Уже не одними только глазами, но и пальцами он как бы впитывал каждую черточку ее лица. От искусных ласк Торгуна девушка совсем ослабела и затаилась чуть дыша.

Его глаза, которые раньше казались ей такими холодными, а взгляд таким безучастным, теперь с обожанием впивались в ее собственные. Они как бы взывали к ней и возбуждали такое странное и сильное томление, что она чувствовала себя околдованной. За все это время Торгуй не обронил ни слова: сила, которая их притягивала друг к другу, заменяла им всякие слова. Он придвинулся к девушке еще ближе, и какой-то отдаленный голос прошептал ей, что надо быть осторожной и, пока не поздно, бежать от соблазна. Она пренебрегла этим предупреждением, желая лишь того, чтобы сбылось то неотвратимое, что обещали его глаза. И как бы откликаясь на ее безмолвный призыв, Торгуй привлек девушку к себе и слегка приподнял ее голову, чтобы своим настойчивым, вожделенным взглядом проникнуть в ее глаза. Пальцами он перебирал пряди ее шелковистых волос, все сильнее сжимая хрупкую фигуру. Наконец их тела слились в жарком, нерасторжимом объятии. В голове Бретаны промелькнула удивленная мысль о том, что несмотря на такую разницу между их телами, они способны так тесно слиться в остром наслаждении. Этим они, наверное, обязаны судьбе, которая так приковала их друг к другу.

Торгуй прямо-таки вжимался в тело Бретаны, которая закрыла глаза, отдаваясь пьянящему чувству тепла и силы, которые излучало его тело. Рука Торгуна с затылка Бретаны с ленивой грацией опустилась на спину, перешла на талию и завершила свой путь на ее груди. Губы девушки раскрылись, и она застонала от острого чувства удовольствия. Что за колдовская сила таится в его теле, которая при каждом прикосновении делает ее такой беспомощной? Еще несколько мгновений, которые показались ей вечностью, и вот их губы разделяет одно только дыхание.

Как будто угадав ее мысли, Торгун без всякого сопротивления с ее стороны крепким поцелуем еще сильнее раздвинул губы девушки и языком начал ласкать ее рот. Бретана с упоением отдалась этому сладкому занятию.

Ощущение того, что его тело, руки и все-все-все заполнили ее, привело Бретану в состояние крайнего и уже неподвластного ей возбуждения. Теперь ей уже было мало просто прикасаться к нему, хотелось такого же ощущения и внутри. Она выгнула спину в отчаянной попытке с помощью Торгуна (уж он-то знает, как это сделать) обрести форму удовлетворения. Теперь оба они стремительно и неизбежно приближались к исполнению своего обоюдного желания. Чувства Бретаны, ее глубокое удовлетворение выдавали только сладостные стоны.

Торгун все понял. Без всяких усилий он освободил Бретану от платья, единственной преграды, еще разделявшей их тела, и сильно прижал ее тело к своей обнаженной груди. И вновь еще полное слияние: дыхание Бретаны участилось в ожидании следующей волны наслаждения, на которую, верила она, им предстоит вознестись. Но в тот момент, когда Торгун своими нетерпеливыми руками только-только хотел охватить ее полные груди, а его пальцы ласкали их соски, вызывая в них чувство мучительно сладкой боли, Бретана внезапно пробудилась от своего наполненного любовными грезами сна. В действительности, к этому дому, всем заботам и тревогам ее возвратил оглушительный грохот. Еще не совсем уверенная в том, происходит все это во сне или наяву, девушка выпрямилась на своем ложе.

Тяжелая дерновая дверь распахнулась, и в комнату упала огромная фигура незнакомого человека. С невероятным усилием он уперся руками в глиняный пол и попытался приподнять голову. От изумления Бретана открыла рот.

— Эй, — сердито закричала она, не зная, что еще сказать, — до каких это пор будут вламываться в мою спальню?

— Прошу прощения, миледи, — начал незнакомец. Однако не закончив фразы, Торгун (а это был он) без сознания рухнул на пол.

Первым побуждением Торгуна было желание рассмеяться, но затем он передумал. Он испытывал к ней нечто вроде благодарности за то, что она ухаживала за ним во время болезни.

