– Я не желаю вам об этом говорить. Если вы узнаете, то все пропало.

– Что еще пропало? – Грей укутал ее соломой по самый подбородок.

– Наверное, мне вообще не следовало пускаться с вами в разговоры. Моя фамилия – Макгрегор.

– Врать ты умеешь еще хуже, чем воровать. Я готов поверить в Уинифред Леверинг – хотя бы потому, что, во-первых, такое жуткое имя трудно выдумать нарочно, а во-вторых, оно совершенно тебе не подходит, от него даже делается горько во рту. Вот почему я не сомневаюсь, что именно так тебя и зовут. Но тогда при чем тут Макгрегор? Я же просил говорить только правду!

Она обреченно вздохнула. Ну почему она сразу не придумала себе такое имя, которое не вызывало бы подозрений? Меньше всего на свете ей хотелось говорить правду. Кто знает, что на уме у этого странного барона. Вдруг он возьмет да и вернет ее прямо к отчиму!

– Мне нужно ехать!

Грей ясно услышал отчаяние в ее слабом голосе.

– Замечательная идея, – процедил он сквозь зубы. – Как только твои вещи просохнут, я отвезу тебя в Лондон и сдам теткам с рук на руки. Не сомневаюсь, что после этого они с охотой расскажут мне все, что я пожелаю узнать, а заодно сами разберутся в твоих выходках. Правда, до сих пор им этого не удавалось, и поэтому мне их искренне жаль, вот и все.

– Тетушки – чудесные старушки! Они сделают все, чтобы меня защитить, и уж точно не станут вам ничего рассказывать!

– Ладно, это мы еще посмотрим. Между прочим, я тоже продрог до костей. – Устав препираться, Грей устроился рядом с девушкой и принялся нагребать на себя сверху солому. – Вчера вечером я вернулся домой, мечтая пропустить стаканчик бренди и улечься в постель, чтобы во сне увидеть что-нибудь приятное, а теперь вместо этого должен мерзнуть в куче гнилой соломы. И все из-за тебя!

Он с отвращением покосился на свою соседку и только тут заметил, что она беспрерывно чешется.

– Вот дьявол! Из-за этой проклятой соломы ты, того и гляди, сдерешь с себя всю кожу!

Неохотно поднявшись, он скинул с девушки солому и принялся затягивать ворот ее сорочки, при этом ненароком скользнув пальцами по ее груди.

Она так и обмерла от ужаса.

– Ох, ради всего святого, не дергайся! Я не какой-нибудь чертов насильник!

– Перестаньте чертыхаться.

– Любой зачертыхается, если его заставить валяться на соломе в заброшенной развалюхе, да еще при этом терпеть общество девицы по имени Уинифред Леверинг! Лучше лежи и не дергайся.

Повозившись еще немного, Грей наконец с удовлетворением оглядел результат своей работы.

– Вот, теперь ты укрыта как надо. Ну и видок у тебя…

Он расстроенно нахмурился, осторожно пощупал ссадину у нее на виске и помрачнел еще больше.

– Не люблю, когда женщины ходят в синяках. Честно говоря, просто ненавижу. – Он нагреб еще один ворох соломы и улегся рядом.

– А у вас было много любовниц? Вы так ловко управились с застежкой на моей сорочке, как будто проделываете это каждый день.

– Я всегда готов оказать женщине маленькую услугу. Отлично помню, как расстегнул женскую сорочку в первый раз. Все вышло быстро и ловко, не хуже, чем сейчас.

Его речь звучала спокойно и рассудительно, однако Джек не могла ни в чем быть уверена до конца. Те двое мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело прежде, вовсе не напоминали порядочных джентльменов и никогда не внимали голосу рассудка и чести.

– Может быть, – нерешительно начала она, – вы просто отвезете меня обратно в Лондон? Там я отлежусь и приду в себя. Тетушек я сумею убедить, что ничего страшного не произошло, и мы просто забудем обо всем, ладно?

– А как только ты встанешь на ноги, то снова постараешься украсть у меня лошадь, так?

Увы, он был прав…

– Даже не пытайся мне врать, у тебя это все равно не выйдет. А теперь слушай: я уверен, что в твоих же интересах говорить только правду и предоставить мне решать, что делать дальше.

Ответом Грею было гробовое молчание.

