На этом программа была прервана по причине приостановки ее коммерческих прав, и это был оглушительный успех. Как мать Реймонда твердила Джонни с самого начала, дело не столько в проблеме самой по себе, сколько в том, как ее продать.

— Дорогой, ты был изумителен, от начала и до конца. Клянусь, просто чертовски изумителен, — заявила она ему после телевизионного шоу. — То, как ты преподнес им эти заезженные, избитые «новости»… Нет, клянусь Богом, я сама почти готова была возмутиться.

Она не стала расстраивать мужа и ничего не сказала о невольно возникшем всеобщем замешательстве, вызванном разнобоем в цифрах, которые она сама дала ему два дня назад. Ее более чем устраивало, что сенатор Айзелин втянул людей по всей стране в дискуссию о том, сколько именно коммунистов трудится в Министерстве обороны, а не о том, есть ли они там вообще. И самого Джонни тоже не волновало, сколько их в Министерстве, двести семь или пятьдесят восемь, вплоть до того дня, когда мать Реймонда вручила мужу речь, с которой он должен был выступить в Сенате 18 апреля.

В этой речи Джонни заявил, что в Министерстве обороны работает восемьдесят два сомнительных человека, начиная с тех, которых «он рассматривал как коммунистов», и заканчивая теми, кого можно отнести к группе «серьезного риска». На пресс-конференции, состоявшейся 25 апреля и созванной уже не усилиями команды Джонни, а по требованию прессы всей страны, мать Реймонда снова занизила цифру. Джонни сказал, что «живой или мертвый», он готов доказать, что в Министерстве обороны есть коммунист и не один, но что один из них точно является «шпионом враждебной иностранной державы, будучи по рангу выше всех других агентов, действующих в пределах Соединенных Штатов Америки».

После того, как он изменил цифры во второй раз, во время речи в Сенате, Джонни подняли на смех в сенатской курилке, и он расстроился, словно какой-нибудь молокосос, из-за того, что выглядел глупо перед своими приятелями. Когда мать Реймонда заявила, что меньше чем за месяц необходимо уменьшить число коммунистов с двухсот семи до одного, он не выдержал и взбунтовался.

— Какого черта ты заставляешь меня все время называть разные числа? — накинулся он на нее прямо перед тем, как должна была начаться пресс-конференция. — В результате я выгляжу чертовски глупо.

— Ты будешь выглядеть чертовски глупо, если сейчас не выйдешь к журналистам и не сделаешь то, что тебе сказано. Кто, черт возьми, они такие, эти писаки со всей страны? И что это тебе вздумалось изображать из себя специалиста, который вдруг начал понимать, о чем он толкует, черт побери?

— Ладно, успокойся, дорогая. Я всего лишь…

— Заткнись! Слышишь? И — марш туда! — рявкнула она.

Сенатор Айзелин оказался перед целой батареей микрофонов, камер и вопросов. Компания оказалась не менее внушительной, чем та, которая собирается ради встречи с президентом Соединенных Штатов.

— Живой или мертвый, я буду настаивать на этом одном, — заявил Джонни. — И если выяснится, что в данном случае я не прав, никто не осудит подкомиссию, если в дальнейшем она не будет воспринимать всерьез ни одно сделанное мной заявление.

Безусловно, вся эта чехарда с числом работающих в Министерстве обороны коммунистов вызывала подозрения и сбивала с толку, и все же мать Реймонда прибегла к этому приему совершенно сознательно, чтобы затруднить людям отслеживание чисел день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, на протяжении всего периода «выпуска на рынок нового продукта», когда сенсационные, но голословные утверждения Джонни обеспечили ему появление на первых страницах газет по всему миру. На то у матери Реймонда было две причины.

