Итак, Гизы были отстранены Екатериной от власти. Кто же станет теперь вместо них ее советниками и министрами? Бурбоны?[4] Но король Наваррский, испугавшись обвинений, предъявленных ему Екатериной в связи с амбуазским делом, отказался от регентства. Именно поэтому королева-мать, хотя и не получила официального титула регентши, всеми делами в королевстве стала заправлять одна. Современники вскоре начнут величать ее не иначе как «правительницей Франции», а королю Наваррскому будет отведена роль всего лишь своеобразного «адресата» – получателя корреспонденции из многочисленных королевских провинций. Однако поскольку «Салическая правда»[5] запрещала передачу власти женщинам, регентом, как первый принц крови, считался именно он.
Неограниченная власть и излишне гибкая политика Екатерины, солидарной с канцлером относительно проявления терпимости к гугенотам, вызвали недовольство среди бывших приближенных. В результате герцог де Гиз, коннетабль Монморанси и маршал Сент-Андре создали в качестве оппозиции так называемый «Тройственный союз», заложив в его основу борьбу за принципы католицизма, благодаря чему заполучили активную поддержку фанатично настроенными в этом отношении народными массами.
Так обстояла ситуация в апреле 1561 года. А в сентябре, буквально накануне проведения в Пуасси очередной сессии Церковной палаты, Екатерина единовременно приблизила к себе Бурбонов и Шатильонов[6], убив тем самым сразу трех зайцев. Во-первых, с помощью некогда мятежных феодалов Юга обеспечила поддержку трону против могущественных принцев Лотарингского дома. Во-вторых, благодаря назначению опекуном малолетнего Карла (а значит, и главным наместником королевства) Антуана Бурбонского, мужа Жанны д’Альбре, у нее появлялась возможность быть в курсе планов гугенотов, которые, выступая против католицизма, могли привести к подрыву законной власти и раздробленности королевства. В-третьих, приближая первого принца крови, она как бы лишала протестантов их вождя. К тому же Бурбоны были к трону несравненно ближе, нежели Гизы[7], и папа римский Пий IV, хотя и чрезвычайно противился распространению кальвинизма, неоднократно намекал на это.
Во имя великой миссии, возложенной на него Екатериной, и поверив Филиппу II, который пообещал подарить испанскую Наварру (захваченную Фердинандом V еще в 1513 году), Антуан Бурбонский решился даже перейти в католичество. В конце концов этого требовали интересы государства, а главное, этого хотела регентша. Екатерина, разумеется, догадывалась о неискренности мужа своей золовки Жанны, однако ради поставленных перед собой высоких целей закрыла на сей малозначительный факт глаза. Муж же королевы Наваррской продолжал тем временем служить основным звеном, посредством которого осуществлялось посвящение протестантов в курс практически всех принимаемых в королевстве мер – как со стороны правящей власти, так и со стороны оппозиции. Длилось это, правда, недолго.
Позиции двух враждующих лагерей и связанную с ними политику правительства можно изложить достаточно коротко.
Итальянские войны, начатые еще Карлом VIII и продолжавшиеся более шестидесяти лет, не принесли французам ни славы, ни богатства. Пожалуй, единственным их плюсом явилось приобщение французов к великой и прекрасной итальянской культуре, с чего, собственно, и началась во Франции славная эпоха Возрождения. Однако материальные неудачи этих походов вызвали в дворянских кругах недовольство центральной властью, вылившееся впоследствии в повсеместное обращение к кальвинизму и организацию оппозиции по отношению к политике правительства. Дальше – больше. Получив весьма широкое распространение среди дворян и буржуа (хотя последние могли жаловаться разве что на непомерные налоги), кальвинизм уверенно шагнул в среду рабочих и ремесленников.
А обессиленное и обнищавшее правительство лезло меж тем из кожи вон, чтобы хоть как-то расплатиться с армией, распущенной после заключения в Като-Камбрези позорного мира. Лишившись в результате этого договора нескольких своих территорий и истощив собственное население грабежами, насилием и налогами, государство наконец осознало, что денег взять неоткуда. Дворянам, вернувшимся с войны в полуразрушенные родовые гнезда, платить было нечем. Картина взору открывалась безрадостная: разоренные, а то и сожженные дотла деревни, разрушенные города, изрядно поредевшее население…
Тогда-то речь и зашла о секуляризации[8] церковных земель. Разумеется, на горизонте мгновенно обозначились и противники реформы. И в первую очередь, конечно же Гизы: основной доход их провинциям (Бургундии, Лотарингии и Шампани) приносила как раз церковь. Именно здесь, на севере страны, столицу окружало самое большое количество церковных бенефициев[9], круглогодично питавших дворянство и королевский двор. И именно здесь, кстати, недовольных католицизмом насчитывалось меньше всего.
На юге Франции обстановка сложилась прямо противоположная. Гугеноты выдвинули свою программу секуляризации церковных земель. Дворянам их идея пришлась по нраву, и они толпами ринулись в кальвинизм, рассчитывая восстановить с его помощью пошатнувшееся материальное положение.
Почувствовав, в связи с создавшимся положением, неизбежность начала гражданской войны и стремясь не допустить раскола страны из-за распрей между католиками и гугенотами, Екатерина озаботилась поиском способов, позволивших бы отыскать деньги для удовлетворения нужд южного дворянства. Она как никто другой понимала, что озлобленные нуждой дворяне южной Франции могут легко объединиться с протестантами Германии, Швейцарии, Венгрии, Италии и других европейских стран. А это означало бы самую настоящую войну между Севером и Югом Франции. Войну, способную привести страну к непоправимому трагическому финалу.
Екатерина Медичи родилась от брака итальянского герцога Лоренцо Урбинского и графини Мадлен де ла Тур Оверньской, уроженки Франции. Возможно, именно с молоком матери она и впитала любовь к этой стране и ее народу. Во всяком случае, некоторые современники утверждали, что в плане патриотизма эта властная женщина не уступала самой Орлеанской деве. Единожды задавшись какой-либо целью, назад Екатерина уже не отступала.
Нашла она выход и из сложившейся ситуации. Повлекший, правда, недовольство со стороны дворянства. «Но пусть уж лучше ропот дворян, нежели масштабная война, могущая привести к государственному перевороту», – решила Екатерина. В случае смены правительства ей вряд ли удастся удержаться: победит Север – Гизы посадят на трон человека, угодного им; победит Юг – королем станет либо Конде, либо Антуан Наваррский. Ропщущих же дворян всегда можно усмирить: достаточно напомнить им хотя бы о эпохе Людовика XI. Впрочем, для этой цели существуют еще и тюрьмы, и виселицы, и плахи, и костры, и галеры… Великий Ришелье, стремясь привести Францию к единоначалию, в свое время к этому и прибегнет, а пока…
Пока вместе с королевой-матерью о благе государства радел Антуан Бурбонский, родоначальник королей, которым суждено было вскоре сменить династию Валуа. Вдвоем они придумали весьма действенный ход: продавать государственные должности людям «мантии». То есть – представителям буржуазии, обладающим средствами, столь необходимыми правительству. Ну и что, что раньше эти должности раздаривались королем за просто так? А теперь за них придется платить, только и всего. И чем больше денег готовы выложить, тем выше и значимее вас ждет должность. А выбор большой: от сборщиков и приемщиков податей до правительственного канцлера. Включая, разумеется, казначейские, судейские, секретарские, президентские и прочие посты. Более того, людям «мантии» позволялось отныне скупать и земельные владения. Другими словами, у буржуазии появлялась возможность наживаться за счет простого народа на займах и откупах.
