– Я помню… Ты тогда грозилась ИМ, – выделил Николай голосом слово – мандатом…
Надя засмеялась:
– Это был листок из «Арифметики» Магницкого…
– Да ладно? – удивился млалей. – Там же печать была! Я же видел!
Девушка захохотала:
– И ты тоже поверил? Это был библиотечный штамп!!
– Поверил! – глупо улыбаясь, ответил он. – А если бы они не поверили? Если бы грамотный среди них оказался бы?
– Если… Тогда бы мы с тобой тут не гуляли!
Он взял ее ладошку и осторожно погладил. Она посмотрела ему в глаза. Но руку не отняла. Мимо пробежала веселая девчушка с воздушным шариком.
– А потом я сбежала. А ты?
– Я тоже… И больше не вернулся к белым.
– Я вернулась в Москву. Как-то жила, сама не понимаю как. Но вот жила.
– А сейчас?
– И сейчас как-то живу. Работаю в паровозной газете «Гудок». А ты?
– А я, как видишь… – Он одернул гимнастерку.
– И что, тебя, бывшего белогвардейца, взяли в Красную Армию?
– Да у нас половина воевала то у красных, то у белых, – настала очередь смеяться Коли.
– Смотри… Церковь открыта… Давай зайдем? Не боишься?
– Кого мне бояться? – удивился Тарасов.
– Ну, ты же красный командир!
– Ну и что? Красный командир не должен никого бояться!
– А меня боишься?
– Немного…
– Пойдем!
Через час они повенчались…
* * *
Младший лейтенант Митя Олешко шепотом материл упавшего на снег бойца. Упавшего и никак не желавшего вставать. Мелкий снег хлестал пургой по щекам, красноармейца заносило снегом.
– Вставай, сука ты такая, вставай! – Командир минометного взвода первого батальона бригады уже собрался снять лыжное крепление и пнуть упавшего бойца, как тот зашевелился, стряхивая снег.
– Я вам не какая и не сука, товарищ командир, и нечего лаяться! Я, между прочим, сюда по призыву комсомола пришла!
Олешко слегка ошалел. Боец оказался девкой.
– Ты кто такая? Откуда, твою м… – Младший лейтенант едва сдержался от ругани.
– Не надо лаяться! Я же просила… – Девка схватила млалея за протянутую руку и встала. – Ну, упала, ну подумаешь…
– Лейтенант, ты идешь? – донесся приглушенный крик из темноты. Взвод уходил по лыжному следу в темноту демянских болот.
– Сейчас, – так же полушепотом крикнул млалей. Пурга пургой, а немцы где-то тут… – Слышь, ты, баба, объясни, кто такая?
– Я не баба, я техник-интендант третьего ранга, Довгаль! – козырнула девчонка и едва опять не упала в сугроб. Млалей ее удержал за руку. – Переводчица я, из первого батальона.
– Митя… Олешко… Младший лейтенант Олешко! Так я тоже из первого. Командир пульвзвода. Ты откуда тут взялась-то? – удивился лейтенант, глядя в карие глаза.
Наташа на мгновение прижалась к груди Мити. Пошатнулась снова? А потом они пошли по лыжне в глубь демянского котла.
– А нас тут четверо! В каждом батальоне переводчица. Любка Манькина вон в четвертом, а я что, хуже, что ли? Нам Тарасов говорил, мол, оставайтесь, а мы – нет! – пошли! А как не пойти? Война же!
– А чего лежала-то? – краешком рта улыбнулся Олешко.
– Споткнулась, а все мимо идут, мимо. А я встать не могу, тяжело, думаю, ну все. Подведу сейчас батальон. Отстану. Ты первый, кто меня поднял, ага!
– А я тебя раньше не видел… – посмотрел на Наташу младший лейтенант.
– А нас подполковник прятал. Вон вас сколько. Красавцы. Все на подбор. Три тыщи почти, а нас всего четверо. Вот и спрятал, чтобы девки не блазнились! Да ты не думай, я не такая! Мы все не такие!
– А я и не думаю, – буркнул Олешко.
Но техник-интендант третьего ранга не услышала его за очередным порывом ветра.
– Ладно, сама я дальше…
Она оторвалась от крепкой руки младшего лейтенанта и побежала вперед, догонять своих, наверное…
4
– Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…
– В каком году вас арестовали? – спросил фон Вальдерзее.
– Летом тридцать седьмого.
– А какова причина?
– На Дальнем Востоке я был адъютантом командующего байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Горбачева. Горбачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.
Немец прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошел к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:
– Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?
Тарасов удивился:
– Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.
– Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?
– Герр обер-лейтенант, вы плохо себе представляете нашу жизнь…
Тарасов вдруг задергал щекой.
А Юрген фон Вальдерзее вдруг наклонился над старым столом.
– Не понимаю вас, господин Тарасов.
– И не поймете, герр обер-лейтенант…
– Нихт ферштеен…
Тарасов грустно посмотрел на немца. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку…
* * *
– А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! При чем тут эти говнюки, а?
Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату.
– Коль, ты не горячись так. Ты майор?
– Майор. Что это меняет?
– Все, Коля, все меняет, – полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. – Ты – майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?
– Так. Дальше-то что?
– Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит, что?
– Что? – пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов.
– Что ты не один. Понимаешь? – хлопнул его по плечу Горбачев.
– Нет, – качнулся Николай.
– Сейчас я тебе объясню… Вот ты, – полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.
– Ну?
– Не нукай, не запряг… Где твой батальон?
– У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл, что ли?
Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула.
– Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может, и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?
Тарасов почесал щеку:
– Не понимаю.
– Твою мать… Начну сначала. Какая разница – кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?
– Так… Ну и что?
– Что? Вот тебе вопрос, – Горбачев оперся локтем на столешницу. – Что такое Родина?
Тарасов взялся за бутылку:
– Бахнем, таарищ полкник?
– Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?
Тарасов подержал бутылку на весу, подумал… И поставил ее:
– Надя.
– Что Надя?
– Надя – моя родина. А вот еще родит…
– Поздравляю. Но не в этом суть. Значит, Надя – твоя Родина?
– А кто еще?
– Тебе виднее, кто еще…
Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу…
– Мужики, вы спать-то собираетесь? – Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.
– Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! – спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?
– Вот еще секундочку, Надин… Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, – почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. – Надо что-то менять. Что и как, не знаю… Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно – организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все – танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?
