— Ему запомнилось, что вы выудили его из толпы родственников, отведя в сторону. А когда вы остались один на один, вы сказали ему, что хотите познакомить его с чудесной девушкой-скульптором, которую встретили неделю назад на вернисаже. Он вспоминает, что вы проводили его во дворец, в комнату, увешанную замечательными картинами, где его дожидалась Мариса. Он помнит, что вы представили ему девушку и, не успел он опомниться, тут же словно испарились. Ну теперь припоминаете?

Да, конечно, Спинола скользил взглядом поверх его головы, укладывая только что услышанные факты в сознании, пытаясь их осмыслить.

— Сколько вам лет, сеньор Спинола?

— Тридцать четыре, — последовал ответ.

— Вы не женаты?

— Нет.

— Возможно, вы объясните мне, зачем холостому мужчине знакомить молодую интересную женщину, тоже незамужнюю, со своим женатым кузеном?

Лицо Спинолы выразило что-то наподобие облегчения, и Фалькон догадался, что в голове собеседника созрел стратегический план.

— Как ни неприятно мне это вам говорить, инспектор, но Мариса — далеко не первая девушка, с которой я познакомил брата.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ровно то, что сказал. Я и раньше нередко знакомил Эстебана с одинокими женщинами, и с некоторыми из них он крутил романы.

— Значит ли это, что между вами существовала своего рода договоренность о том, что вы станете выполнять как бы роль сводника? — сказал Фалькон с рассчитанным намерением его оскорбить.

— Я с негодованием отвергаю такое предположение, инспектор!

— В таком случае объясните мне суть ваших отношений в этом плане.

— Я моложе кузена. Я холост. Я знакомлюсь с молодыми доступными женщинами…

— Но каким образом вы формулировали это друг для друга? Как называли вы то, чем занимались?

— Вы сами признаете, инспектор, что знание людей и их склонностей лежит в основе моей работы.

— Ну а если так, то в чем была ваша цель?

— Моей целью всегда и при всех обстоятельствах является доставлять людям приятное с тем, чтобы в решительный момент — решительный для меня или для мэра — я мог бы рассчитывать на их поддержку. Наши местные политики — внешне сама любезность, но это только видимость, хотя и видимость крайне важна. Никто открытым текстом не просит взятки. Никто не просит и девушки для оказания ему известных услуг на его рабочем месте. Я должен сам это почувствовать и понять, а потом сделать вид, что знать ничего не знаю, так, чтобы, встретившись на следующем приеме или следующей вечеринке, мы могли бы глядеть друг другу в глаза.

Итак, первый раунд Спинола с трудом, но выдержал. Фалькон поднялся. Он направился к двери и взялся за дверную ручку. Спинола снял ноги с края ящика и, подобрав, сунул их под стол.

— Вы, возможно, не в курсе, сеньор Спинола, — сказал Фалькон, — что Мариса Морено прошлой ночью была убита. Убийцы воспользовались ее же пилой. Они отрезали ей руку. Отрезали ногу. Отрезали голову.

Выражение легкого торжества слиняло с лица Спинолы. То, что осталось на нем, было не горечью, не ужасом. Это был страх, живейший и отчетливый.

Консуэло отыскала старый мобильник, но аккумулятор в нем сел, и она поставила его на подзарядку. Она решила, что лишние полчаса дадут ей собраться с духом. Снизу до нее долетали голоса. Звонить из дома она боялась. Если известия будут такими, что она не сможет сдержать себя, то собравшиеся внизу люди могут ее услышать, а это повредит Дарио. Патрульный у входа не пошевелился, когда она проходила мимо. Голову он запрокинул и прислонил к стене — он спал. В кухне звукотехник беседовал с полицейским, отвечающим за связь с семьей, — обычный треп двух севильцев обо всем на свете — о себе, о жизни, о родне. Консуэло сварила кофе, подала мужчинам, а свою чашку отнесла в гостиную. Оттуда был хорошо виден второй патрульный, расположившийся у бассейна. Там, снаружи, градусник показывал сорок градусов, и наверняка и этот патрульный клевал носом. Время тянулось так медленно, что терпение ей изменяло.

