Но вот он, наконец, священный проблеск света! От стен небесных, далеко в недра печальной Ночи проникает мерцание зари. Здесь начинаются пределы Природы; Хаос удаляется, как побежденный враг, из своих последних укреплений; он уже не шумит так, враждебный гул его стих. Сатана летит не с таким трудом, и наконец, при слабом мерцании света, совсем легко скользит по успокоенным волнам. Так корабль, разбитый бурею, лишенный всех снастей, радостно вступает в гавань. В легком, почти воздушном пространстве, Сатана парит на широко распущенных крыльях; он уже видит вдали эмпирейное Небо, раскинувшееся так широко и далеко, что глаз его не может определить – какой оно формы, квадратное или круглое. Он видит опаловые башни своей былой отчизны и зубцы ее стен из чудных сапфиров. Вскоре он открывает и новый мир, повешенный на золотой цепи; он кажется ему звездой самой малой величины, рядом с луной. Туда, исполненный злобного мщения, устремляется Дух проклятья в час, заклейменный проклятьем.

Господь, восседая на Своем троне, видит, как Сатана летит к новосозданному миру; Он показывает его Сыну, восседающему одесную Его; предсказывает успех Сатане в совращении человеческого рода; Господь оправдывает Свое правосудие и мудрость от всякого нарекания тем, что создал Человека свободным и, следовательно, способным противостоять искусителю. Однако Он объявляет свое намерение помиловать Человека, потому что он пал не от собственной испорченности, как Сатана, но будучи соблазнен своим врагом. Сын Божий воздает хвалу Отцу за изъявление Его милости к Человеку; но Господь объявляет, что милость Его не может быть дарована без того, чтобы не было удовлетворено небесное правосудие; покушаясь на Божество, Человек оскорбил величие Божие; за то он, со всем его потомством, обречен на смерть, и должен умереть, если не найдется кого-либо достойного ответить за его вину и принять на себя его наказание. Сын Божий добровольно предлагает Себя искупительной жертвой за Человека; Отец принимает эту жертву Сына и превозносит Его славу превыше всех имен на Небе и на Земле. Он повелевает всем Ангелам славословить Его; они повинуются и дивными хорами воспевают гимны и прославляют на арфах Отца и Сына. Между тем, Сатана опускается к крайней планете нашего мира; блуждая по ней, он прежде всего находит место, названное впоследствии Предверием Тщеславия. Оттуда враг достигает врат Небес; описание лестницы, ведущей к ним, и вод, протекающих вокруг Небес. Далее Сатана летит к шару Солнца; здесь он встречает Уриила, правителя этой планеты, но прежде чем заговорить с ним, Сатана принимает на себя вид Ангела нижнего чина; притворяясь, будто он горячо желает увидеть новый мир и Человека, которого поместил в нем Господь, он выведывает где находится жилище Человека. Уриил указывает ему дорогу: Сатана летит и опускается на вершину Нифата.

Привет тебе, священный Свет! Первородный сын Неба, луч, принадлежащий Вечному и сам вечный! Дерзну ли назвать тебя так, не заслуживая порицанья? Ведь Бог есть Свет, от века обитающий в неприступном свете, – значит Он обитает в тебе, лучезарное излияние несотворенного светозарного естества! Или лучше назвать тебя чистым током эфира? Но кто может поведать, где твой источник? Ты был прежде Солнца, прежде Неба, и, повинуясь гласу Божию, как ризой облек мир, рождавшийся из глубины мрачных вод и безобразного хаоса бесконечной пустоты.

Долго был я заключен в области мрака, и теперь, избегнув Стигийской пучины, я вновь мчусь к тебе. Когда в полете моем я проносился сквозь непроглядную тьму или тот полусумрак, я воспевал Хаос и вечную Ночь иными звуками, чем те, что извлекала лира Орфея[80]. Небесная Муза наставляла меня, и я отважно спускался в глубь мрачной бездны и снова возносился вверх. Но велик, беспримерно тяжел был мой труд! Теперь я спасен, я снова ощущаю, Свет, твою живительную силу! Но ты не вернешься к моим очам; тщетно вращаются они, чтобы встретить один из твоих всепроникающих лучей – даже слабое мерцание зари не доходит до них: или темная вода навек погасила их орбиты, или густая ткань застлала их темным покровом. Но все же, воспламененный любовью к священным песнопениям, я не перестаю витать в местах, обитаемых Музами. Светлые ручьи, тенистые рощи, озаренные солнцем холмы, и главное ты, о Сион, и веселые ручьи, с тихим журчанием льющиеся к святому подножию, к вам уношусь я в тихие часы ночи. Там иногда вспоминаю я тех двух мужей, которые разделяли мою участь: слепец Тамирис, слепец Меонид, и вы, Тирезиас и Финей[81], древние пророки. О, если бы и в славе я мог сравняться с ними! Дух мой питается мыслями, невольно рождающими гармонические звуки. Так бессонная птица поет в сумраке ночи, и, скрываясь в густой тени, разливается звонкой трелью.

