То, что задолго до парижской премьеры все билеты были проданы, причем по завышенным ценам, не является показателем понимания народно-патриотической сущности «Вильгельма Телля». Это могло быть обычным ажиотажем вокруг произведения знаменитого автора. Зато мнения знатоков, оценивших оперу как явление, открывающее новые пути развития оперного искусства, были справедливы и ценны. А оркестранты во главе с дирижером Габенеком устроили под окнами маэстро на Монмартре серенаду, во время которой исполнили увертюру и отрывки из новой оперы. Важным показателем прогрессивности оперы явилось и то, что основная масса буржуазии и аристократии, от которой зависел кассовый успех, приняла «Телля» равнодушно и холодно. Говорили, что опера и длинна, и сложна, и скучна. Но, может, именно в том, что определенная часть общества насторожилась и сделала вид, что не поняла произведения, и заключается ценностная сущность творения, новаторство и совершенство которого открыло новые горизонты в музыкальном искусстве. «Вильгельм Телль», с его широчайшим показом масштабных исторических событий, их интересным преломлением, был творчески воспринят такими композиторами, как Мейербер, молодыми Вагнером («Риенци») и Верди («Ломбардцы», «Набукко»).

Шедевр! Но оперу ждала судьба всех творений, прямо откликавшихся на злобу дня в те времена. Начались бессовестные сокращения не только целых кусков, но и актов. Посещалась опера не очень хорошо. Конечно, автор был уязвлен таким отношением. Зная косность вкусов буржуазно-аристократической публики, он считал безразличным для себя ее мнение. Но одно дело – логически прийти к какому-то выводу, а совсем другое – претворить его на практике. Теперь Джоаккино сильно переживал происходящее. Естественно, внешне заметно не было ничего. Он был любезен, как всегда, только, может быть, в улыбке сквозила невысказанная печаль. Однажды, встретив композитора на улице, директор театра поспешил осведомиться: «Маэстро, надеюсь, что теперь у вас уже не будет оснований для недовольства мною, сегодня вечером идет второй акт «Вильгельма Телля». – «В самом деле? – любезно улыбнулся Россини. – Весь целиком?» Но эта горькая ирония стоила огромного напряжения сил.

А опера тем временем начала свое шествие по театрам мира. В Италии, чтобы попасть на сцену, ей пришлось претерпеть ряд сюжетных поправок. В Германии цензура изменила название на «Андреас Гофер», тем самым приблизив к современности. Ведь это было имя предводителя тирольских крестьян в начале XIX века! В России цензура назвала оперу «Карл Смелый». Но музыка итальянского композитора приживалась в разных странах, восхищая слушателей красотой и изяществом, потрясая драматической страстностью, говоря языком правдивым и романтически приподнятым.

И все же произведение, вызвавшее неподдельный восторг своих прогрессивно настроенных слушателей, сильно вымотало Джоаккино. «Вильгельм Телль», подобно величественной горной вершине, поднявшийся над всем творчеством Россини, забрал у своего автора слишком много и физической, и эмоциональной энергии. Нужен был полноценный отдых, отключение от дел, смена обстановки. А где это можно сделать лучше, чем дома, в Болонье? Теперь, согласно контракту, Россини мог отлучаться из Парижа. Поэтому-то он с женой через несколько дней после премьеры «Телля» отправились на родину. День своего отъезда композитор отметил сочинением парижанам прощальной песни. Да, годы, проведенные в Париже, явились значительным этапом на творческом пути Джоаккино, а жители города были взыскательной и чуткой аудиторией. Но все это в прошлом, а теперь сердце композитора рвалось в родную Италию. По пути в Болонью супруги Россини заехали в Милан, где им удалось побывать на спектакле оперы Беллини «Пират». Надо признать, что миланцы рвались на это представление не столько благодаря красотам музыки молодого композитора, сколько из-за присутствия в зале Россини. Но знаменитый гость вовсе не был расположен наслаждаться своей популярностью: он не показывался из своей ложи, где и принимал близких друзей. Иное дело Изабелла. «Отставная» примадонна торжественно предстала перед взорами любопытных во всем блеске своей увядающей красоты, купаясь в лучах уходящей славы. Последние годы между супругами Россини все чаще стали возникать размолвки. Неожиданно проявилась разница интересов и вкусов. Счастья уже не было. Случай в театре – это, конечно, мелочь. Мало ли у кого какое может быть настроение. Но именно из мелочей складываются большие неприятности. После спектакля Россини представили трепещущего от волнения Беллини. И маэстро, по достоинству оценивший новизну оперы, искренне поздравил молодого человека – ведь он начинает с того, чем многие уже кончают.

