– Это ты, Анни? – переспросил он, хотя без всяких сомнений узнал говор уроженки Среднего Запада. – Прости, я сейчас был занят. Не расслышал ни слова.
Она засмеялась:
– Слушай, Мак, я знаю, что ты услышал каждое слово. Не вчера на свет появилась. Что ему передать, если он все же вернется?
– Да ты уже ответила на мой вопрос.
На другом конце провода повисло молчание.
– А ты задал вопрос? Странно… Что с тобой, Мак? По-прежнему куришь много дури или ты делаешь это только по воскресеньям, чтобы скоротать время церковной службы? – Она захлебнулась от хохота в приступе величия собственного чувства юмора.
– Слушай, Анни, ты же знаешь: я не курю дурь – никогда этого не делал и не собираюсь. – Разумеется, Анни ничего такого не знала, но Мак решил подстраховаться, кто знает, что она вспомнит из их разговора через день-другой. Ее чувство юмора не раз на пустом месте раздувало веселенькую историю, которая вскоре превращалась в «факт». Он уже мысленно представил свое имя в списке тех, за кого надо помолиться. – Ну ладно, не беда, поговорю с Тони в другой раз.
– Как скажешь. Ты лучше посиди дома, так спокойнее. Знаешь, парни вроде тебя с возрастом теряют чувство равновесия. Не хочу, чтобы ты поскользнулся и ушиб свои достоинства. Если погода ухудшится, Тони может и вовсе до тебя не добраться. Мы справляемся со снегом, слякотью и темнотой, но сегодняшний град – это настоящий вызов.
– Спасибо, Анни. Постараюсь не забыть твой совет. Потом поговорим. Пока.
Голова трещала еще сильнее, словно крошечный молоток бил в такт его сердца. «Странно, – подумал он, – кому вздумалось положить конверт в наш почтовый ящик?» Болеутоляющее еще не подействовало, но приглушило тревогу и навеяло страшную усталость. Он опустил голову на письменный стол, и на мгновение, как ему показалось, погрузился в сон. Его разбудил телефонный звонок.
– А… алло?
– Привет, дорогой. Ты что, заснул?
Звонила Нэн. Ее голос звучал на редкость бодро, хотя он уловил привычную затаенную грусть, которая слышалась в любом их разговоре. Она любила такую погоду не меньше, чем он. Он зажег настольную лампу, взглянул на часы и удивился, что проспал пару часов.
– Ага, извини. Кажется, я немного вздремнул.
– Что-то голос у тебя какой-то слабый. Все в порядке?
– Угу. – За окном было довольно темно, однако Мак видел, что буря не унималась. Снежный покров наверняка подрос сантиметров на пять. Ветви дерева склонились до самой земли. Он поймал себя на мысли: если поднимется ветер, какая-нибудь ветка обязательно сломается. – У меня произошло небольшое ЧП на нашей дорожке, когда я выходил посмотреть почту, все остальное в полном порядке. А ты где?
– Я по-прежнему у Арлин. Думаю, нам с детьми лучше переночевать здесь. Семейное окружение идет Кейт на пользу… кажется, она начинает восстанавливать душевное равновесие. – Арлин, сестра Нэн, жила за рекой, в штате Вашингтон. – В такую погоду лучше не выходить из дома. Надеюсь, к утру все утихнет. Жаль, что мы не успели попасть домой до урагана, ну да что теперь говорить об этом. – Она помолчала. – Как там дома?
– Хорошо, вокруг потрясающе красиво, но безопаснее смотреть на это из окна, чем гулять, поверь. Я даже слышать не хочу о твоем возвращении домой в такую непогоду. Никто никуда не едет. Вряд ли Тони удастся доставить нам почту.
– А я думала, ты уже ее получил, – удивилась она.
– Нет, почты не было. Я думал, что Тони уже приезжал, поэтому вышел проверить. Но. – Он колебался, глядя на записку, которая лежала на письменном столе. – Ящик был пуст. Я позвонил Анни. Она сказала, что Тони, возможно, не сумеет подняться на наш холм. Лично я не собираюсь еще раз выходить из дома, чтобы проверить, удалось ли это ему. Кстати, – он быстро сменил тему разговора, желая избежать ненужных вопросов, – как там Кейт?
