Он закусил губу, пытаясь взять себя в руки. Я обняла его. Он уронил голову мне на плечо, сдерживая рыдания.

– Я только что звонил в госпиталь Гленз Фоллз. Они говорят, что это будет чудо, если он протянет неделю.

– Ты можешь сейчас туда поехать?

– У меня прием до трех, но сестра Басс уже связалась с региональным отделением здравоохранения в Льюистоне, и они ищут мне замену на время моего отсутствия. Я не могу уехать больше чем на неделю, потому что иначе город останется без врача…

Я приложила палец к его губам:

– Для тебя сейчас самое главное – быть у постели своего отца. Рейс есть, ты проверил?

– Придется лететь до Нью-Йорка, там ждать четыре часа местный рейс до Сиракьюса, а оттуда два часа на автобусе до Гленз Фоллз. К тому же, как выяснила сестра Басс, это обойдется в двести с лишним долларов в один конец. Так что я решил ехать на автобусе. В четыре из Льюистона отправляется «Трейлуэйз». Он, конечно, идет путаным маршрутом – через Берлингтон, потом через весь штат Нью-Йорк…

– Почему ты не хочешь ехать на машине?

– Потому что она тебе понадобится на этой неделе. А я, как доберусь до места, возьму машину отца.

– Дэн, это безумие – трястись двенадцать-тринадцать часов на автобусе.

– Я не хочу садиться за руль. Я сейчас не могу. Я слишком…

Он высвободился из моих объятий, вытер слезы, бросил взгляд на часы и сказал:

– У меня пациенты…

– Дэн, мне очень жаль.

Он лишь пожал плечами и вышел.

В тот же день я отвезла мужа в Льюистон. По дороге он почти не разговаривал, разве что обмолвился:

– Я сожалею о твоей несостоявшейся поездке в Нью-Йорк.

– Ну, это же непредвиденные обстоятельства.

– Как только все это кончится, ты сможешь поехать.

– Нью-Йорк никуда не денется.

Я высадила его на автовокзале Льюистона. Он чмокнул меня в щеку и сказал:

– Я позвоню завтра, расскажу, что там происходит.

Потом схватил с приборной доски мою пачку сигарет, взял свою багажную сумку и исчез в серых унылых интерьерах автовокзала «Трейлуэйз». Он даже не оглянулся на прощание.

Вернувшись в Пелхэм, я старалась не поддаваться отчаянию. Марджи приуныла не меньше моего.

– Вот ведь невезуха. Я так надеялась оторваться с тобой в этот уик-энд.

– Как только все утрясется…

– Ты имеешь в виду, как только старик Бакэн откинется…

– Да, как только мы его похороним, ты увидишь меня на Манхэттене.

– Как Дэн? Держится?

– В фирменном стиле Дэна.

Марджи все поняла.

– Просто он в шоке, – сказала она.

– Он был готов разрыдаться, но потом передумал.

– Не дави ты на него. Потерять отца – это не шутки.

– Я знаю, и он старается держать себя в руках. Но опять-таки, он оставил меня с таким чувством, будто я чужая в его жизни.

– Ты просто разочарована тем, что пришлось отменить поездку в Нью-Йорк.

– Дело не только в этом, Марджи.

– Это пройдет, дорогая. Поверь мне. И очень скоро ты будешь у меня. Но пока…

– Я знаю, знаю. Не раскисай. Смотри на жизнь с оптимизмом. Будь любящей, заботливой супругой.

Когда он позвонил мне на следующий день, его голос выдавал крайнюю усталость. Поездка на автобусе заняла четырнадцать часов. Он прибыл в Гленз Фоллз только в шесть утра и сразу же помчался в госпиталь, где его отец лежал в палате реанимации.

– Клинически он почти труп, – произнес Дэн тихим, безучастным голосом. – Произошло обширное и необратимое неврологическое нарушение в сочетании с сердечно-сосудистой травмой. Удивительно, но, несмотря на то, что миокард полностью разрушен и не наблюдается никакой мозговой деятельности, его сердце бьется. У него просто потрясающая тяга к жизни. Могут пройти недели, месяцы, прежде чем он уйдет… Как у тебя прошел день?

Я действительно очень переживала за Дэна и не замедлила сказать ему об этом.

– Если бы я мог, то сейчас же впрыгнул в этот автобус и поехал домой, – сказал он. – Боюсь, что здесь меня ждет лишь долгое прощание.