Викинг продолжал облачаться в новую одежду, проявляя при этом опыт и сноровку. Затем он подпоясал искусно сделанную куртку с длинными рукавами толстым кожаным ремнем и, наконец, надел темно-синие чулки и козловые сапоги. В сундуке оказались также ярко-синий плащ и отделанная бронзовыми украшениями перевязь, явно предназначенная для меча, который Бретана раньше не заметила на дне сундука.

Закончив с переодеванием, Торгун занялся чем-то еще. Не будучи уверенной, насколько он одет, девушка опасалась отнять руки от лица и повернуться в его сторону. Прервал молчание Торгун:

— Ну вот, это, думаю, тебе понравится. Бретана обернулась и увидела, что теперь дом разделен на две половины, переднюю и заднюю, укрепленными по бокам шторами. Отведя их назад, к березовой стене. Торгуй открыл взору Бретаны стол на козлах, который он собирался использовать в качестве кровати для себя во вновь выгороженной комнате. Еще в одном сундуке нашлись и шкуры для самодельного ложа.

Бретана и не знала, что думать обо всем этом. Сначала он не хотел уходить из дому, потом самым наглым образом раздевался у нее на глазах, повергая ее в ужас по поводу казавшегося ей неизбежным жестокого изнасилования, а вот теперь скандинав предлагает ей отдельную спальню.

— Ну и какая же из них моя? — В ее голосе все еще сквозило недоверие.

— Вот эта, — указал он на постель, в которой провел три последних дня. — Можешь спать у очага. — Затем, не желая отказать себе в удовольствии поиздеваться по поводу написанного у нее на лице панического страха, добавил:

— А если мне будет холодно, так стоит только подумать о тебе, и сразу согреюсь.

Бретана отдавала себе отчет в том, что это была не просто грубоватая шутка. Ее лицо вновь вспыхнуло от смешанного чувства раздражения и замешательства.

Она предпочла пропустить мимо ушей этот сомнительный комплимент:

— Занавеска вряд ли позволит мне чувствовать себя в безопасности.

Торгуй задорно ответил:

— Если бы я таил против вас, миледи, какие-то злые намерения, то будь она сделана хоть из камня, это бы меня не остановило. Отдыхайте спокойно, дорогая. — С этими словами он исчез на своей половине, плотно задернув за собой обе половины штор.

Сильная усталость разлилась по всему телу Бретаны, обещая крепкий сон и свободу от каких-либо мыслей. Однако даже в таком состоянии она не могла подавить мучившее ее странное смущение. Пытаясь объяснить противоречивые обстоятельства ее теперешней жизни, она уверяла себя в правомерности собственного страха перед человеком, который сначала похитил ее, а затем обрек на неуютное пребывание в своей компании на этом Богом забытом острове. Но была и другая мысль — дело не столько в Торгуне, сколько в собственных амбициях, которые нарушали ее спокойствие. Сначала она попыталась разобраться в этом, но затем отказалась от этой смехотворной мысли. Итак, он не собирается применять по отношению к ней никакого насилия, и пока дело будет обстоять таким образом, она в безопасности. И вообще, хватит об этом. И, тем не менее, уснуть ей в эту ночь удалось далеко не сразу.

В столь же беспокойном состоянии пребывал и обитатель другой половины дома. Торгуй так и не сомкнул глаз и все смотрел на потолочные балки, размышляя по поводу странных обстоятельств, в которых оба они оказались из-за шторма. Если бы не это, то они уже приближались бы к дому. Бретана — к встрече со своим неизвестным отцом, а сам он — к серебру, которое Магнус обещал ему в обмен на свою дочь.

Из-за предательства своего братца Хаакона Торгун вот уже в течение очень долгого времени был лишен положения и состояния, которые принадлежали ему по праву рождения. На деньги Магнуса он собирался купить у юхландцев корабль, нанять команду и заняться борьбой за трон. Но теперь он оказался перед серьезной и неожиданной угрозой, и ее олицетворяла сама Бретана.

Когда он договаривался с Магнусом о ее похищении, то это была просто сделка, а девушка — всего лишь груз. Красота же Бретаны была для него как удар молнии; привыкнув рассматривать ее только с точки зрения денег, которые он за нее получит, и корабля, который на них можно купить, он оказался совсем не подготовленным к первой встрече с белокурой ведьмой.