И, к слову сказать, получила-таки свой приз, и даже больше. За несколько часов Гийом на многое открыл ей глаза… А сколько всего узнала она о собственном теле и его потребностях! За эту ночь Лилиан изменилась и к прошлому возврата нет.

Неопытная, простодушная девчонка, по пунктам распланировавшая свое счастливое будущее, благоразумно просчитывающая свои шансы на рассудочный брак, исчезла… Если, конечно, и впрямь когда-нибудь существовала.

Как там говорила Франси? «Рай, ад и сердечная боль»?

Что ж, в раю она уже побывала. И теперь гореть ей в аду, сознавая, что для Гийома она лишь очередная случайная подружка, пресловутая девочка-на-одну-ночь. И хотя сейчас чувства Лилиан словно атрофировались, она знала: сердечная боль очень скоро даст о себе знать, и в полную силу.

А ведь есть еще Юджин, которого она бессовестно предала.

Я никогда не смогу ему признаться в измене, убито думала Лилиан. Не смогу причинить ему такую боль. Он этого не заслуживает. Придется придумать какой-нибудь благовидный предлог и тихо расторгнуть помолвку. Скажу ему, что передумала… что слишком ценю мою независимость… что для меня главное — карьера.

Вот уж кто порадуется, так это матушка Юджина. Почтенная дама всегда считала, что ее сын слишком хорош для меня. Вечно намекала, что современные девушки все, как на подбор, карьеристки, с такими семьи не создашь…

Застонав, Лилиан уткнулась лицом в подушку. Сколько себя ни обеляй, ее возмутительному поступку оправдания нет и быть не может. Она не имела ни малейшего права идти в ресторан с Гийомом де Монфором, не говоря уже о том, чтобы пускать его в собственную постель.

А теперь он бросил ее, ушел, даже не оглянувшись. И виновата во всем только она одна. Если ведешь себя как распоследняя шлюха, так не жди, что обращаться с тобою станут как с королевой.

Лилиан сбросила одеяло и встала. Ночь осталась в прошлом, наступило утро — стало быть, жизнь продолжается. Она примет ванну — смоет с себя запах и поцелуи Гийома де Монфора — оденется и начнет отменять приготовления к свадьбе. Позвонит в цветочный магазин, потом в церковь, потом в типографию и в ресторан… Придется сначала список составить, размышляла Лилиан, включая воду и добавляя в нее немного своей любимой пенки с ароматом жасмина и фиалки.

А еще ей предстоит до крайности неприятное объяснение с матерью. Та наверняка примется рвать на себе волосы и обвинять дочь во всех смертных грехах.

Впрочем, в ситуации есть свои плюсы. Не придется шествовать к алтарю в сопровождении противной маленькой сопливки… И, конечно же, Гортензия не преминет пожаловаться на то, «как огорчена ее милая малютка».

Да уж, скандал разразится — мало не покажется! Лилиан недовольно нахмурилась: а надо ли ей во всем этом участвовать? Отчего бы не воспользоваться отпуском, который она «зарезервировала» на медовый месяц, и не уехать куда-нибудь, где она сможет спокойно собраться с мыслями и выработать стратегию дальнейших действий?

Отпуск со всей определенностью пойдет мне на пользу, решила Лилиан, пробуя рукой воду. А клиенты в большинстве своем наверняка согласятся подождать до ее возвращения. Она специалист высокого класса, недаром же у нее от заказчиков отбоя нет.

Да, дизайнер она превосходный, а вот в том, что касается личной жизни, полный профан…

Лилиан залезла в ванну, с наслаждением окунулась в душистую пену и закрыла глаза.

Да, я выставила себя полной дурочкой, подверглась смертельному риску, но испортить мне жизнь не позволю, внушала себе Лилиан. Любой человек имеет право на ошибку, и ее ошибка — это Гийом де Монфор. Серьезная, но вполне поправимая.

В коридоре послышался легкий шорох, и Лилиан поспешно обернулась.

Ее «серьезная ошибка» стояла в дверном проеме, плечом подпирая косяк. Гийом был одет, но без галстука; верхняя пуговица рубашки небрежно расстегнута.

— Доброе утро, — негромко поздоровался он. — Bon matin. — И шагнул к ванной, по дороге стягивая с себя пиджак. — А я думал, mon amour, ты проспишь до моего возвращения.

— Ты… вернулся? — глухо выдохнула молодая женщина. — Но куда ты ходил?

