– Бесполезно, – ответил Прюффе. – Два дня назад мы повредили антенну ГАС[19] при ударе о льдину. А что вы хотели, коллега? – Прюффе перехватил удивленный взгляд Карлевитца. – Вы ничего не говорили о том, что нам придется вступать в бой с русскими. Я и так уже изрядно подставился, поддавшись на ваши уговоры. Разве у вас был выбор?

Прав Прюффе, конечно, выбора не было – либо «Лёве», либо ничего. Карлевитц решил, что лучше хотя бы что-то.

– Курс на корму «Густлоффа»! – отдал приказ Прюффе. – Попробуем пришвартоваться и принять людей. – Нараставший с каждой минутой крен сделал это невозможным, но уже через 30 минут после взрыва торпед «Лёве» снимал со шлюпок первых пострадавших.

23:09… «Вильгельм Густлофф» получил серьезный крен на левый борт и начал тонуть… Через минуту весь левый борт ушел под воду.

Балтика неистовствовала. Снежные заряды один за одним проходили на юго-восток, волнение достигало 7 баллов. В этом месиве льда, воды, снега, ветра и стали боролись за жизнь несколько тысяч человек. Единственной их надеждой был эсминец с неисправной системой ГАС. Его радиостанция отстукивала в эфир координаты трагедии. И к этим координатам уже приближались тральщик «М 375» и торпедолов «TF 19». Наступал последний день января последнего года Рейха.

Около 2 часов пополудни следующего дня оберштурмфюрер цур зее Адольф Карлевитц пил уже вторую кружку шнапса в тщетных попытках согреться. Он провел полночи в ледяной воде, вытаскивая пассажиров «Густлоффа» из пасти озверевшей Балтики. Напротив сидели его товарищи. Ройтер и Зубофф мгновенно были отпущены, почти сразу же как в Готенхафен пришла весть о трагедии. Капитан порта решил не усугублять свою и без того незавидную участь. Его ведь предупреждали!

Казалось, Карлевитц никогда не согреется. Обхватив обеими руками кружку и укутавшись в одеяло, он продолжал свой сбивчивый рассказ:

– Спасти удалось около 1000 человек. Может, чуть больше. Я не считал. Очень много. – Он все еще сидел, обхватив голову руками. – «Лёве» был так нагружен, что едва не черпал бортами.

– Кто спасся? – сухо спросил Ройтер.

– Кто-кто… Ну подумайте, командир, вот мы бы на нем шли… У кого больше шансов – у меня? У вас? Или той бабульки с внучком? Да, женщины и дети – вперед! Но много ли проку от шлюпки, в которой нет гребцов? Естественно, спаслись те, кто лучше подготовлен. Кто научен покидать затопленные отсеки, кто просто физически здоров и может выдержать в ледяной воде хотя бы несколько минут! У кого скорее будет инфаркт? У меня или у 60-летнего ветерана Вердена? Бабы из вспомогательных частей – они тоже…

Карлевитц умолк.

Ройтер оглядел товарищей. На лицах застыла неопределенность. Пожалуй, впервые им пришлось переживать столь сокрушительное поражение. Задача не была выполнена. Эвакуация груза из Пилау провалена. На дне Данцигской бухты лежало ценнейшее оборудование, возможно, документы, чертежи, над которыми трудились сотни инженеров не один год, но самое главное – и это было труднее всего осознать – исчезли, ушли в бездонную пучину несколько тысяч людей. Так было только на «Титанике», да и то не так..

– Что примолкли? – процедил Ройтер сквозь зубы. – Страшно? Конечно страшно! Еще как страшно! Вы что думали? Враг вас пожалеет? Не-е-ет! Выловит из воды, накормит вкусным бульоном? Вас никто не пощадит. И никогда не стоит на это рассчитывать. Это война. И «вничью» она не закончится. Кто-то обязательно исчезнет с лица земли. Либо мы, либо враг.

– Не спите, Карлевич? – Ройтер застал командира торпедной части за столом в офицерском кубрике. XXI лодка, конечно, была попросторнее «семерки».

– Да что-то предчувствие какое-то тревожное… – отозвался Карлевитц. – Как будто вся моя семья зовет меня. Не понимаю. Должно случиться что-то страшное… Может быть, отец? – предположил он.

