Он застонал, оторвал губы от ее губ, желая попробовать на вкус ее кожу, вдохнуть ее запах. Она была сама мягкость, от распущенных волос, которые касались его щеки, до рук и стройных бедер, которые добровольно раздвинулись, когда он продолжил свое осторожное исследование, доводя ее до исступления, до полной готовности.

На мгновение их глаза встретились, и ее взгляд, тот единственный взгляд, полный нежности и страсти, лишил его последних остатков самообладания. Он накрыл своим ртом ее рот, втолкнул язык между губами и так же требовательно вошел в нее.

А потом одним мощным толчком скользнул еще глубже и еще глубже, словно стремясь быстрее достичь своей цели. Он начал движение, вонзаясь в нее и отталкиваясь, слыша ее затрудненное дыхание и чувствуя, что она пытается отвечать на его движения, хотя диван давал ей не слишком много свободы.

Никогда прежде он не испытывал такого. Он ощущал себя хищником, вожаком стаи, подгоняемым первобытным инстинктом. Его оргазм был подобен взрыву, стирающему все остальные мысли и чувства. Он знал, что кричит как дикарь, знал, что Оливия наблюдает за ним. Он откинул назад голову. Ощущения продолжали обрушиваться на него, переполнять, словно горячей волной смывая и унося прочь, заставляя все мышцы содрогаться. Наконец, после нескольких бесконечных секунд, он рухнул на нее, лишенный, казалось, остатков дыхания.

Ее руки нежно и осторожно обвили его шею, пальцы погладили волосы. И лишь когда он ощутил легкое прикосновение губ к виску, невероятно сладкое и невинное, на него обрушилось осознание, что он грубо использовал ее тело, что полностью игнорировал условия контракта. И о самом проклятом контракте совершенно забыл. Черт возьми, он забыл доставить ей удовольствие.

Он не продемонстрировал ей ничего, кроме грубой мужской похоти.

Он лежал рядом с ней, затем поднял голову. Ей было до смешного стыдно смотреть ему в глаза, но она заставила себя — лишь для того, чтобы успокоить его. Но не смогла полностью подавить легкую улыбку, скривившую ее губы.

Он с отвращением выдохнул:

— Извини.

Приложив два пальца к его губам, она лишь хотела заставить его молчать. Но когда он поцеловал ее пальцы, сердце Оливии затрепетало, и голова сама приподнялась, чтобы поцеловать его в ответ.

— Тони, не разрушай все ненужными извинениями. Пожалуйста.

Едва она проговорила эти слова, его губы снова прижались к ней, язык начал ласкать ее язык, мускулистый живот прижался к ее животу. Она вся затрепетала, новая волна теплоты прокатилась по ней.

— Я уже все разрушил, моя сладкая. И ты заслуживаешь не только извинений.

Второй раз он назвал ее «моя сладкая». С самой гибели родителей никто и никогда не называл ее нежными именами. И теперь, слушая Тони, тая от ласки и нежности его голоса, она решила, что эти слова очень ей нравятся.

— За что именно ты хочешь извиниться?

— Я потерял голову. Я не дал тебе ничего.

— Это неправда. — О, как ей нравилось чувствовать на себе его крепкое, мужское тело, ощущать мощь этих твердых мышц, сильных ног и чудесного тепла. Она прижалась ближе к нему и потерлась носом о его плечо, наслаждаясь его запахом. От него всегда исходил такой чудесный, такой сексуальный аромат, от которого у нее кружилась голова. — Никто и никогда не заставлял меня терять голову, Тони. Думаю, это очень приятное чувство.

Он сдавленно засмеялся, затем потянул ее за волосы, чтобы посмотреть в глаза.

— Я принимаю обвинения, тем более что никогда прежде не занимался любовью без презерватива. Ощущать тебя, Оливия, тебя всю, — пьянящее чувство.

Она была ошеломлена его признанием.

— Никогда?..

— Никогда. Я всегда был крайне осмотрителен, даже совсем мальчишкой. Но и ты слегка виновата — появилась передо мной в таком наряде. — Он провел тяжелой ладонью по ее боку, погладив ткань, сбившуюся сейчас на ее талии. Его голос дрогнул и превратился в горячий шепот. — Я едва не умер, когда ты расстегнула пальто, и понял, что не смогу вдохнуть, пока не окажусь внутри тебя.