— Холодильник у тебя битком набит едой, вот только к завтраку там ничего не нашлось, так что я по-быстрому сбегал в супермаркет. — Гийом принялся демонстративно загибать пальцы. — Итак, у нас есть свежие булочки, апельсиновый сок, сыр, ветчина, йогурты. И все это мы с удовольствием съедим… — карие глаза его озорно блеснули. — Но позже.

И, к огромному изумлению Лилиан, Гийом закатал рукава, склонился над ванной и вынул мыло из ее разом онемевшей руки.

— Вставай-ка, моя красавица, — попросил он.

Не сводя глаз с его лица, Лилиан, молча, повиновалась. В груди у нее стеснилось — к растерянности примешивалось сладкое предвкушение.

Гийом принялся намыливать молодую женщину, начиная с плеч и постепенно продвигаясь ниже, ласковыми, массирующими движениями. Взгляд его был задумчив, и больше всего Гийом сейчас напоминал скульптора, доводящего свой последний шедевр до совершенства. Во всяком случае, так казалось Лилиан.

И от каждого его прикосновения — а Гийом не пропускал ни дюйма нежной кожи — по ее телу распространялся волнующий кровь жар и легкое покалывание. Грудь заныла от сладостного желания, розовые соски зовуще приподнялись. Лилиан затрепетала; и в этот миг рука Гийома скользнула по ее животу вниз. Едва чуткие пальцы, пробежав по бедрам, коснулись мягких завитков волос, Лилиан закусила нижнюю губу, чтобы не застонать слишком громко.

Закончив намыливать, Гийом снял с держателя душ и смыл пену — столь же тщательно и неспешно. Тугие струи воды острыми иголочками покалывали и щекотали кожу.

Наконец, когда Лилиан уж было решила, что больше не выдержит, Гийом отключил душ и потянулся за полотенцем. Он подал молодой женщине руку, помог ей выбраться из воды и сразу же закутал в мягкую махровую ткань.

— Вытирайся скорее, — вполголоса произнес он. — Не хочу, чтобы ты простудилась.

Простудилась? Лилиан недоуменно захлопала ресницами. Под пристальным взглядом этих карих глаз она чувствует себя так, словно заплуталась в пустыне под палящим солнцем, колени подгибались, в крови разливалось пламя. И, конечно же, Гийом прекрасно обо всем этом догадывался!

Лилиан покорно вытерлась и вопросительно посмотрела на Гийома. Он кивнул, словно отвечая на ее невысказанные мысли, взялся за края полотенца и осторожно притянул ее к себе. Обнял за плечи и припал к губам с неспешным, глубоким поцелуем, от которого голова Лилиан пошла кругом.

Секунды текли… Наконец Гийом отстранился — теперь и он дышал тяжело и прерывисто — и, распахнув полотенце, принялся осыпать легкими, точно пух тополя, поцелуями ее тело, постепенно спускаясь от шеи к груди и еще ниже, к упругому животу.

Вот Гийом опустился на одно колено, обнял ладонями ее бедра, слегка раздвинул их. А в следующий миг Лилиан потрясенно вскрикнула: жаркие губы коснулись ее разгоряченного лона, а язык защекотал ту самую, сокровенную точку…

Молодая женщина попыталась было отстраниться, сказать, что так нельзя… но слова не шли с языка. Мир словно перестал существовать, и во всей вселенной остались лишь они вдвоем, и его утонченные ласки. Все ее существо уступало власти нарастающего экстаза. И не успела Лилиан осознать, что происходит, как тело ее уже содрогнулось в оргазме, да таком сильном, что молодая женщина едва не потеряла сознание.

По лицу ее струились слезы. Гийом смахнул их краешком полотенца, а затем подхватил молодую женщину на руки и понес к двери.

— Куда это мы? — еле слышно спросила она.

— Обратно в постель.

— Но мы собирались завтракать.

— Думаю, завтрак мы отложим… на неопределенный срок. — Гийом жадно поцеловал ее в губы. — Ты не согласна, ma cherie?

Лилиан самозабвенно прижалась лбом к его груди — к манящему треугольнику загорелой кожи в вырезе рубашки.

— О да, Гийом, — глухо произнесла она. — О да… согласна…

Когда дело все-таки дошло до ланча, к покупкам Гийома Лилиан добавила свежие фрукты, шоколадный кекс и бутылку вина.