Карлевитц вздохнул…

– А что, он разве так плох? – спросил Ройтер. – Вроде бы еще год назад он был практически здоров и не так стар…

– Так-то оно так, – пожал плечами Карлевитц. – Но если рассудить здраво – что еще может им всем угрожать? Город не бомбят, русские далеко… Что может быть такого, чтобы вызвало боль всей семьи?

– Вы просто насмотрелись на «Густлоффе». Вот и не можете прийти в себя до сих пор. Идите прилягте. Скоро вам заступать. Мне совершенно не нужно, чтобы на траверзе острова Тори вахтенный уснул на мостике.

– Я понимаю… Все равно не могу уснуть. В эту ночь должно случиться что-то страшное. Я чувствую, как в мой мозг стучится волна горя. Извините, что я говорю на такие темы на лодке, но, как мне представляется, это все касается лично меня, а не экипажа.

– Все равно мы для них (Ройтер неопределенно махнул рукой в сторону материка) уже не существуем.

Гауптштурмфюрер сбросил мокрый плащ и присел рядом.

– Мы для них – да… А они для нас? – Карлевитц пристально посмотрел на командира. Жестокий вопрос. Да, умереть «понарошку» оказалось едва ли не тяжелее, чем по-настоящему.

– Вы к ним очень привязаны… – резюмировал командир. – Что же тогда остались с нами, когда была возможность уйти?

– Да из-за них, собственно, и остался. Пока я здесь – они там… Я – погибший герой, отцу – почет и пенсия. Да, герр командир, я никогда не говорил вам… Я очень благодарен, что вы меня взяли в команду. Дело в том… Дело в том… (он подбирал слова) у меня не только отец еврей… но и мать… я полный еврей…

– Карлевич, вам что, заняться больше нечем? Идите спать, честное слово. Вам пожаловано почетное арийство. Я имел возможность убедиться в том, какой вы еврей. Меня это устраивает, – усмехнулся он.

Бортовые часы показывали 21:30 по берлинскому времени. Через 10 минут в Дрездене будет объявлена воздушная тревога.

Докладывать о провалах всегда неприятно. Но больше докладывать было некому. И Рёстлер шел к рейхсфюреру, будучи готовым к худшему. Кроме него, никто из тех, что на сей момент находился в Берлине, разумеется, не владел в таком объеме информацией по проекту «Ипсилон». На дне Данцигской бухты лежали 26 ящиков с ценнейшей аппаратурой, без которой транспортные функции «Ипсилона» не могут быть реализованы и на 10 %. Есть еще, конечно, генератор в Пенемюнде, и его можно попытаться переправить в Киль, но он все равно не даст нужной мощности. В Пилау-то система была рассчитана на нужды ВМФ, а здесь что? Ну так, самолетик какой-нибудь передвинуть… А это даже не смешно.

Рейхсфюрер еще не оправился от шока, вызванного сообщением Рёстлера, он очень быстро и отрывисто выкрикивал: «Что, что мы можем предпринять?», «Рёстлер! Вы мне обещали!», «Кто, кто ответственен за это персонально?».

– Ну могу сказать одно – только не Ройтер, вернее Нойман. Он буквально дрался за груз. Дрался как лев.

– Кто же тогда?

– Ну кто? Наши замечательные флотские бюрократы. Я уже не говорю о том, что вместе с «Густлоффом» утопили тысяч 5 людей… Головотяпство, возведенное в принцип. Как можно посылать судно без прикрытия? Все наш бардак немецкий.

– Черт знает что! – огрызнулся рейхсфюрер. – Просто черт знает что!

– Я отдал распоряжение относительно Пенемюнде…

– Вы же говорите, что тот «Ипсилон» не решает проблемы?

– Все – нет, но частично вполне возможно. Если начать эвакуацию уже сейчас…

– Сейчас??? Да вы с ума сошли! Эвакуироваться сейчас, чтобы создать панику?

Гиммлер стоял у окна, спиной к Рёстлеру, он за чем-то внимательно наблюдал на улице.

– Скажите, – вдруг перебил собственные мысли он. – А где сейчас, ну, этот… Ройтер… Нойман…

– Ну, оперативно он подчинен Фридебургу. Насколько я понимаю, он занимается снабжением островов Джерси…

– Черт знает что… Такую лодку и посылать на снабжение…

Рёстлер развел руками.

– Видимо, снабжение – это официальная версия, а истина – транспорты союзников в Ла-Манше… Он вам сейчас нужен?