И он думает, что не дал ей ничего? С бешено колотящимся сердцем Оливия снова поцеловала его, мгновенно привыкнув к ощущению его губ. Когда на этот раз он поднял голову, она совершенно определенно ощущала его возобновившееся желание, но Тони не торопился на этот раз.

Он внимательно изучал ее, и было трудно говорить, но она все же вытолкнула из себя слова, подгоняемая странным желанием открыть ему свои мысли:

— Я боялась, ты засмеешься. Я выглядела смехотворно. Хотя я люблю носить сексуальное белье, никто не видит во мне сексуальную женщину…

— Ты сексуальнее, чем позволено быть женщине.

— Тони… — От его слов кружилась голова.

— Это будет нашим маленьким секретом, договорились? — Он провел пальцами по маленьким красным пятнышкам на ее коже, оставленным его утренней щетиной. Эти длинные пальцы коснулись ее горла, груди, остановились у соска, слегка ущипнули. Оливия уже хотела только одного — снова заняться с ним любовью.

Но Тони внезапно поднялся и оторвался от нее.

— Я должен принять душ и побриться, — проговорил он низким и страстным голосом. — Что бы ты ни говорила, я не хочу еще раз царапать твою кожу.

— Нет! — Она пыталась протестовать, пыталась удержать его.

Он наклонился и поднял ее.

— Вы можете принять душ со мной, мисс Андерсон, а потом я посмотрю, не заняться ли вами должным образом.

— Мне ужасно понравилось.

— Ты не получила настоящего удовольствия.

Горячая волна прокатилась по ее почти обнаженному телу. Он так откровенно обсуждает подобные вещи; это возбуждало ее, несмотря на крайнее смущение.

— Я… я получила удовольствие. — Она явно оборонялась. — Но я полагала, надо полежать неподвижно некоторое время.

— Обещаю, в следующий раз ты получишь большее удовольствие.

Тони шагнул следом в кабинку, снял с Оливии остатки белья, долгим и внимательным взглядом окинул всю ее, обнаженную, и это дало ей возможность полностью рассмотреть его. Роскошный мужчина — крепкий, смуглый, мускулистый.

Интересно, нравится ли ему смотреть на нее, как ей на него? Она взглянула в его зеленые глаза и мгновенно забыла собственный вопрос.

Тони придвинулся к ней ближе, и их тела соприкоснулись. Его плоть упиралась в ее живот, его руки легли на ее грудь.

— Тебе не нужно следить за временем, моя сладкая. Мои силы восстанавливаются, едва я смотрю на тебя и прикасаюсь. Это называется увертюра, Оливия. Я намерен вернуть свой долг. У нас в запасе вечность.

Полчаса спустя, натягивая простыню на разгоряченное тело, Оливия поняла, что до сих пор и не жила вовсе. Тот пик наслаждения, который она испытывала вместе с Тони, перевернул все в ее сознании.

Когда она снова открыла глаза — а это потребовало значительного усилия, — Тони по-прежнему был рядом. Его ладонь лениво лежала на ее груди.

— Ты никогда раньше не испытывала оргазма, не так ли? — без малейшего смущения спросил он.

В ответ она лишь снова закрыла глаза. Но Тони засмеялся и поцеловал ее в нос.

— Не прячься от меня, Оливия. Поговори со мной.

— Раньше мне это не казалось особенно важным, — призналась она. — Между прочим, я говорила тебе, что мои первые две попытки провалились.

— Твои первые две попытки с первым партнером, — мягко уточнил он. — Это не значит, что ты не могла…

— А ты, похоже… в восторге от этого?

Вместо ответа он взял ее безвольную руку, поцеловал ладонь, потом положил ее руку на свою восставшую плоть и на мгновение замер, когда ее пальцы сжались. Затем криво усмехнулся.

— Я в полном восторге. Но, кроме того, я рад за тебя.

— Ты смущаешь меня, вот что ты делаешь! — Она проговорила это, нахмурившись, но он лишь расхохотался.

— Почему? Потому что я — лучший любовник из тех, что поблизости? Ты кричала от восторга, Оливия. — Он погладил ее щеку и повернул лицом к себе. — Взгляни на меня, милая.

Снова ласковое слово. Оливия открыла глаза. Нежность его взгляда поразила ее.