого случился инфаркт.

— Они были старые?

— Им шел четвертый десяток. Не старые. Это одна из причин, почему я хотела стать вампиром, — чтобы никогда не страдать, как они.

Мимо проносился пейзаж. Я откинулась на сиденье и задумалась.

— Не переживай, Ари. — Мама погладила меня по плечу. — Твой отец вернется.

— Но где он? Почему от него нет вестей?

— Я точно не знаю. Но подозреваю, что он отправился в погоню за твоим «черным человеком».

Мы остановились на обед — креветки с овсянкой в маленьком городке в Джорджийской низменности, где вдоль обочин покачивалась на заливных лугах серебристая и бледно-зеленая трава и воздух сладко пах подсохшим сеном. Усевшись снова за руль, мама вручила мне небольшую ламинированную карточку. На ней присутствовала моя фотография, имя, число и месяц рождения. Но проставленный там год делал меня на семь лет старше.

— Мне это сделали на черном рынке в Майами, — пояснила она.

Я таращилась на свою якобы совершеннолетнюю фотографию.

— Никогда ни о каком черном рынке не слышала.

— А что тебя так потрясло? Как, по-твоему, мы получаем водительские права и паспорта? — Она опустила стекло. — Разве твой отец не упоминал о Вамполье — Вампирском подполье? Это важная часть нашей сети взаимопомощи.

— Зачем мне фальшивое удостоверение личности?

Она вставила ключ в зажигание, но двигатель запускать медлила.

— Ты обнаружишь, что у большинства твоих друзей такое есть, чтобы ходить в бары и клубы. Им совершенно ни к чему знать, что тебе всего четырнадцать. Администрации колледжа твой истинный возраст известен. Они считают тебя вундеркиндом.

Мое высшее образование будет основано на лжи, подумала я.

— Без некоторого количества вранья никуда не впишешься. — Мае не отрывала глаз от приборной панели. — Тебе всего четырнадцать, Ари. Ты хочешь, чтоб с тобой обращались как с ребенком?

Она завела машину.

— Некоторые вампиры делают пластические операции, чтобы создать эффект старения. Таким образом, они могут жить в обществе смертных много лет, и никто ничего не заподозрит.

— Они делают операции, чтобы казаться старше? — Мне это показалось смешным. Каждый раз, проезжая по Флориде, я замечала придорожные рекламные щиты, вопящие об омолаживающих процедурах. Один гласил: «Даже ваш парикмахер не будет знать наверняка».

— Самые лучшие хирурги, те, что в Майами, делают изменения незаметными, — сказала мае. — Они могут даже сделать так, чтобы человек выглядел словно после легкой подтяжки или подкожных инъекций. — Мы ехали по проселочной дороге; послеполуденное солнце окрашивало луговые травы в бледное золото. — Разумеется, этого хватает только на какое-то время — продолжительность человеческой жизни. Затем нам приходится переезжать, получать новое удостоверение личности и начинать сначала, как сделал твой отец. Нам нужно поговорить еще об одной вещи. — Мае перевела взгляд с дороги на меня. — О сексе.

— Я все знаю, — быстро ответила я.

Мама поправила зеркало заднего вида.

— Ты знаешь «факты жизни». Но в курсе ли ты, как они работают в случае с вампирами?

К тому времени, когда фургон свернул в кампус Хиллхауса, я узнала все о вампирском сексе — по крайней мере, в теории — и впервые в жизни подумала, что моя мама ханжа.

Поскольку чувства наши настолько обострены, вампиры склонны воспринимать мир с гораздо большей интенсивностью, нежели люди. Мама сказала, что тот же принцип справедлив и для секса.

— Это одна из причин, почему сангвинисты и небьюлисты проповедуют воздержание, — сказала она. — Секс между двумя смертными может быть страстным, но секс между двумя вампирами может оказаться всепоглощающим, даже жестоким.

— Может оказаться? — Несмотря на нежелание обсуждать секс с мамой, мне хотелось знать больше. — Но это не всегда так?

— Я не знаю. — В ее голосе послышались оборонительные нотки. — Я храню целомудрие с тех пор, как стала вампиром.

«Моя мама ни с кем не спала четырнадцать лет?»

— Даже не пыталась?

— Ни разу.

Мысль эта меня шокировала. Затем я сообразила, что папа тоже, вероятно, воздерживался от секса столь же долго — но по какой-то неведомой причине, меня это не настолько волновало.

— Мае, тема щекотливая, но я не собираюсь отказываться от секса навсегда, если ты к этому клонишь.

— Я хочу, чтобы ты была осторожна. — Она отвернулась, и я гадала, каково ей. — Взвешивала возможные последствия. Если ты решишь что-нибудь сделать, тебе понадобится принять меры предосторожности.

— Я знаю о контрацепции.

— Более того. — Она снова повернулась ко мне. — Дашай немного рассказывала мне о том, как это происходило у них с Беннетом — как у нее периодически гормоны вырывались из-под контроля. Возможно, тебе придется справляться с чувствами, которых ты никогда ранее не испытывала. И, Ари, не делай ничего, пока не будешь знать, что готова.

«И как я это узнаю?» — подумала я. Но не стала спрашивать об этом маму. К своему большому удивлению, мне стало ее жалко.

Дверь комнаты номер сто четырнадцать в Сьюард-холле была обклеена осколками фарфора и мелкими камешками, складывавшимися в слова «внутреннее святилище». Дверь была заперта, и на стук никто не отозвался, поэтому я воспользовалась ключом, выданным мне в конторе администратора. Дверь, скрипнув, распахнулась.

В комнате было два окна, задернутых черными занавесями, под потолком торчала лампочка без абажура. Две односпальные кровати стояли вдоль противоположных стен, в ногах у них притулились потрепанные деревянные письменные столы. Возле одной из кроватей были сложены в штабель четыре чемодана. На полу, скрестив ноги, сидела девушка с длинными темными волосами и зашивала крохотные складочки на рубашке. При виде нас она удивилась не меньше, чем мы при виде нее.