Когда же он взял в свои руки бразды правления в доме и поместье, Лидия была благодарна ему и даже пыталась оплачивать свои текущие расходы из собственных скромных средств, тех денег, что достались ей в наследство после смерти родителей.

Осиротевшую в шестнадцать лет Лидию воспитал брат матери, настоятель небольшой церкви в Шропшире.

Он умер через два года после ее свадьбы, и с его кончиной она оказалась одна, без родственников, если не считать нескольких троюродных сестер, которые были слишком заняты собственной жизнью, чтобы интересоваться ее делами.

Лишь одному человеку Лидия писала письма – Эвелин Маршалл, подруге матери. Ответные письма всегда были полны глубокой любви и здравого смысла и помогали ей справляться с тяготами ее нынешнего существования.

Миссис Маршалл также присылала ей книги. В годы тоскливого одиночества они стали для Лидии верными спутниками и друзьями, скрашивавшими ей жизнь.

Окруженная людьми, созданными исключительно ее воображением, она жила иллюзиями – ела, спала и читала, проворно передвигалась по безмолвному дому, в котором когда-то провела несколько счастливых лет, будучи молодой женой.

Кто мог предвидеть, что Дональд когда-нибудь станет таким, каким она видела его в последний раз? Тогда перед ней был – нет, не человек, а животное. Вернее, дикий зверь, который в припадке безумия, рыча, пытался растерзать ее своими сильными руками.

В камине громко стрельнул уголек. От неожиданности Лидия вздрогнула, затем встала, пригладила волосы и включила свет.

Взгляд ее упал на висевшее над камином зеркало, и она увидела в нем собственное отражение – темно-синие глаза, темные волосы, зачесанные назад, открытый высокий лоб.

«Мне уже двадцать семь, – подумала она. – Двадцать семь! И вот придется начинать жизнь заново».

Неожиданно со скрипом открылась дверь. Лидия резко обернулась, будто устыдившись того, что кто-то мог увидеть, что она разглядывает себя в зеркале. Но нет, это всего лишь слуга принес чай.

Какое-то время Лидия наблюдала за тем, как он ставит на стол серебряный чайник и тарелки с сэндвичами и пирожными, к которым она редко притрагивалась, и вдруг неожиданно для себя сказала:

– Я получила известие от полковника Брайанта, Маршэм.

Эти слова вырвались совершенно случайно, против ее воли, и она тут же умолкла, как будто у нее перехватило в горле. Однако Маршэм проявил должное понимание.

– Известие о хозяине, мадам? – участливо спросил он, глядя ей в глаза.

Лидия кивнула.

– Когда полковник в последний раз был здесь, он сказал, что брат плох. Я ожидал этого, мадам.

Слуга глубоко вздохнул, и Лидия поняла: с его стороны это был самый корректный и общепринятый способ выразить соболезнования. Внезапно она почувствовала, что теряет над собой власть.

В следующее мгновение Лидия с криком развернулась и бросилась вон из комнаты. Она взбежала вверх по лестнице, скорее нащупывая, чем видя перед собой ступеньки, и, влетев в спальню, сильно, со стуком захлопнула за собой дверь. Чувствуя, как по щекам струятся слезы, а тело сотрясают рыдания, она бросилась на постель. Но, даже горько рыдая, даже понимая, что теряет контроль над собой, Лидия отдавала себе отчет в том, что плачет скорее от облегчения, чем от горя.

– Я свободна, – повторяла она сквозь рвущиеся из горла рыдания. – Я свободна!

И от звука собственного голоса ей становилось стыдно.

Сидя в вагоне поезда, который шел до Вустера, Лидия смотрела в окно.

Она совершенно не представляла себе, что ждет ее в будущем. Знала лишь, что все ближе и ближе подъезжает к дому Эвелин Маршалл, чувствовала, что с каждой минутой в ней возрождается прежняя надежда на лучшее, возвращается былая энергия.

Казалось, тяжкий груз, так давивший ей на плечи, куда-то исчез, свинцовые тучи тоски и одиночества окончательно рассеялись. Впервые за много лет она почувствовала себя молодой и готовой радоваться жизни.