В тот же день, около шести, в дверь постучали. Это был Билли. Он смущенно улыбнулся мне и опустил глаза:

– Я услышал об отце дока Бакэна. Мне действительно очень жаль.

– Я обязательно передам ему твои слова.

– Хорошо, – кивнул он. И замолк.

– Что-нибудь еще, Билли?

– Просто хотел узнать – не нужно ли вам чего сделать по дому?

– У нас все в порядке благодаря тебе.

Он снова улыбнулся своей глуповатой улыбкой, но старательно избегал смотреть мне в глаза.

– Сегодня вот работал в доме Бланда. Мистер Симс опять остался без водопроводчика, так что пришлось вызывать меня. Ха-ха.

– Как там все движется, без проблем? – спросила я из вежливости, хотя мне больше всего хотелось поскорее закончить этот разговор.

– Собираются закончить недель через пять-шесть.

– Что ж, замечательно.

Снова повисла неловкая пауза. И тут, спасибо чуткому сердцу малыша, Джефф напомнил о себе истошным криком.

– Пожалуй, мне пора, – сказала я.

– О… конечно.

– Спасибо, что заглянул.

– Вам точно ничего не нужно отремонтировать или прибить?

– Если мне что-нибудь понадобится, ты первым об этом узнаешь.

Я закрыла дверь и подошла к манежу, где надрывался Джефф. Я взяла его на руки, вдохнула запах подгузника и поморщилась. Стоило мне уложить его на пол, чтобы переодеть, как зазвонил телефон. Я потянулась к трубке, одновременно расстегивая подгузник и задаваясь вопросом, не Билли ли звонит и как мне относиться к его странному дружелюбию. Но вместо этого я услышала мужской голос:

– Ханна Лэтам?

– Точнее, Ханна Бакэн.

Короткий смешок.

– Ах да, забыл, что ты замужем.

– Кто это?

– Тоби Джадсон.

– Кто?

– Ты что, забыла, что мы встречались? Тобиас Джадсон.

До меня дошло.

– Постой, ты – Тобиас Джадсон, прославившийся сидячей забастовкой в Колумбийском университете?

– Тот самый. И мы встречались накоротке вместе с твоим отцом в Бостоне… несколько лет назад. Вспомнила?

Конечно, я вспомнила. Это был тот вечер, когда я увидела отца с той женщиной.

– Откуда у тебя мой телефон, Тоби?

– Мне его дал твой отец.

– Понятно.

– И он сказал, чтобы я, если буду проездом в Мэне, навестил тебя.

– Так ты сейчас в Мэне?

– Слышала когда-нибудь о ресторане «Гудвин», где продают «Ужас-ужас»?

– Ты в Бриджтоне?

– Так точно, и я тут подумал: нет ли у тебя уголка, где бы я мог приткнуться на ночь?

Мой двухминутный разговор с Тоби Джадсоном заставил меня нервничать. И не то чтобы он сказал что-нибудь странное и двусмысленное. Что ни говори, а этот парень был само обаяние. Усмехнувшись, он объяснил, что «сбежал» от своей докторской диссертации в Чикагском университете (с защитой которой опаздывал уже на целый год) и путешествует по стране. Еще он сказал, что прекрасно понимает – мне надо переговорить с мужем, принимая решение, стоит ли пускать на ночлег малознакомого человека, и дал мне номер телефона в ресторане «Гудвин», чтобы я могла перезвонить и сообщить, может ли он выдвигаться в сторону Пелхэма. В остроумной речи Тоби не было ничего дурного – подумаешь, позвонил друг друзей, представился и попросил приютить на одну ночь, для него все это было в порядке вещей. К тому же он был не просто другом друзей… он был другом моего отца, героем национальных новостей, превратившим Колумбийский университет в поле идеологической битвы во время крупнейшей сидячей забастовки. Тоби Джадсон был легендой радикального студенчества, так что я уж точно знала, кто он такой.

Но что меня беспокоило, так это – как сказать? – его всезнающий тон, непринужденная фамильярность, легкий саркастический смешок, закравшийся в голос, когда я поправила его с фамилией (несомненно, он мысленно тут же списал меня как безнадежно буржуазную особу). Возможно, моя неловкость была вызвана тем, что я, в свою очередь, ненавидела себя за эту нерешительность, осторожность, буржуазность. Все-таки я была замужней женщиной, жила в очень маленьком городке, так что…