– Юрий Давыдович!

Комбата догоняли комиссар и трое железнодорожников.

– Юрий Давыдович, наша паровозная бригада, Арсеньев прислал.

Комбат оценивающе осмотрел всех троих. Один пацан лет семнадцати, один дядька под пятьдесят. А вот этот, похоже, старший.

– Майор Шелепин, – протянул руку комбат.

– Старший паровозной бригады имени героев КВЖД машинист Трифонов, – невысокий широкоплечий крепыш стиснул ладонь Шелепина.

– Ого, даже орденоносец, – улыбнулся комбат, глядя на помутневший орден Трудового Красного Знамени на тужурке машиниста. – За что, если не секрет?

– За проводку тяжелых составов. Сами методу придумали, сами освоили, потом даже в Москву ездили доклад делать. А вы? Если не секрет, конечно? – Трифонов с ответной усмешкой кивнул на боевое Красное Знамя на груди у Шелепина.

– За бои у Баин Цагана, Халхин-Гол.

Машинист слегка наклонил голову, словно подтверждая что-то, затем повернулся к платформам:

– Легкие сгружать уже приходилось. А вот таких еще не видел. Сколько они весят?

Комиссар предостерегающе поднял бровь.

– Нет, если военная тайна – я понимаю, – покачал головой Трифонов.

– Да ладно, Михаил Владимирович, под мою ответственность, – поморщился комбат. – Средние – 26 тонн. Мой, флагманский, вон на третьей платформе – под пятьдесят.

– Понятно, – машинист, видимо, что-то прикидывал, осматривая эшелон. – Немного неудачно, конечно, все средние в хвосте, ну, ладно. Значит, договоримся так, товарищ майор. Я буду подавать состав вперед. Пока Сева, – он указал на пацана, – не даст сигнал красным флажком, с места не трогайтесь.

– Хорошо. Соответственно, пока мы вам дважды флажком не отмахнем – вы тоже не двигайтесь.

– Ясно. Тогда мы – на паровоз.

Железнодорожники быстрым шагом направились к локомотиву. Шелепин повернулся к комиссару:

– Сборный пункт будет вон там, в автопарке. Михаил Владимирович, поставьте регулировщиков перед поворотом и перед воротами. Машины сразу маскировать брезентом. Надо постараться управиться за час-полтора. Черт, погано, что мы ехали сами по себе! Хоть бы взвод пехоты дали! Командиры рот, ко мне!

В этот раз ротные явились пред светлые очи комбата почти мгновенно. Майор последний раз, в деталях, разъяснил, что от них требуется, указал пункт сбора танков после спуска. При этом Шелепин пристально смотрел на Иванова, который не знал, куда деваться. Покончив с разъяснениями, комбат спросил, есть ли вопросы. Иванов, набравшись смелости, сообщил, что у половины его механиков опыт вождения «тридцатьчетверки» – всего несколько часов. Лейтенант очень хотел бы знать, как ему избежать аварии в такой ситуации. Комбат кивнул и сказал, что вопрос правильный. В случае, если командиры не уверены в опыте водителей, им следует самим занять место за рычагами. Отличникам боевой и политической подготовки не составит труда свести танк на землю. Иванов покраснел.

– Запомните, вы лично наблюдаете за разгрузкой своих танков. Как только танк спущен – даете отмашку флажком в мою сторону. Один раз. Запомнили? И не дай бог, кто-нибудь воткнет машину. Буду рассматривать это как сознательное выведение из строя со всеми вытекающими. Все, приступайте.

Командиры рот бегом бросились к своим платформам.

– Надеюсь, не напортачат, – пробормотал Шелепин.

– Смотри, Юра, накаркаешь, – усмехнулся комиссар. – Послушай старого политработника, майор. Все, что мог, – ты сделал. Теперь просто стой и смотри. Курить хочешь?

– Махорка?

– Обижаешь. Папиросы у меня.

– Хорошо живут старые политработники, – майор достал из протянутого портсигара папиросу и вынул из кармана зажигалку.

– Дай посмотреть? – Комиссар перевернул плоскую серебряную вещицу. – «Командиру взвода Шелепину за отличную стрельбу от…» Юрка, ты что, с ума сошел?

– А в чем дело? – спокойно ответил комбат, забирая зажигалку и пряча ее в карман. – Он мне ее вручал за то, что я пятью снарядами пять мишеней выбил.

– Он же враг народа.