Последовало молчание, затем раздался долгий вздох. Когда Нэн заговорила, то перешла на шепот, и он понял, что супруга на другом конце линии прикрывает трубку рукой.
– Хотела бы я знать, Мак. С ней говорить что с камнем. Чего я только не делала, чтобы расположить ее. Среди родных она немного оттаивает, а потом снова прячется в свою раковину. Я просто не знаю, как быть. Все молюсь и молюсь, чтобы Папа помог нам достучаться до нее, но… – Она снова смолкла. – Чувствую, что он нас не слышит.
Папа – любимое общение Нэн к Богу, выражавшее ее восторг и глубокую привязанность к Нему.
– Милая, я уверен, Господь ведает. Все наладится. – Эти слова не принесли ему облегчения, но ему хотелось успокоить тревогу, прозвучавшую в ее голосе.
– Я знаю, – вздохнула она. – Надеюсь, Он поспешит.
– И я тоже, – только и смог вымолвить Мак. – Хорошо, оставайся с детьми на ночлег, не рискуйте. Передай привет Арлин и Джимми, поблагодари от моего имени. Надеюсь, завтра увидимся.
– Хорошо, дорогой. Мне надо помочь остальным. Все суетятся и ищут свечи – электричество могут отключить. Тебе бы тоже не мешало об этом побеспокоиться. Свечи есть в подвале, а в морозильнике лежат пирожки, их можно разогреть. У тебя действительно все в порядке?
– Ну, больше всего пострадала моя гордость.
– Не обращай внимания. Надеюсь, завтра увидимся.
– Хорошо, дорогая. Берегите себя. Позвони, если вам что-нибудь понадобится. Пока.
«Какая глупость – говорить такое», – подумал он, повесив трубку. Разве он сможет помочь, если им действительно что-то понадобится?
Мак сидел и смотрел на письмо. Он был озадачен и пытался разобраться в какофонии тревожных чувств и смутных образов – миллион мыслей проносились в голове со скоростью миллион километров в час. Наконец он встал, сложил записку, бросил ее в жестяную банку и затем выключил свет.
Мак нашел еду, которую можно было разогреть в микроволновке, взял подушку с одеялом и направился в гостиную. Взглянул на часы: началась программа Билла Мойерса[1] – его любимая телепередача, которую он старался не пропускать. Мойерс принадлежал к тем немногим людям, с кем Мак хотел бы познакомиться; блистательный и прямой, способный с поразительной откровенностью выразить свои мысли и проявить искреннее сострадание к людям. Один из сюжетов этого вечера был посвящен нефтепромышленнику, который неожиданно начал заниматься добычей… воды.
Привычным жестом, не отрывая взгляда от экрана, Мак протянул руку к краю стола, взял рамку с фотографией маленькой девочки и прижал ее к груди. Другой рукой он натянул одеяло до подбородка.
Вскоре в комнате раздавалось похрапывание. По телевизору показывали сюжет о выпускнике средней школы из Зимбабве, которого избили за антиправительственные выступления. Однако Мак уже боролся со сновидениями: возможно, сегодня он не увидит кошмаров, возможно, ему приснятся лед, дерево и его падение.
Глава 2
Сгущающаяся тьма
Ничто не делает нас такими одинокими, как наши тайны.
Поль Турнье
Ночью подул чинук[2], освобождая от ледяного плена долину реки Уилламетт, оставляя снежную корку лишь на участках, окутанных густой тенью. Всего за сутки пришло весеннее тепло. Мак заснул уже под утро; его сон без сновидений, кажется, длился всего миг.
Когда он наконец встал с дивана, то немного огорчился, потому что от ледяных безумств не осталось и следа, зато он был рад видеть Нэн и детей, которые приехали меньше чем через час. Он получил заслуженную взбучку за то, что не положил испачканные кровью вещи в стирку, затем последовали охи и ахи, которыми сопровождался осмотр его травм. Такое внимание польстило Маку. Нэн обработала рану, наложила повязку и накормила его. Записка не выходила у Мака из головы, но он даже не упомянул о ней. Он так и не решил, что бы это значило, и не хотел, чтобы Нэн узнала о письме, если это обернется чьей-то бессердечной шуткой.