Ранульф на лодке переплыл от Тауэра к Вестминстеру и после недолгих расспросов нашел старого хранителя документов. Прочитав послание Корбетта, Кувиль внимательно выслушал Ранульфа, который, видя тревогу на лице старика, понимал, что не успокоил его рассказом о странностях своего хозяина.

— Так с ним было после смерти жены и ребенка, — пробурчал Кувиль. — Но может быть, сведения все же пригодятся.

Ранульфу пришлось пробыть у старика несколько мучительных дней, пока тот занимался поисками и гонял клерков по городу с просьбами и приказами предоставить сведения. В конце концов, вручив Ранульфу небольшой свиток, Кувиль приказал немедленно доставить его Корбетту в Тауэр. И Ранульф, не чуя ног от радости, что выбрался из тесной конуры хранителя древностей, помчался в Тауэр.

Бледный, подавленный Корбетт стоял, прислонившись к краю амбразуры наверху башни и бездумно уставившись в черные воды рва. Едва кивнув Ранульфу, он чуть ли не вырвал у него свиток и с жадностью принялся читать, что-то бормоча и постанывая, как будто Кувиль лишь подтвердил его опасения. Закончив читать, он дал Ранульфу время отдохнуть и поесть, а потом послал его с коротким письмом к госпоже Элис атт Боуи в таверну «Митра». При этом он приказал ему, отдав письмо, оставаться в городе, но вести себя крайне тихо и осторожно. Ранульф тотчас отправился в кухню. А Корбетт, едва стихли шаги мальчишки, закрыл лицо руками и горько заплакал — от ярости, жалости к себе и невыносимого горя.

Три дня спустя Корбетт попросил поваров Тауэра положить в седельную сумку пирожков, сластей, флягу с вином, после чего, коротко переговорив с Суиннертоном и Невиллом, покинул замок через боковые ворота и отправился на свидание с Элис. Он попросил ее прийти на луг у северо-восточной стены Тауэра, где еще были видны отбеленные временем римские развалины — свидетели почти забытых времен. Завернувшись в отделанный мехом плащ, надетый поверх платья из зеленой тафты, Элис уже ждала его возле одной такой руины. Черные волосы падали ей на плечи, на лбу сверкала красная повязка, украшенная золотыми звездами. Корбетту оставалось лишь втайне восхищаться ее красотой. Он поцеловал Элис в лоб и почувствовал, как ее руки обвились вокруг него. Так он и стоял, пока она прижималась темной головкой к его груди, и смотрел на руины. Потом Корбетт немного отодвинул ее, пошутив, что она точна, как никогда. Элис кокетливо засмеялась, однако взгляд у нее был настороженный, недоверчивый, словно она ждала подвоха. Корбетт расстелил на траве самое чистое одеяло, какое только смог достать, и оба, усевшись на него и прислонившись спинами к разрушенной стене, грелись на теплом весеннем солнце.

Они пили, ели и разговаривали, покуда Элис, словно исполняя заученную роль в таинственном действе, не спросила, как продвигается расследование. Корбетт отхлебнул вина из чаши, не снимая руку с колена Элис.

— Дюкет, — медленно проговорил он, — на самом деле был убит.

Элис никак не отреагировала. Тогда Корбетт достал кошель и вынул из него черные шелковые нитки.

— Совсем забыл, — с улыбкой продолжал он, — когда ты расстегивала на мне плащ, то застежка зацепила несколько ниток из твоей перчатки. Извини, что разорвал ее.

И Корбетт положил нитки в затянутую черным шелком ладонь. Элис посмотрела на нитки, потом устремила пристальный взгляд на чиновника и вдруг разразилась звонким смехом:

— Полагаю, ты позвал меня сюда не за тем, чтобы извиниться за перчатку. У меня есть другие.

Она поцеловала его в щеку, и губы у нее были как самый нежный на свете шелк.

— Нет, — прошептал он. — Я позвал тебя не для того, чтобы говорить о перчатках.

Корбетт вытянул ноги, усаживаясь поудобнее, и вздохнул.

— Дюкет был золотых дел мастером и мужеложцем, но он был честным лондонцем и верным подданным короля. Тем не менее тайные страсти привели его к Крепину, процентщику, последователю покойного де Монфора и вождю популистской партии в Лондоне. А еще Крепин был колдуном, владевшим черной магией, членом, возможно, вождем тайной секты, которая называется «Пентаграмма». Такие секты давно укоренились в нашей стране, но пришли они с Востока.