– Враг не враг, – комбат глубоко затянулся. – Поди, разберись. У нас вон комдива посадили и начштаба. И комиссара, кстати, тоже. А весной он мне писал – выпустили, извинились, в звании восстановили. А тоже был враг народа.

– Слушай, кончай мне тут контру разводить!

– Молчу, молчу. Всё, они, похоже, готовы.

Комбат вынул флажок из чехла и резко отмахнул вниз. Взревели моторы, механики стали разворачивать танки на месте. Первым управился водитель Т-26 из взвода Иванова. Аккуратно въехав левой гусеницей на съезд, он начал короткими рывками подавать правую. На мгновение показалось, что последняя опорная тележка зависнет в воздухе с другого края, но тут механик дал газ, и танк медленно въехал на импровизированный пандус. Подрабатывая тормозами, водитель осторожно провел машину по спуску. Внизу танк все так же аккуратно развернулся на месте. Командир машины торопливо отмахнул флажком и вместе с заряжающим полез на башню. Т-26 медленно перевалился через пути и направился к месту сбора.

– Хороший водитель, – кивнул комбат.

Водитель Турсунходжиева все делал в точности по наставлениям. Повинуясь взмахам руки своего командира, он в два приема подал танк с платформы, затем очень медленно съехал вниз, развернул танк, чуть проехал вперед и остановился. В башню полез только заряжающий, а Магомед, похоже, решил остаться и присмотреть за своим взводом. Хуже всего дела обстояли у Бурцева. Механик сгружаемой машины, судя по всему, был совсем зеленый. Танк успел дважды заглохнуть на платформе, затем, при попытке развернуться, часть левой гусеницы оказалась в воздухе. Командир машины резко замахал руками над головой, потом подбежал к раскрытому люку механика и, видимо, приказал выметаться, сопроводив свои слова недвусмысленным жестом. Водитель неловко выбрался наружу, и командир нырнул на его место. Осторожно газуя, он свел машину вниз, отогнал в сторону и вылез из танка. Механик понуро подошел к танку, но разбор оказался коротким. Командир рубанул воздух рукой прямо перед носом незадачливого танкиста, сказав что-то, по-видимому, весьма нелицеприятное, и яростно полез на башню.

– Водитель – дрянь, – подытожил Шелепин. – Как подумаю, что с такими в бой идти…

– Зато командир, похоже, ничего, – спокойно заметил комиссар.

– Ну и что, мне его за рычаги сажать?

– Ты чего кипятишься? – Комиссар невозмутимо закурил. – Пойдем в бой с тем, что есть.

– Мне бы хоть месяц – я бы этих гавриков в минимально человеческий облик привел, – в сердцах махнул рукой комбат.

– Нет у нас месяца. У нас даже недели нет, – Беляков глубоко затянулся. – И ты это не хуже меня понимаешь. Так что кончай жаловаться, ненавижу это. Ты коммунист, в конце концов.

– «…и мотор взревел с новой силой», – не удержался майор. – Ты бы лучше не меня, а начштаба нашего воспитывал.

– Его теперь пусть Особый отдел воспитывает, – помрачнел комиссар. – Никогда себе не прощу, что проглядел…

– Ладно, не казнись. Ты его не знал. Так, похоже, первую порцию сгрузили.

С шестнадцатой платформы лихо скатилась ремонтная летучка. На мгновение показалось, что фургон перевернется, но шофер виртуозно развернул машину на пятачке, перевалился через пути по заранее настеленным доскам и укатил к стоянке.

– Напомни мне переговорить с этим лихачом, – заметил комбат и дважды махнул флажком в сторону паровоза.

Трифонов ответил двумя свистками, затем эшелон плавно тронулся и почти сразу остановился, передвинувшись вперед ровно на одну платформу.

– Ас! – восхитился комиссар. – Надо будет ему благодарность куда-нибудь записать.

– Нужна ему твоя благодарность. Ты ему лучше портсигар подари.

– Может, он не курит.

Дверь паровоза открылась, и из нее свесилась маленькая фигурка. Сева резко повел флажком и снова скрылся в кабине. Комбат отмахнул танкистам, и разгрузка продолжилась. В этот раз сплоховал водитель из взвода Турсунходжиева. Т-26 бестолково дергался на платформе, наконец двигатель заглох, и командир машины подбежал к танку, судя по всему, кроя механика на чем свет стоит. Внезапно на платформу вскочил маленький танкист и принялся что-то втолковывать командиру.