С каждым годом возвращаются весна и лето, осень и зима, ко мне же день никогда не вернется. Никогда не увижу я больше ни сияния утра, ни вечерней зари, ни весенних цветов, ни летних роз, ни пасущихся стад, ни божественного лица человека! Как темная туча, окружает меня вечный мрак. Я отрезан от веселого общения с людьми; в книге чудного знания творений Природы лежат предо мною одни пустые страницы, они стерты, уничтожены для меня, и одна из дверей Мудрости закрыта навсегда.

Блистай же тем ярче внутри меня, о божественный Свет! Проникни во все способности моего духа! Дай зрение душе моей; изгони, рассей до малейшего облака весь туман перед моим духовным взором, чтоб я мог узреть и поведать вещи, невидимые смертному взору.

С горних высот чистого эфира Всемогущий Отец, восседающий на троне славы превыше всех высот, низводит Свое око вниз, чтобы обозреть дела Своих собственных рук и дела Своих созданий. Все святые силы Неба окружают Его, бесчисленные как звезды; лицезрение Его наполняет их невыразимым блаженством. Справа от Него сидит Его Единородный Сын, лучезарный образ Его славы. Прежде всего обращает Он Свой взор на землю и видит наших прародителей, первую и единственную чету, заключавшую в себе весь человеческий род. Она наслаждалась в блаженном саду бессмертными плодами радости и любви, нескончаемой радости, беспредельной любви в счастливом одиночестве.

Потом обозревает Он Ад и пучину между Адом и землею, и видит Сатану. В темном воздухе величественно парил он от пределов Ночи вдоль небесной стены. Он уже готов был опустить утомленные крылья и ступить нетерпеливой ногой на обнаженную поверхность вновь сотворенного мира, который кажется ему твердой землей без небесной тверди; но чем она окружена – океаном или воздухом – он не может определить. Господь, увидев его с Своей выси, откуда всевидящее око Его обнимает все – минувшее, настоящее, будущее, – так пророчески говорит Своему единственному Сыну: «Единородный Сын Мой, Ты видишь, какой злобой кипит наш противник? Ни Ад с его преградами, назначенный ему жилищем, ни тяжесть оков, ни беспредельная бездна, ничто не могло остановить его – так дышит он безнадежным мщением, которое падет на его же собственную мятежную голову. Расторгнув все преграды, он летит теперь в области света, задевая своим крылом Небо, прямо к новосозданному миру; он ищет человека, помещенного там Моей рукою, и обдумывает, нельзя ли погубить его силой, или, что еще опаснее, совратить его коварным обманом. Человек послушается его льстивой лжи и легко преступит Мой единственный завет, единственный залог его послушания. Так падет он, и в нем – все его неверное потомство. Кого, неблагодарный, может винить в этом, кроме себя самого? Он получил от Меня все, что только мог иметь. Я создал его первым и непорочным; он силен, чтобы сопротивляться злу, но и пасть в его воле. Так созданы Мною все небесные Силы, все духи, как те, что устояли, так и те, что пали. Устоявшие – устояли по своей воле, падшие – пали также по своей воле. Без свободы, чем могли бы они неоспоримо доказать Мне свою верность, любовь, твердую веру в Меня? Если бы они исполняли свой долг не по собственной воле, а только повинуясь необходимости, в чем была бы их заслуга? Может ли Мне быть приятно такое послушание, когда воля и разум (разум также руководит выбором), оба напрасные и бесполезные, лишенные свободы, оба бездействующие, рабски покоряются необходимости, а не Мне? Итак, они были созданы справедливо и не могут обвинять ни своего Творца, ни свою природу, ни судьбу свою в том, чтобы волей их управляло предопределение[82], начертанное непреложными законами высшего предвидения; не Мои законы повелевали им восстание, оно было их собственным делом. Я предвидел это, но это предвидение не имело влияния на их преступление; и, не будучи предвидено, оно, тем не менее, было бы совершено. Итак, без малейшего принуждения, без тени вмешательства судьбы, без Моего неуклонного предназначения, они предадутся злу, – сами виновники, как своих суждений, так и своего выбора. Я создал их свободными, и они должны оставаться свободными, пока сами не наденут на себя ярмо, или Я должен изменить их природу и вечный, непреложный закон, даровавший им свободу. Они сами избрали свое падение. Первые виновники пали, развращенные и обманутые сами собой; Человек же падет, прельщенный ими: поэтому Человек будет помилован; тем же нет прощения. Мое правосудие и милосердие превознесут славу Мою на Небесах и на Земле, но милосердие Мое от начала до конца воссияет еще ярче».