В ответ на письмо Лидии, в котором та сообщала, что наконец обрела свободу, Эвелин прислала неожиданную и лаконичную телеграмму.

«Это абсолютно в духе Эвелин», – подумала Лидия, читая телеграмму, и невольно улыбнулась.

Эвелин Маршалл всегда принимала решения быстро, но взвешенно, и они не предполагали ни отказа, ни сомнений.

Как и все остальные знакомые Эвелин, Лидия была готова, не испытывая угрызений совести, переложить бремя своих забот на ее плечи, передоверить ей право разрешать трудности, которые ей самой в данный момент представлялись непреодолимыми.

Когда Лидия и Дональд поженились, он без околичностей объявил, что она непременно должна родить ему ребенка. В случае, если она не подарит ему наследника, по его смерти все его деньги и имущество – и счета в банке, и недвижимость – переходили по завещанию семье его брата.

Овдовев после семи лет супружества, Лидия осталась с теми же скромными средствами, какие были у нее до свадьбы. Двести фунтов в год, завещанные отцом, однако если принять во внимание колебания курса, ее доход часто бывал существенно меньше.

И вот теперь ей нужно было как можно скорее принять решение относительно собственного будущего. Чем же ей заняться? Надо признать, Лидия ощущала себя совершенно непригодной к какой бы то ни было деятельности, но ведь чем-то заниматься, где-то работать все равно придется.

Лет пятьдесят назад она могла бы рассчитывать лишь на место гувернантки с самым скромным жалованьем, но кому нужны гувернантки в наши дни, когда школы обеспечивают куда более высокий уровень образования?

Собственное положение казалось ей почти безнадежным, и Лидия была благодарна судьбе за то, что в данный момент могла отложить все неурядицы до встречи с Эвелин.

С любым другим хорошо знакомым человеком и даже подругой, с которой они не виделись много лет, разговор мог оказаться довольно трудным. Но только не с миссис Маршалл.

Едва они покинули узкие улочки Вустера и покатили по сельской дороге, Лидия приступила к рассказу о последних годах своей жизни и, как и ожидала, нашла в Эвелин внимательную и участливую слушательницу.

Они ехали, пока не достигли высокой гряды холмов, возвышавшейся над городком Малверн, после чего свернули в долину, посреди которой широкий Северн сливался с узкой, неторопливой рекой Эйвон. Там, в небольшой деревушке, где стояло всего несколько десятков черно-белых домиков, находился дом Эвелин, носивший гордое название «Фор Эрроуз» – «Четыре стрелы».

Эвелин подъехала к самому крыльцу из массивных дубовых досок. Когда машина остановилась, на пороге показалась улыбающаяся служанка. Заглушив мотор, Эвелин Маршалл повернулась к гостье.

– Добро пожаловать в наши края, – ласково сказала она.

Проснувшись, Лидия обнаружила, что сквозь ситцевые занавески к ней в спальню проникает свет раннего осеннего утра.

Несколько секунд она лежала неподвижно, припоминая события вчерашнего дня. Ее переполняла необъяснимая радость, неведомое ей ранее чувство гармоничного единения с окружающим миром.

Затем, с неожиданным приливом энергии, Лидия вскочила с постели, босиком прошлась по устланному голубым ковром полу и раздвинула занавески.

Над рекой таял утренний туман, а вдали, на фоне безоблачного неба, четко вырисовывались очертания гор.

Лидия надолго застыла у окна, потом, удовлетворенно вздохнув, отправилась на поиски ванной комнаты. Ее переполняла необъяснимая уверенность, что новый день сулит немало приятного.

– Хорошо выспалась? – поинтересовалась Эвелин, когда Лидия спустилась в столовую, и, заметив улыбку на лице гостьи, добавила: – Можешь не отвечать. И так все понятно. Сегодня ты выглядишь совершенно другим человеком, не то что вчера.

– Я прекрасно себя чувствую, – призналась Лидия. – О, Эвелин, дорогая, я так рада, что оказалась здесь.

– А я рада снова видеть тебя у себя в доме, – ответила Эвелин.