– А обувь?

– Обувь? А что с ней?

– Здесь не менее двадцати пар. Возьмешь их с собой?

– Да, причем всю. Цены на обувь растут с каждым днем, а мне нужно экономить. И, знаешь, пожалуй, я все же оставлю парочку вечерних платьев, кто знает, как и куда повернет жизнь, вдруг они все же пригодятся. Упакуй, пожалуйста, вот это черное, голубое и серебристое. Они куплены совсем недавно и вряд ли скоро выйдут из моды.

– Джесс…

– Да, Ланьи.

– Твои детские рисунки, школьные тетради, фотографии… их ты тоже возьмешь с собой?

– Нет!

Ответ ее был так поспешен, что удивил даже всегда невозмутимого Ланьи.

– В Лондоне у меня начнется другая жизнь, в которой не будет места прошлому. Отвези это все туда, куда отвез папины вещи, кто знает, может когда-нибудь мне и захочется взглянуть на них еще раз.

Помогая Ланьи, Джессика желала только одного – чтобы закончилась наконец эта ночь. Следующий день тоже не предвещал ничего хорошего, и его тоже нужно было еще прожить, но до него оставалось еще несколько часов, тогда как ночь уже сейчас была с ней.

Едва дождавшись, когда Ланьи вынесет чемоданы из комнаты, Джессика выключила свет и, упав на кровать, долго лежала, следя за игрой света и тени на потолке. Глотая слезы, она пыталась еще раз осмыслить то, о чем рассказал ей отец, но если разум и находил какие-то объяснения, то сердце отказывалось их принимать. Никогда еще жизнь не была так сурова к ней, и никогда еще она не должна была принимать столько решений за такой короткий срок. Закрыв на минуту глаза, она погрузилась в короткий, всего на несколько минут сон, а проснувшись, начала перелистывать в памяти страницы прошлой жизни. Находясь в пограничном между сном и явью состоянии, Джессика словно наяву видела то картинки из будущего, то вновь погружалась в прошлое. Прошлое и будущее переплелись в ее сознании так тесно, что порой она не могла понять, было ли это уже в ее жизни или же все это только предстояло пережить.

В один из таких моментов Джессика попыталась подумать о матери, и память, словно скинув оковы, напомнила о том, что хранилось в самых ее глубинах. Две руки, словно два крыла, на ее плечах, водопад пахнущих вербеной волос, ласковая улыбка и глаза, в которых сосредоточилась, кажется, вся любовь и мудрость мира.

– Мамочка! Милая моя мамочка! – едва слышно прошептала Джессика и в ту же секунду вновь, как и тогда, в детстве, ощутила на своих плечах руки матери. Дрожь, что волнами пробегала по ее телу, внезапно улеглась, а на душе стало так же спокойно, как когда-то в детстве. – Спасибо, спасибо тебе, родная моя, – шептала Джессика, и легкий, ветерок обдавал ее едва уловимой смесью забытых, но от этого не менее родных, запахов.

Взглянув на часы, Ричард Крафт мысленно подсчитал оставшиеся до момента расставания с дочерью часы. Никогда еще время не летело для него с такой скоростью, и никогда еще ему не было так тоскливо, как в этот момент. Думая о том, что произошло, он не жалел о случившемся. Его отец и дед не раз начинали жизнь с нуля, значит, настал и для него шанс доказать себе и всему миру, чего стоит он, Ричард Крафт, и как человек и как бизнесмен. Выйдя на свободу, он, как когда-то они, начнет новый отсчет и тогда уже никому не позволит встать у себя на пути. Дождавшись, когда первые лучи солнца окрасят верхушки растущих напротив дома платанов, Ричард достал из ящика стола небольшую стопку писем. Все эти письма он получил от Лоры, когда служил во Вьетнаме, и после ее гибели ни разу не доставал их оттуда. Странно, но именно сейчас он почувствовал в себе силы вновь вернуться к ним и, читая полузабытые строки, чувствовал, как душа его наполняется живительной силой. Какими же глупыми и необыкновенно мудрыми были они тогда! Какие строили планы и как надеялись на их исполнение! Как радовались рождению Джессики и первым произнесенным малышкой словам!

Погрузившись в воспоминания, Ричард не заметил, как прошли еще два часа, и очнулся лишь тогда, когда часы в холле пробили восемь. Сложив письма обратно в пакет, он положил его в карман и, проверив еще раз ящики стола, подумал о том, что совсем скоро кто-то чужой будет писать за этим столом письма своей девушке или, возвратившись из школы, делать уроки.