Во-первых, эта женщина всегда исходила из того, что от усиленных раздумий у американцев начинает болеть голова, и, следовательно, они всячески стремятся избегать их. Во-вторых, цифры основывались на документе, который министр обороны семь лет назад вручил председателю комиссии Палаты представителей. Там говорилось, что к концу Второй мировой войны 12 798 правительственных служащих, которые работали военными агентами запаса, были временно переведены в Министерство обороны. Потом это число сократилось до 4 000, и лишь 286 из них было «рекомендовано не привлекать к работе на постоянной основе». Однако даже из числа последних были уволены только 79 человек.

Мать Реймонда просто вычла 79 из 286; именно с этого числа и начал Джонни. Она внесла в документ еще одно небольшое изменение. В бумаге министра было написано «рекомендовано не привлекать их к работе на постоянной основе»; она же добавила к этому «поскольку они являются членами Коммунистической партии», что Джонни, в свою очередь, расширил до «они являются коммунистами с партийными билетами».

Вся эта чехарда по-прежнему немного смущала Джонни, и в конце концов он стал относиться к ней как к чистой воды жульничеству. В один прекрасный день, будучи в подпитии и слегка взвинчен, он отчасти потерял над собой контроль и принялся жонглировать числами в пределах одной речи, что было зафиксировано в отчетах Конгресса США за 10 апреля. Сначала Джонни заявил, что «в Министерстве обороны есть довольно внушительная группа активных коммунистов», потом выразился иначе, а именно — «их там много». После чего ему на память пришло число двести семь, и он сказал:

— Я вовсе не называл на пресс-конференции министра цифру двести семь; если мне не изменяет память, я сказал тогда «свыше двухсот коммунистов». — Вслед за чем торопливо добавил: — В моем списке пятьдесят семь имен коммунистов, работающих в Министерстве обороны в настоящее время. — И тут же снова отрекся от сказанного раньше: — Мне абсолютно точно известно о группе примерно в триста коммунистов, имевших личные контакты с министром обороны, а впоследствии уволенных из-за своих коммунистических взглядов.

После чего, истекая потом, точно борец в плохой физической форме, он плюхнулся на место, сам уже совершенно сбитый с толку.

Джонни знал, что, вернувшись этим вечером домой, получит хорошую трепку, и так оно и произошло. Мать Реймонда набросилась на него с такой яростью, что, пытаясь защититься и опасаясь, как бы жена попросту не избила его, он потребовал перестать манипулировать числами и остановиться на одном, которое он в состоянии запомнить. До матери Реймонда, наконец, дошло, что она чрезмерно напрягает супруга, так что у того и в самом деле крыша может поехать. В результате она остановилась на числе пятьдесят семь не только потому, что его был в состоянии запомнить Джонни, но и потому, что всем остальным ничтожествам это тоже было под силу, поскольку существует ровно пятьдесят семь видов консервов в металлических банках, и эти ценные сведения реклама умело вдалбливала в головы американцев на протяжении уже многих лет.

Где-то месяца через три Джонни купил матери Реймонда ящик джина — за то, что она сделала его «самым знаменитым человеком в Соединенных Штатах», причем слава его постепенно распространялась по всему миру. Элеонор провернула всю операцию настолько успешно, что спустя пять месяцев после его первого выступления на пресс-конференции комиссия Сената даже предприняла специальное расследование выдвинутых им обвинений, публичное расследование, в ходе которого были заслушаны показания общим объемом в три миллиона слов, причем позже Джонни утверждал, что треть этих слов произнес он сам.

Некоторые государственные деятели терпеть не могли Джонни и заявляли об этом публично, зато другие народные избранники, казалось, соглашались с ним. Правда, ближе к концу всей этой вакханалии они начали вилять, потому что тогда Джонни уже был окружен ореолом страха, который излучал прямо в глаза всех, кто к нему приближался.

14 июля 1956 года в десять семнадцать утра в квартиру Реймонда позвонил невысокий человек с темными волосами, смуглой кожей, голубыми глазами и светлыми бровями. Это произошло на следующий день после того, как комиссия по расследованию опубликовала свой отчет касательно обвинений Джонни.