Литмир - Электронная Библиотека

Тогда Мария расплакалась и сказала Петру: «Брат мой Пётр, что же ты думаешь? Ты думаешь, что я сама это выдумала в моём уме или я лгу о Спасителе?» Левий ответил и сказал Петру: «Пётр, ты вечно гневаешься. Теперь я вижу тебя состязающимся с женщиной как противники. Но если Спаситель счёл её достойной, кто же ты, чтобы отвергнуть её? Разумеется, Спаситель знал её очень хорошо. Вот почему он любил её больше нас. Лучше устыдимся! И облекшись совершенным человеком, удалимся, как он велел, и проповедуем Евангелие, не ставя другого предела, ни другого закона, кроме того, что сказал Спаситель».

Когда […] и они начали уходить, [дабы про] возглашать и проповедовать. (NHC BG 8502.1.17.7ff) (Robinson 1988: 526–527)».

По какой-то причине в дошедшем до наших дней тексте недостаёт четырёх страниц её откровений. Всего отсутствует десять из девятнадцати страниц Евангелия от Марии (Robinson 1988: 524, 526).

Очевидно, что эти отрывки делают неоспоримым факт того, что, по меньшей мере, некоторые древние общины гностиков полагали, что Мария Магдалина была тем «любимым учеником» и спутницей Господа. Её неоднократно выделяют как ученика, которого Иисус любил больше всех. Казалось бы, это противоречит утверждению в Четвёртом Евангелии о том, что мужчина-основатель иоанновой общины является тем «…из учеников Его, которого любил Иисус» (Иоанн. 13:23). Как же могли существовать две устойчивые традиции, каждая из которых указывает двух разных людей в качестве ученика, которого Иисус любил больше других? Смысл здесь появится тогда, когда мы попробуем исследовать, что, в действительности, обе эти традиции говорят об одном и том же ученике.

Анализ возможных объяснений

Нет сомнений в том, что любимым учеником в канонической версии Четвёртого Евангелия является неизвестный ученик-мужчина. Кроме того, как мы уже видели, документы Библиотеки Наг-Хаммади отражают устойчивую традицию, неоднократно называющую Марию Магдалину тем учеником, которого любил Иисус. Как же объяснить это досадное противоречие? Существуют только три возможных объяснения этому:

1) Между Четвёртым Евангелие и цитируемыми здесь произведениями гностиков нет связи. Они просто отражают две разные традиции, упоминающих двух разных людей в качестве любимых учеников Иисуса. Это просто совпадение.

2) Объяснения Брауна: Писатели гностических Евангелий находились под влиянием образа Марии Магдалины, как незаурядной провозвестницы Воскресшего Христа. Этот образ Марии Магдалины вдохновил писателей-гностиков сделать её учеником, которого Иисус любил больше всех и основным приемником откровений после Воскресения (Brown 1979: 154). Другими словами, писатели-гностики породили традицию, называющую Марию Магдалину в качестве любимого ученика, в ответ на то, что они прочитали в Четвёртом Евангелии. В этом сценарии каноническое Четвёртое Евангелие датируется ранее традиций, обнаруженных в сочинениях Наг-Хаммади.

3) Мой тезис: До-каноническая версия Четвёртого Евангелия чётко называет Марию Магдалину тем учеником, которого любил Иисус, именно так, как до сих пор это делают гностические произведения. Произведения гностиков отражают зависимость от до-евангелического текста, который «Раскольники» донесли до групп гностиков после раскола (Brown 1979: 149). Оставшаяся часть общины, «Апостольские христиане» по Брауну, также имели этот до-евангелический текст. Однако, свой текст они отредактировали для того, чтобы сделать его более приемлемым для возникающей институциональной Церкви, к которой они желали примкнуть. Они убрали ссылки на Марию Магдалину как на их основательницу. Взамен они сделали в тексте ссылки на «любимого ученика», но превратили его в безымянного мужчину. А в двух местах текста их редакция пытается представить любимого ученика и Марию Магдалину двумя разными личностями, заставляя их вместе появляться в одних и тех же сценах. (Обсуждаемые ниже структурные изменения этих мест подтверждают отстаиваемую точку зрения.) Они делали так, потому что знали, что церковные лидеры не признали бы подлинность Евангелия, написанного женщиной. Как замечает Браун: «Признание [Четвёртого] Евангелия каноном… было возможно только ценой уверенности в том, что оно имело апостольское происхождение» (1979: 149). А в мировоззрении руководителей институциональной Церкви ни одна направляемая женщиной паства не могла считаться апостольской.