Корбетт почувствовал, как Элис подобралась.

— Откуда ты узнал?

Чиновник скривился:

— Пока еще не узнал. Это всего лишь умозаключение, однако оно обоснованно — логическая дедукция, как любил говорить мой старый учитель философии. Итак, другое умозаключение говорит о том, что Крепину стало известно о нехорошей тайне Дюкета. Наверно, он соблазнил его и уж точно соблазнил его сестру. Потворствуя Дюкету, он заманил его в сеть, как беспомощную рыбешку. Понимаешь, Дюкет был нужен Крепину ради его золота, как нужны были другие ювелиры. С этим золотом Крепин и его партия рассчитывали поднять мятеж в Лондоне. Они ненавидели Эдуарда, как ненавидели его предшественников. Кое-кого, например короля Вильгельма Руфуса, они убили тем же способом, каким рассчитывали убить нашего короля, то есть стрелой из лука. Это должно было произойти тридцать первого марта, когда король, въехав в город через Ньюгейтские ворота, проследовал бы дальше по Чипсайд-стрит.

— Нет! О нет! — У Элис посерело и осунулось лицо, в глазах застыл смертельный ужас. — Крепин! Убийца? Убийца короля?

Корбетт посмотрел на нее и закрыл ей ладонью рот, прежде погладив по щеке.

— О да! Крепин — убийца, и стрелу предполагалось выпустить с башни церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, где был повешен несчастный ювелир. А вот… — Корбетт помедлил, наливая себе еще вина. — А вот Дюкет, хоть и не увиливал от предназначенной ему роли, убийцей не был. Наверно, он понял, додумался, сообразил, что замыслили Крепин и его сторонники, хотя в подробности он конечно же не был посвящен. Тут-то и пришла беда. В день убийства Дюкет и Крепин встретились на Чипсайд-стрит. Полагаю, Дюкет был вне себя от страха. Наверно, Крепин постарался урезонить его, но Дюкет вытащил кинжал и ударил его прямо в сердце. А потом запаниковал. Он понимал, что его жизнь в опасности, поэтому побежал в церковь.

— Сент-Мэри-Ле-Боу? — уточнила Элис. Корбетт кивнул:

— Да, именно туда. Но откуда ему было знать, ведь он не являлся членом секты Крепина, что церковь Сент-Мэри-Ле-Боу — одно из мест их собраний и священник Роджер Беллет — не последний человек в тайной иерархии? Конечно же Беллет предоставил ему убежище, но тотчас связался со своими единомышленниками, и те решили, что Дюкет должен умереть, иначе он все расскажет, чтобы заслужить прощение короля и получить оправдательный приговор — что убил Крепина ради самозащиты.

Корбетт умолк и выдернул молоденькую весеннюю травинку. Искоса он взглянул на Элис. Та сидела выпрямившись и смотрела вдаль.

— Итак, все сообщество переполошилось. А теперь разберемся с двумя переменными элементами в нашем существовании — со временем и человеческой волей. Немало людей сошлось в тот день в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Сначала юноша Симон — днем подмастерье, а по ночам подавальщик и шлюха в тайном заведении для мужеложцев. Наверно, он любил Дюкета, поэтому, когда новость о смерти Крепина и бегстве Дюкета распространилась в Чипсайде, Симон побежал в церковь. Войти, как все, он не мог, ведь его заметили бы, и он влез через узкое окошко. — Корбетт немного помолчал. — Что случилось потом, можно только догадываться, потому что Симона тоже убили, однако полагаю, что и он и Дюкет устроились в темном углу. Там мальчик заснул, а Дюкет пошел к алтарю. В это время появились караульные. Беллет запер дверь снаружи, а Дюкет, как положено, изнутри. Прежде чем уйти, священник дал ему хлеба и кувшин вина, и ювелир должен был дожить до утра, так как по закону ему ничего не грозило. Но не тут-то было. Его убили!

— Почему убили? — перебила его Элис. Из-за непомерного напряжения ей хватило сил лишь на эти два слова.

— Что ж тут непонятного? Зачем Дюкету совершать самоубийство, если он прибежал за защитой? Ну, в крайнем случае вскрыл бы себе вены. У него был при себе кинжал, да и повеситься там можно в более удобном месте. На самом деле именно железный штырь убедил меня в том, что его убили.