И вновь Флоренция дает нам подходящий пример в лице Савонаролы, [36]который в последние дни республики стал первейшим гражданином города. Только в прошлом году синьор Микеланджело Буонарроти рассказывал мне, как до сих пор, спустя тридцать лет, он по-прежнему слышит звук голоса Савонаролы, когда тот проповедовал. Обуреваемый страстным желанием решительных перемен как в церкви, так и в своих согражданах, Савонарола начинял свои проповеди предсказаниями очистительной кары, готовой обрушиться на Италию. Когда же предсказание его подтвердилось вторжением французов в лето от Господа нашего 1494-е, он получил бразды правления в городе и возможность создать из потрясений свое святое царствие. Был он, однако, человеком недальновидным, и устремления его немногим выходили за рамки укрепленной республики, движимой девизом «Христос — царь во Флоренции». Тело Савонаролы вскоре сожгли на погребальном костре на площади Синьории: свидетельство как славы, так и ограниченности его.

Среди многих демагогов на протяжении веков единицы (если вообще хоть кто-то) брали на себя эту роль, обладая тем даром предвидения, необходимым для приготовления государства, кое я предрекаю. Наш демагог должен быть мужем, готовым взять бразды правления в политической сфере при возникновении хаоса. Следовательно, он должен быть хорошо осведомлен о других сферах и понимать всю ограниченность своей роли. Решающее значение имеет то, что он играет роль демагога, а не становится таковым. Ибо когда бы приобрел он все признаки вождя, то с утверждением новых основ государства никогда бы не смог утолить собственную жажду власти. Значит, не дано ему выйти на политическую сцену просто по случаю, то есть благодаря счастливой судьбе немногих звонких проповедей. Нет. Ему надлежит изучить нрав и настроение народа, узнать, чего люди страстно желают и что ругательски поносят в существующем государстве, а затем использовать эти познания для угождения желаниям народа. Ему надлежит говорить так, будто он говорит от имени всех. Он должен быть искусным знатоком людей, должен понять, когда вступить в схватку. Ему нет нужды наносить бравый удар, скорее надлежит ему созидать не торопясь, понемногу, начиная с малого. Пусть слух о деяниях его и мнения его послужат росту любви к нему в народе. Путь люди взывают к нему, а не он к ним. А потом, когда пробьет благоприятный час, когда Блюститель наставит все три сферы на внезапное движение, пусть демагог поведет народ свой в хаос. Народ не отступит в страхе. Он наделит демагога своим доверием и своей любовью. Потребуется время, чтобы вымолить такую преданность, и обстоятельствам бытия предстоит определять, насколько преуспеет в том демагог. Однако как от демагога (политического Управителя), так и от Блюстителя требуется лишь то, чтобы умели они читать в сердцах людских — умение, кое оттачивается годами и годами изучения.

Таковы пути к потрясениям в политической сфере. В сфере же экономической есть тоже три пути: первый — посредством естественного истощения, следующий — при помощи чужеземной блокады, третий — путем умышленного небрежения. Первый, скорее всего, приведет к ожесточенному соперничеству среди различных групп в государстве, то есть восстановит владеющих землей богачей против ремесленников и купцов, а также против крестьян и бедноты. Когда не станет хватать товаров для удовлетворения нужд каждой группы, те, кто обделен, сыщут повод для бунта и обращения государства в руины. Часто вина лежит на крестьянстве, ибо ему недоступно понимание приливов и отливов в торговле хоть оптом, хоть в розницу. Когда продуктов либо другого необходимого не хватает, крестьяне винят в том землевладельцев, которые виноваты не более, чем сами же крестьяне, ибо природа, а не скаредность — причина нехватки зерна, дерева, металлов и тому подобного.

Нигде подобный фарс более не входил в обычай в последнюю сотню лет, как в германских государствах. Члены гильдий сражались с купцами, крестьяне — с феодалами, ткачи и рудокопы с купцами до тех пор, пока нежданным взрывом не разразились Крестьянские войны, оставив за собой правление диктаторов по землям всей Германии. Вызванный экономическими неурядицами хаос не дал ничего, кроме возврата к власти старых правителей, гнет которых был еще больше прежнего. Естественное истощение оказалось для государства негодным поводырем на новом пути.