Из этих трёх возможных объяснений третье является наиболее правдоподобным.

Первое объяснение может быть легко опровергнуто. Существует гораздо более естественная связь между Четвертым Евангелие и цитируемыми здесь произведениями гностиков. Исследование Брауна показывает, что большинство из иоанновой общины (Раскольники) принесло с собой до-каноническую версию Четвёртого Евангелия, которой потом пользовались докеты, монтанисты и гностики (1979: 149). Кроме того, как мы уже видели, Четвёртое Евангелие было очень популярно среди гностиков до принятия и канонизации его институциональной Церковью (Perkins: 946). И Браун обращает внимание на то, что гностические сочинения из Наг-Хаммади «изобилуют доказательствами их знакомства с иоанновыми идеями> (1979: 147). По всей видимости, между иоанновой общиной и гностическими группами имелось много очень ранних контактов. Следовательно, не может быть простым совпадением то, что Мария Магдалина упоминается в гностических сочинениях как «ученик, которого любил Иисус» почти так же, как неизвестный ученик-мужчина упомянут в Четвёртом Евангелии. Подобия слишком разительны, чтобы отбросить их, как несвязанные между собой явления.

Для того, чтобы опровергнуть второе объяснение, исходящее от Брауна, мы должны внимательно проанализировать внутреннее доказательство, которое поддерживает мой тезис.

Внутреннее свидетельство

Как уже было сформулировано выше, моим главным утверждением является то, что упоминанием о Марии Магдалине как о безымянном ученике редактор тщательно скрыл личность Марии Магдалины — любимой ученицы Иисуса. Когда редактор переделывал те семь, цитируемых выше, мест, в которых упоминается любимый ученик, он просто изменил упоминания о Марии Магдалине, заменяя их безымянными ссылками на «ученика, которого любил Иисус» или «другого ученика». Для большинства свидетельств это было легко осуществимо и в результате текст выглядел соответствующим образом. Вместо Магдалины взору читателя просто предстаёт безымянный ученик мужского пола.

Убрать ссылки на Марию Магдалину из большинства повествований было легко. Однако в ходе работы редактор столкнулся с проблемой. Традиция, помещающая Марию Магдалину у подножия Креста и у опустевшей могилы в воскресное утро была слишком сильна для того, чтобы её отрицать. Присутствие Магдалины при обоих этих событиях было общеизвестно среди большинства раннехристианских общин. (Это подтверждается тем фактом, что остальные три Новозаветных Евангелия сообщают о её присутствии при этих событиях.) Редактор просто не мог пренебречь каким-либо упоминанием Магдалины при Распятии или ссылкой на неё, как на первого свидетеля Воскресения. И всё же редактор по-прежнему хотел ввести любимого ученика в качестве основателя их общины и очевидца многих событий в деле спасения. Так он мог бы по-прежнему утверждать, что основатель его общины был очевидцем событий описываемых в этом Евангелие, несмотря на то, что по какой-то необъяснимой причине он не может открыть его личность (Иоанн 21:24).

Вероятно, здесь редактор задавал себе вопрос весьма схожий с таким: как я могу скрыть то, что Мария Магдалина была основательницей нашей общины, избежав при этом столь откровенного шага, как изъятие её из содержания, повествующего о Распятии/Воскресении, с которым большинство христиан уже знакомо?

Редакторское решение этой проблемы, вообще-то, было довольно простым. В этих двух событиях, где невозможно было отрицать присутствие Марии Магдалины, он переделал текст так, чтобы казалось, будто Мария Магдалина и тот самый любимый ученик были двумя разными людьми, одновременно появляющимися в одном и том же месте и в то же самое время. Следовательно, Мария Магдалина и любимый ученик-мужчина, появлялись вместе только в двух местах Четвёртого Евангелия — 19:25–27 (у подножия Креста) и 20:1-11 (у опустевшей могилы в воскресное утро)…Разве это не интересно? И именно в этих двух местах мы находим значительные структурные изменения в тексте Четвёртого Евангелия. Браун обсуждает эти изменения в обоих отрывках. (Это показывает, что я не выискиваю изменения в отрывках, которые их не содержат.) Примечательно однако, что Браун не находит подобных структурных изъянов в каких-либо других отрывках, которые содержат ссылки на любимого ученика.

4
{"b":"138943","o":1}