Она вернулась наверх. Телефон зарядился достаточно. Она внесла указанный в мейле номер в память телефона, не будучи уверена, что эмоциональное ее состояние позволит ей правильно его набрать. Потом позвонила в центр обслуживания и пополнила свой телефонный счет двадцатью пятью евро. Переобувшись в тапочки на плоской подошве, она тихонько спустилась по лестнице вниз, проскользнула мимо патрульного, мимо кухни и шмыгнула в раздвижные двери. Она прошлась вдоль бассейна. Патрульный не шевельнулся. В глубине сада живая изгородь в одном месте образовывала пролысину, за которой находилась калитка, ведущая на участок соседей. Калитка проржавела, потому что, насколько это было известно Консуэло, ею никогда не пользовались. Она пролезла в калитку за изгородь и очутилась в задах соседского бассейна.

Она позвонила. Гудки в трубке звучали прерывисто. Она затаила дыхание, чувствуя опасливый страх и нарастающее волнение, но когда в трубке послышался голос, внутренности ей сковало холодом.

— Diga.

Она не могла выговорить ни слова.

— Diga!

— Меня зовут Консуэло Хименес. Мне велено позвонить по этому номеру. У вас находится мой…

— Momentito.

Послышались приглушенные голоса. Мобильник передали в другие руки.

— Послушайте меня, сеньора Хименес, — сказал новый голос. — Понимаете ли вы, почему вас разлучили с вашим сыном?

— Я не вполне уверена в том, кто вы.

— Но причина, по которой ваш сын был у вас отнят, вам понятна?

— Нет, непонятна, — сказала она.

— Ваш друг, Хавьер Фалькон, инспектор…

— Он мне не друг! — почти выкрикнула она.

— Очень жаль.

Она не совсем поняла, к чему относились эти слова и о чем сожалеет говоривший: что они с Хавьером расстались или что нельзя его использовать.

— В такое время, как сейчас, друзья вам нужны, — произнес голос.

— Но почему вы думаете, что мне нужен он? — сказала она. — Он, из-за которого все это и случилось?

— Хорошо, что вы хоть это понимаете.

— Но мне непонятно, почему из-за расследований, которые он ведет, был украден именно мой сын.

— Его предупреждали.

— Но почему мой сын?

— Не сомневаюсь, что вы хороший человек, сеньора Хименес, но даже вы, занимаясь бизнесом, должны знать, что такое давление и способы, какими его оказывают.

— И способы, какими его оказывают… — растерянно повторила она.

— Прямое давление всегда вызывает сопротивление. Но существует давление косвенное, штука гораздо более изощренная.

Наступила пауза.

Консуэло не сразу поняла, что от нее требуется ответ.

— И вы желаете, чтобы я оказала некое косвенное давление, так?

— На участке трассы между Хересом и Севильей несколько дней назад произошла автокатастрофа, жертвой которой стал русский, Василий Лукьянов. Старшему инспектору Фалькону было поручено расследование этого инцидента, потому что в багажнике машины находились деньги — сумма в восемь миллионов двести тысяч евро, а также ряд дисков, на которых некоторые мужчины и женщины запечатлены за компрометирующими их занятиями. Нам требуется вернуть эти деньги и диски себе. Если вы сумеете убедить старшего инспектора Фалькона действовать в ваших интересах, сын ваш будет в безопасности. Мы отпустим его, даю вам слово. Если же, однако, вы предпочтете подключить к делу других лиц и другие организации или же старый ваш дружок обратится за помощью к другим, вы, сеньора Хименес, также получите обратно сына, но уже в расчлененном виде.

Мобильник вырубился. К горлу Консуэло подступила тошнотворная жгучая желчь. Выцветшее от зноя высокое небо над ней покачнулось, и она вынуждена была прислониться к стене бассейнового комплекса. Она задыхалась, пот ручьями стекал по ее лицу и шее. Она вытерла нос, откашлялась, борясь со слезами и жестоким разочарованием. Вспомнила о патрульной; возле бассейна, взяла себя в руки. Вернувшись к себе в сад, она прошмыгнула в дом, поднялась по лестнице. Разделась, встала под душ.