Теперь, когда все мосты были сожжены, Ричард прощальным взглядом обвел уже не принадлежавший ему кабинет. Мелькнула мысль, что все это он видит в последний раз, но, как ни странно, он не испытал при этом никаких чувств. Душа вдруг перестала реагировать на боль, а привычные с детства вещи стали недосягаемо далеки от него. Словно огромная, невидимая обычному взгляду пропасть разверзлась перед ним и, разделив его жизнь на две части, оставила по ту сторону все, что было когда-то так дорого ему.

Осталось еще проститься с Джессикой, и это, пожалуй, было самой трудной задачей. Оттягивая этот момент, Ричард спустился на кухню, где, к своему удивлению, застал сидящую за утренним кофе дочь.

– Доброе утро, папочка.

Увидев, как спокойно лицо дочери, как благожелательна ее улыбка, Ричард Крафт почувствовал небывалое уважение к этой такой еще юной, но уже необычайно мужественной женщине.

Настоящая Крафт! – пронеслось у него в голове. Никаких истерик и слез, спокойная решимость и понимание. Какое счастье, что Бог услышал его молитвы и не дал Джессике сблизиться с Эдвардом Лоузом! Этот мерзавец не заслужил такого подарка, как его обожаемая девочка! Как же он будет счастлив, если его дочь свяжет свою жизнь с тем, кто действительно будет достоин ее!

– Ты уже позавтракала, Джесс?

– Вообще-то нет. Ланьи сказал, что ты скоро спустишься, и я решила подождать. На сегодня у нас гречишные оладьи, клубничный джем, яйца, сыр и паштет. Звучит заманчиво, не правда ли? Что ты будешь?

– Я бы выпил чашку крепкого кофе.

– Хорошо. Но, может, все же съешь что-нибудь?

– Нет, спасибо. Совершенно не хочется есть, наверное от волнения. Сегодня всем нам предстоит трудный день, Джесс.

– Понимаю, папочка. Но давай хотя бы сейчас не говорить об этом. У нас есть, кажется, еще час? Так пускай он будет таким, словно ничего не случилось. Хорошо?

– Согласен. Но сначала выслушай мою просьбу. Ты должна покинуть «Фледжберри» до того, как покину его я. Мне невыносимо думать, что ты увидишь, как меня посадят в полицейскую машину. Ты должна запомнить меня стоящим на крыльце, Джесс, тогда тебе не будет так тяжело вспоминать свой последний день дома.

– Ты говоришь так, словно мы расстаемся навсегда! – воскликнула Джессика.

– Нет, конечно. После того как ты устроишься в Лондоне, мистер Флетчер сообщит тебе, где и когда ты сможешь увидеться со мной. Будешь прилетать в Америку, а затем, когда меня выпустят, мы опять станем жить вместе. Быть может, к тому времени ты уже выйдешь замуж, у тебя будут дети… Я не стал бы вмешиваться в твою жизнь, Джесс, но мог бы жить где-то поблизости. – Он говорил, но сам не верил ни одному из произнесенных слов. Сердце, вот уже десять лет доставлявшее ему массу хлопот, словно сошло с ума и порой готово было выпрыгнуть из груди.

– Прекрасная идея, – судорожно сглотнув готовые уже было пролиться слезы, произнесла Джессика. – Мы купим новый дом и снова будем жить вместе. Жаль только, что с нами не будет Ланьи, но мы и сами как-нибудь справимся. Кстати, куда он делся? Я искала его, но он словно сквозь землю провалился.

– Ланьи повез на склад оставшиеся вещи, и, как только вернется, вы с ним тут же покинете «Фледжберри».

– Но…

– Никаких «но», Джесс, это моя последняя просьба к тебе и я настоятельно прошу выполнить ее, – более строгим, чем обычно, тоном произнес он. – И не расстраивайся так. Меня не лишат свободы надолго, к тому же мой адвокат добился некоторых послаблений. Раз в неделю мне будет разрешено пользоваться электронной почтой, так что ты будешь в курсе всего, что происходит со мной. Неплохо, правда?

– Замечательно! – уже не скрывая слез, произнесла она. – Я буду писать тебе длинные письма, чтобы ты читал их потом целую неделю.