Болоньи чета Россини достигла только 6 сентября. Как же хотелось Джоаккино отвлечься от всех дел и заняться чем-нибудь совершенно другим, далеким от музыки делом, например сельским хозяйством. Однако наслаждение покоем, тишиной и сельским трудом оказалось недолгим. Доброта и отзывчивость Россини были общеизвестны. Вот и теперь он не мог отказать просьбе импресарио болонского театра, который хотел поставить в этом осеннем сезоне сразу три оперы маэстро: «Отелло», «Семирамиду», «Танкреда». Джоаккино репетировал, а потом дирижировал этими спектаклями.

В то время в Болонье Россини уже владел большим, старым домом. Удобно перестроенный и со вкусом отделанный, дом гостеприимно распахнул свои двери перед друзьями и единомышленниками. О, эти очаровательные субботние вечера в россиниевском доме! Сколько было в них теплоты и прелести духовного общения! В основном собирались люди, близкие друг другу по вкусам, нравам и понятиям. Часто говорили об искусстве и его проблемах в современном мире, музицировали, причем в домашних концертах обычно принимали участие и хозяин с хозяйкой в качестве певцов. Случилось так, что дом Россини стал центром музыкальной мысли Болоньи. В нем господствовала утонченная интеллектуальная атмосфера, а высказываемые и обсуждаемые идеи, нередко исходящие от хозяина, отличались новизной и прогрессивностью, основанной на глубоком осмыслении прошлого и настоящего. Бывать на этих вечерах было и приятно, и интересно, и престижно. Здесь собирались литераторы, артисты, художники, музыканты, аристократы, финансовые магнаты. И притягательной фигурой всех этих собраний был, конечно, Россини – всегда любезный и обаятельный, веселый, остроумный и насмешливый. Его общение отличалось изысканной легкостью, но не легкомысленностью, истинным изяществом, а не фатовством.

Надо признать, что болонская жизнь маэстро внешне производила впечатление бездумного наслаждения удовольствиями и общением с друзьями. Во всяком случае, так думали штатные директора «Театр Итальен» в Париже, Роберт и Северини. С отъездом Россини на родину выяснилось, что именно он всегда был истинным директором этого театра, потому что без него буквально не знали, что делать.

Эдуард Роберт даже приехал поэтому в Болонью, а Россини, не желавший заниматься делами, буквально бегал от него. Бедняга Роберт совершенно не знал, как ему быть. И главным злом, препятствующим ему, он стал считать болонских друзей маэстро, «с которым очень трудно говорить о парижских делах, потому что здесь он слишком отвлекается с этими проклятыми болонскими бездельниками, черт их возьми!»

Желание отдохнуть естественно, а впечатление бездеятельного житья Россини было только внешним. Все это время композитор напряженно ждал из Парижа нового либретто. Утомила его административная деятельность. Сейчас не давала покоя мысль написать оперу на сюжет «Фауста» Гёте. Уже были воплощены в музыкальных образах трагедия любви и драма гражданственных чувств. Теперь композитора волновали проблемы жизни и смерти.

Но этому замыслу не суждено было осуществиться. Июльская революция 1830 года, разразившаяся в Париже, поломала все планы маэстро. Под вопросом оказался и его контракт, с таким трудом заключенный с французским правительством. А это означало и возможное лишение пенсиона, обеспечивающего существование, то есть того, к чему Россини всегда стремился. Джоаккино отправляется в Париж. И на сей раз он едет без Изабеллы. Последнее время все чаще стало проявляться духовное отчуждение супругов. Взбалмошный характер жены не давал ни отдохнуть, ни сосредоточиться. Теперь, когда предстояло много волнений, связанных с устройством дел, Россини лучше было оказаться одному.