Так же, как трудно пользоваться в своих целях чужеземной военной угрозой (а равно трудно вызвать ее своей волей), трудно приходится и с чужеземной блокадой. Если кто позволил бы себе впасть в глупость и поощрять угрозу из-за границы, уповая на возможность поживиться за счет эдакого хаоса, то оказался бы и впрямь худшим из глупцов, ибо стоит лишь блокаде добиться своих целей, как не остается места ни для каких решительных перемен. Слишком часто осажденные обращают изможденные лица с впалыми щеками к своим покорителям, с радостью принимая любое правление, обещающее хлеб. Лишь немногие, ставшие во главе голодавшей черни, могут упорствовать в том, будто все предпочитают смерть покорности. Люди ведь охотнее прислушиваются к своим желудкам, нежели к зову чести и верности. Единственная перемена, какую порождает подобное действие, — это правление завоевателей. Тем же, кто связывает себя с новыми правителями, нелишне осведомиться у истории о судьбе былых предателей.

Нам остается всего лишь один выбор: умышленное небрежение. Вожди не ждут, пока естественный упадок в торговле и коммерции вызовет панику, не следует им вверять свою судьбу и в руки чужеземца либо врага. Вместо этого следует избрать какую-то одну область в мире купли и продажи, которая чревата бурными беспорядками. Не обманывайтесь представлением, будто подобное деяние должно быть из ряда вон выходящим. Тому, кто задумал причинить значительный ущерб, нет нужды ни сжигать все зерно, ни опустошать всю землю. Единственное, что нужно предпринять, — это вызвать одно событие, которое подорвет доверие народа: в одной области, где внезапная перемена вызовет у толпы сомнения в безопасности всего и вся. На протяжении истории подобное чаще случалось по упущению, нежели по сознательному умыслу, однако урок извлекается точно такой же.

Обратимся за примером к Милану. Когда некий герцог прекрасного сего города, убежденный приверженец гвельфов (имя не оглашу, уберегая его память от поношения), дал тайный приказ затопить один из своих кораблей (из опасения, что и друзья и враги прознают про то, что на борту находится его любовница, женщина из гибеллинов), он по упущению вместе с ней пустил на дно огромную партию шерсти и шелка. Действия герцога, возможно, и предотвратили мерзкую тяжбу между двумя противоборствующими группировками, однако, вызвав ярость купцов и суконщиков, он навлек куда более грозную беду, чем если бы позволил кораблю благополучно прибыть в порт. Производители шелка и ткани испугались, что потери, вызванные гибелью партии товара на затонувшем корабле, начисто разорят все их ремесло. Без товаров и без оплаты, судили они, на что еще можно уповать, продолжая дело? Дабы хотя бы частично оградить себя от убытка, они не придумали ничего лучшего, как закрыть в городе едва ли не половину своих лавок. Простой народ, падкий на страх, вообразил, что беда вскоре охватит все остальные области коммерции. Вспыхнувшая в результате паника вынудила князя даровать большие привилегии членам каждой гильдии, опустошив при этому казну и утратив свои позиции среди гибеллинов. И все это — из-за одного кораблика с несколькими тюками шелка и шерсти!

У герцога намерения вызывать такую тревогу не было, однако урок ясен: желающие умышленно причинить подобный ущерб будут в высшей степени вознаграждены, ибо от них зависит, где и когда произойти таким вспышкам, и они способны предугадать, чем ответит на сие народ. Следовательно, Блюститель и Управитель экономической сферы должны определить ту единственную область торговли и коммерции, которая способна вызвать такой же отклик, как и шелко-суконная торговля в Милане. Как демагогу потребно читать в сердцах людских, так и сему Управителю необходимо понимать естественные превратности экономики, используя это знание для овладения одной небольшой областью торговли. И, подобно демагогу, сему Управителю потребуются годы опыта и обучения, дабы прийти к такому решению. Таким образом, если демагог собирает своих последователей, то экономист (вновь слово, мной самим созданное) утверждает себя среди самых влиятельных кругов коммерции. Когда настает нужное время (то есть когда время отвечает потребностям других сфер), окажется не так трудно посеять в государстве экономическую панику.