– Что ж, отлично. Тогда расскажи, что ты знаешь про сэра Генри Уоллеса-Стэнфорда.

Барон приподнялся на локте, чтобы заглянуть в скрытое под соломой лицо, и ничуть не удивился, увидев, что девушка замерла, крепко зажмурив глаза.

– Ну что же ты, выкладывай, не стесняйся.

– Он очень нехороший человек.

– Это я и сам знаю. Даже Куинси и тот все понял с первого взгляда. Сэр Генри уже приходил и справлялся о тебе.

– О господи! Что он вам сказал?

– Что явился в Лондон по своим делам и решил проведать милых тетушек. А потом стал выспрашивать, нет ли с ними некоей юной особы…

– А вы – что вы ответили?

– Вряд ли лакея Джека можно было считать юной особой. Я ответил «нет». Не думаю, что он поверил, но так или иначе, ему ничего не оставалось, как только убраться восвояси. – Грей приподнялся на локте и стал выбирать солому из светлых спутанных волос девушки. – Ты уверяешь, будто никогда прежде не видела голую мужскую грудь, и из этого я могу заключить, что сэр Генри не является твоим мужем.

Она лишь застонала в ответ.

– Нет так нет. Значит, он твой отец?

– Мой папа давно умер! И вообще, нам нужно поскорее вернуться в Лондон, а то Матильда и Мод сойдут с ума от беспокойства.

– Ладно, всему свое время. А пока, поскольку мы оба укрыты соломой, я полагаю, что могу снять штаны.

Барон приподнялся, расстегнул брюки и, стянув их, снова улегся. Колкие стебли мигом вонзились в места, не подвергавшиеся столь жестокому обращению с тех времен, когда ему было пятнадцать и он занимался любовью с очаровательной Флоренс Доббинс на песке среди дюн в Торки.

– Ну, как ты теперь себя чувствуешь? – решив не обращать внимания на неприятные ощущения, произнес он. – Если день будет солнечным, наша одежда высохнет уже через пару часов.

– Теперь мне хорошо…

Услышав странные нотки в ее голосе, Грей заглянул девушке в лицо и только тут обнаружил, что оно все мокрое от слез.

Не раздумывая, барон разворошил солому и привлек беглянку к себе. Ее легкое тело так и обдало его жаром – это казалось тем более удивительным, что совсем недавно она дрожала от холода.

Грей почувствовал, как она напряглась в его объятиях, словно девственница, угодившая в публичный дом. Впрочем, чего еще ему следовало ожидать? Он обнял ее еще крепче, так что щека девушки оказалась прижатой к его плечу. Разумеется, Грей не мог не заметить, какая нежная у нее кожа. Он осторожно погладил светлые волосы.

– Нечего реветь. Ты сама виновата в том, что мы оказались в таком идиотском положении.

– А зачем вы гнались за мной? Неужели нельзя было просто позволить мне ненадолго взять у вас Дурбана? Я бы обязательно его вернула.

Грею тут же захотелось надрать ей уши, но он кое-как сдержался и лишь чертыхнулся в очередной раз.

– Моя мама никому не позволяла ругаться. Однажды в детстве я сказала «проклятие», и меня за это заставили съесть целую тарелку репы без соли и без масла. После этого я возненавидела репу на всю оставшуюся жизнь.

– Репа, вот как? Ну что ж, во всяком случае, это не так ужасно, как рот, вымытый с мылом. Насколько мне известно, таким образом детей чаще всего наказывают за ругательства. Похоже, ты уже согрелась, да и я тоже. Остается только дождаться, пока высохнет наша одежда.

– А что потом?

– Потом мы вернемся в Лондон.

– Кажется, вы не такой уж страшный, – сказала Джек и отчего-то вздохнула. – Я о вас знаю только со слов тетушек, а они и сами не уверены, хороший вы человек или негодяй. И вы совсем голый. Я чувствую ваши ноги, они ужасно волосатые.

– Ладно, хватит болтать, постарайся лучше вздремнуть. И запомни: я вовсе не негодяй. Я честный, порядочный человек, и валяться нагишом на соломе в обнимку с незнакомыми девицами отнюдь не является моей привычкой, можешь мне поверить.

– Вот этого-то я до сих пор и не знаю – можно вам верить или нет. И тетушки не знают. Но зато ваш отец им очень не нравится.